Ты должен быть стальным. Что белгородка Светлана Сагайдачникова считает главным для медика
«Белгородская правда» узнала, как ей удавалось справиться с эмоциями в дни обстрелов и почему она даже не рассматривает вариант переезда в другой регион
Светлана Сагайдачникова-
Статья
-
Статья
Светлана Сагайдачникова – старшая медсестра отделения функциональной диагностики. Она живёт в Белгороде 40 лет и более четверти века трудится в городской больнице № 2.
На своём месте
— Светлана Александровна, вы можете назвать себя белгородкой?
— Я родилась в городе Грозном, в семье военного. Затем одно время отец служил в Германии, и там я пошла в школу. А когда мне исполнилось 10 лет, мы приехали в Белгород, и большую часть своей жизни я провела уже здесь. Так что я вполне себе белгородка, тем более что и родители у меня – коренные белгородцы, родом из‑под Шебекино. И познакомились они тоже в Белгородской области, просто пришлось пожить в разных местах.
В Белгороде папа служил в воинской части на Крейде. Нам в этом же районе дали квартиру, и с 1986 года я живу здесь.
Фото: Елена Журавлёва
— Почему вы решили связать жизнь с медициной?
— Это, наверное, мечта ещё с детства. Сколько я себя помню, меня всегда привлекала медицина. Ребёнком я очень любила ходить с бабушкой в фельдшерский пункт, делала кошкам перевязки. Так это всё было интересно! Я себя в другом деле не представляю вообще. Хотя примеряла много разных профессий: воспитателя, продавца, проводницы поезда. Всё не то.
Моя мама в своё время тоже хотела стать врачом, но её папа – мой дедушка – не разрешил. Так что я одна в семье медик. Но это пока. Младшая дочь собирается идти по моим стопам.
В 1998 году я отучилась на медицинскую сестру в белгородском медколледже и сразу пришла работать в городскую больницу № 2. Тогда главным врачом ещё был Виталий Гранкин (почётный гражданин Белгорода, заслуженный врач России, ушёл из жизни в 2022 году – прим. ред.).
Получается, я тружусь во второй горбольнице 26 лет. Начинала в отоларингологии, а в 2016-м перешла в отделение функциональной диагностики старшей медицинской сестрой.
Светлана Сагайдачникова / Фото: Елена Журавлёва
— Расскажите подробнее о функциональной диагностике. Что в неё входит?
— В нашем отделении мы проводим диагностические исследования сердца, сосудов головного мозга и сосудов шеи. Среди них холтеровское мониторирование, УЗИ сердца, энцефалограммы, спирограммы, кардиограммы, проверяем чувствительность нервов.
Ангелы на улицах. Что вспоминает белгородский фельдшер о событиях 30 декабря
Сейчас при помощи портативного оборудования мы по большей части проводим исследования у постели больного. Конечно, есть и стационарные приборы, тогда пациенты прибывают к нам.
Губы прикусываешь и идёшь
— Как проходила ваша работа в самые напряжённые дни во время обстрелов?
— Пострадавшие от вражеских атак стали к нам поступать ещё два года назад, когда началась специальная военная операция. Но не в таком большом количестве, как в последнее время. Массовое поступление пациентов было 30 декабря (в результате обстрела ВСУ погибли 25 человек, ранения получили 109 белгородцев – прим. ред.) и 15 февраля (погибли 7 мирных жителей и 20 получили ранения, среди погибших – четырёхмесячный ребёнок. Основные разрушения и жертвы зафиксированы в торговом центре на улице Плеханова и на стадионе возле школы № 42 – прим. ред.).
Было жутко, страшно. Но мы брали себя в руки. Смотришь на раненых и повторяешь про себя: успокойся, ты должна это сделать!
Фото: Елена Журавлёва
В такие экстренные моменты у нас нет разделения коллектива: старшая ты медсестра, обычная или санитарка, неважно из какого отделения. В приёмное отделение спускаются все. Также с нами всегда находится главный врач, она там до самого последнего пациента, регулирует работу.
«Не до паники и истерики». Как белгородские врачи спасали раненных при обстрелах детей
Подходишь, и подъезжает одна скорая помощь, вторая, третья… Видеть это очень тяжело и волнительно. Думаешь: «Господи, хоть бы там не было родных и близких!» Губы прикусываешь и идёшь: разговариваешь, успокаиваешь, раздеваешь, оказываешь первую помощь, отвозишь каждого куда нужно: в оперблок, в противошок.
Волнение, страх – ощущения непередаваемые. Но есть также чувство долга, и оно перевешивает. После такого дня я пришла домой и даже разговаривать не могла. Замкнулась в себе, и меня никто не трогал. Родные понимали моё состояние. Все звонили, спрашивали: «Что там? Как?» Я отвечала одно: «Работаем».
— Есть ли какой‑то алгоритм работы с близкими пострадавших?
— Мы беседовали с родственниками, пытались их успокоить. В такие моменты нельзя показывать, что тебе тоже страшно. Ведь в первую очередь ты медицинский работник, так что должен держаться. Ты должен быть стальным, как бы плохо тебе ни было. Отвернись, иди поплачь, чтобы никто не видел, но при пациентах и их родственниках такого быть не должно.
Фото: Елена Журавлёва
Голосование под обстрелами
— Какие травмы были самыми тяжёлыми?
— Пострадавших привозили с сочетанными травмами – это и голова, и брюшная полость, и открытые переломы, и многое другое. Конечно, пациенты кричат, плачут, а твоё дело – попытаться их успокоить. Привезли женщину, у которой при прилёте на улице Плеханова на её глазах погибла дочь. Я её раздеваю и стараюсь разговаривать, а она плачет и всё повторяет: «Дочечка… дочечка… С кем останется моя внучечка? Я не хочу жить…» Я чувствую, что сама сейчас разрыдаюсь, но даю себе твёрдую установку: «Успокойся!» – и продолжаю работать.
У меня самой на стадионе 42-й школы погибла одна соседка, а другая была ранена в плечо и лежала у нас в травматологическом отделении.
Фото: Елена Журавлёва
— Работали ли вы в дни выборов президента?
— Около 20 лет я являюсь членом избирательной комиссии, и все три дня я находилась в больнице, когда Белгород активно обстреливали. Люди, проходящие лечение в стационаре, могут проголосовать в стенах лечебного учреждения.
Были моменты, когда мы с урной для голосования ходили к пациентам и начинался обстрел. Тогда мы помогали выводить и вывозить на кроватях людей из палат в коридор, где нет окон. Окна, кстати, у нас заклеены бронеплёнкой. После одного из обстрелов на улице Губкина мы убедились, что это весьма стоящая вещь.
Фото: Елена Журавлёва
Пациентов привозили в приёмное отделение. Их родственников мы сразу же передавали сотрудницам администрации. Они выводили их в холл, где было всё организовано: чай, вода, нашатырный спирт, корвалол, валерьянка, лекарства первой необходимости, диваны, кушетки, дежурил психолог.
Мы делали так, чтобы родственники не сразу видели своих пострадавших родных. Потом уже, когда полностью оформили пациента, давали полную информацию нашим сотрудникам. И они рассказывали людям подробности, разрешали подняться наверх и посмотреть на своих.
Семейное решение
— Почему вы остаётесь в Белгороде? Что вас здесь держит?
— Когда обстановка в городе стала напряжённой, мы сразу дома поговорили, решили, что никуда не едем. Замужем я 24 года. Супруг работает на оптовой мебельной базе. В августе мы отметим серебряную свадьбу. Старшей дочери Алине 21 год, младшей Полине – 10 лет. У меня здесь родственники, сестра, и я не могу бросить родителей.
А прежде всего у меня работа, у меня долг. Представьте ситуацию, что сейчас все наши врачи уедут. Что тогда будет? Кто поможет людям? У меня даже мысли уехать не возникало. Мы же уже прошли коронавирус. Несмотря на то что мои дети тогда были помладше, я не брала дни без содержания, работала с первого дня пандемии. Надела защитный «Каспер» и пошла. Страшно было: мы не знали, что это за болезнь. Экран в костюме запотевал, в перчатках было жарко. Но мы через это прошли и справились с угрозой. И сейчас нашим сплочённым коллективом мы справимся.
Анна Емельянова