В саду у яблони… История семьи в одной фотографии
Моя семья. Июль, 1941 г.-
Белгородская правда
-
Белгородская правда
Домашний архив есть не у каждой семьи. Особенно теперь, когда фотокарточки почти исчезли и всё хранится в памяти телефонов. Тем ценнее эти старые пожелтевшие потрёпанные временем семейные снимки. Их так хочется получше разглядеть, угадать по лицам, о чём люди думали в ту минуту, когда щёлкал затвор фотоаппарата. Что с ними стало через годы? Живы ли они теперь?
Вырастил как сына
Очень часто смотрю на одну фотографию. Здесь все мои родственники по отцовской линии. Июль 1941 года. Пришла повестка на фронт моему деду Тимофею. По этому случаю пригласили фотографа, сели в саду у яблони, и фотограф сделал этот снимок. Никто не улыбается, даже дети напряжены и суровы. Будто знают, что для некоторых из них это последняя встреча, последний снимок. Сидят на лавке члены моей семьи – Бережные.
Первый – дедушка Игнат Иосипович, дядя моего деда Тимофея. Ещё в раннем детстве он взял к себе племянника на воспитание у своей сестры Марины.
Вырастил его, выучил, женил и теперь вот провожал на войну. Он понимал, что вся ответственность за большую семью ляжет теперь на его плечи. Так и случилось. И он всех поднял.
Та самая яблоня, сейчас ей почти 100 лет / Фото: Татьяна Цыбенко
Рядом на лавке сидит сам дед Тимофей, тогда совсем ещё молодой мужчина, очень спокойный и тихий. Здесь ему 35. Он жил у Игната как сын, не голодал, был одет и обут. Учился хорошо, но дальше столяра не пошёл. Трудился на эфирном заводе.
Не особо баловал его дядька, воспитывал строго. Дед много работал, не потому что заставляли, просто от природы был трудолюбивым, помогал по дому, приловчился столярничать. Да так ловко, что стол, который он смастерил перед уходом на войну, до сих пор стоит у нас в сарае, старенький совсем, горбатый и колченогий, жалкий такой. Но мы его не выбрасываем, храним как память о дедушке.
Как провалилась наступательная гитлеровская стратегия
К 34 годам у него уже было пятеро детей. Его призвали в первый месяц войны. У меня хранится его трудовая книжка, где последней записью значатся сухие строчки: «…июль, 1941 год – уволен в связи с уходом в Красную армию».
Рядом с ним сидит его жена Татьяна, моя бабушка. Была она раскрасавицей. Чёрные длинные косы тяжело спадали до пояса. Румяные щёки и яркие губы делали её лицо особенно привлекательным. Статная фигура. Была она из раскулаченных. Хоть их семья никогда не бедствовала, она привыкла к труду сызмальства. Что на огороде управиться, что корову или другую живность в порядке держать, что борщ сварить, пироги печь – все у неё было основательно и серьёзно. Полюбился ей парень, но беден был, не пара. И выдали её замуж за Тимофея. Все знали, что живёт он в достатке со своим дядькой в собственном доме, что тихий да работящий. Стерпелось, слюбилось… Детей нарожали. Рассказывала бабушка, что часто после тяжёлого трудового дня, подав обед мужу, вспоминала: «Ой, Тимоша, а рюмочку‑то, с устатку, налить тебе забыла!» и бежала к буфету. «Да ладно, Татьяна, в следующий раз!» – останавливал её муж.
Так бутылка с водкой могла стоять месяцами, пока не выпивал её какой‑нибудь гость.
Моя бабушка Татьяна Фоминична Бережная / Фото: Татьяна Цыбенко
«Почему именно я?»
Около Татьяны сидит её свекровь, мать Тимофея и сестра Игната Иосиповича. Лицо её очень печально, смертная тоска застыла на нём, будто она знала всё наперёд.
В самые голодные годы приехал в село к Марине её брат Игнат и обратился с необычной просьбой:
«Я не могу кормить вас всех, отдай мне одного мальчонку, буду заботиться о нём, воспитывать как собственного. Своих детей у меня нет и уже не будет, а я так хочу сына! Отдай. Христом Богом тебя прошу».
Марина, очень жёсткая от природы, грубо бросила, недолго думая:
«Пойдёшь ты, Тимофей!»
Тимошка, самый спокойный и тихий из детей, не посмел тогда перечить матери. Ему и самому очень хотелось уехать с дядькой в город, было интересно посмотреть на огромный храм, где тот служил, увидеть магазины, заводы и мастерские, про которые он столько слышал. Да он сразу и не понял, что уходит от семьи и матери навсегда. Нет, он, конечно, приезжал в гости в село, к своей семье, но был там уже чужим, «городским». Братья и сёстры сторонились его. Даже мать стала относиться к нему как‑то по‑другому.
Уходя на фронт, Тимофей пришёл к своей матери и, будто зная, что больше им никогда не увидеться, сел перед ней на колени и задал вопрос, который много лет не давал ему покоя. Думал он об этом и днём, в столярной мастерской, и зимними долгими вечерами, качая колыбельки своих детей, и бессонными ночами. Обнял он мать и сказал: «Очень хорошо я жил, мама, был одет, обут, не голодал и не бедствовал. Но всегда меня мучил один вопрос. Почему ты отдала тогда именно меня? Ни этого брата, ни другого, а именно меня. Почему?»
Ничего не ответила ему Марина, зарыдала только в голос, закрыла лицо руками. А когда через время увидела похоронку на Тимофея, заболела да вскоре умерла, так и не ответив на этот мучивший её сына вопрос.
Домик, где я родилась / Фото: Татьяна Цыбенко
Они победили в войне
На траве сидят два сына Тимофея – старший Алексей и Василий, тот, что помладше. Алексей стал главным помощником в семье. Всегда жил при матери, работал бухгалтером. Очень хорошим специалистом считался, хоть и не получил высшего образования.
Василий ушёл из дома в 14 лет. На заработки. Много где работал, поездил по стране. Закрутила его армейская служба: Харьковское танковое военное училище, академия в Москве. Служил в Германии, в группе советских войск. Был участником вооружённого противостояния советских и американских подразделений во время политического кризиса после возведения бетонной стены в Берлине (1961 г.). Генерал-майор в отставке, живёт в Москве. Один он остался из нашей большой семьи.
«И каждый дом и переулок». Как советские войска под Белгородом разрушили планы Гитлера
Между Тимофеем и Татьяной сидит их средняя дочь – Клавочка. Она впоследствии вышла замуж и уехала в Харьков. Работала на швейной фабрике. Хорошая была портниха, весёлая и заводная. Знала много песен и меня научила. Благодаря ей я почти любую песню 40–60-х годов прошлого века могу напеть.
На руках у Тимофея чинно сидит маленький Толик, мой папа. После войны его отдали в суворовское училище в Воронеже, и он восемь лет был оторван от семьи. Правда, дед Игнат ездил к нему в гости и привозил гостинцы: яйца, сало, яблоки… Что ещё можно было привезти тогда, голодно ведь.
Военным ему стать было не суждено, хотя он поступил в Харьковское танковое училище. Бросив его, он учился в Воронежском университете, женился, родилась я. По распределению родители вместе со мной уехали на целину. Вернувшись через три года, отец построил большой кирпичный дом в Алексеевке, в котором мы жили с бабушкой. Там родилась моя сестра Инна. Папа работал директором Алексеевского колледжа, продвигался по партийной линии. Он был очень грамотным человеком, писал доклады и статьи. Умер рано, в 54 года.
И младший сын деда – Володя, который сидит на руках бабушки, был моим самым любимым дядей. Простой рабочий на шинном заводе. Мы ездили с ним на рыбалку, ходили в походы. Только на его похоронах друзья рассказали, каким хорошим другом он был, начитанным и умным. А он всю жизнь стеснялся, что он простой рабочий и не стал, как его братья, «важным и учёным».
Ещё на этой фотографии запечатлена семья бабушкиной сестры Капитолины.
Вглядываюсь в лица моих родственников и представляю, сколько таких семей в нашей стране, на родной Белгородчине. Вот они‑то и победили в войне, отстроили страну после. На них держится вся Россия.
Татьяна Цыбенко