Труба, Ильич да груда кирпичей. Как ивнянский сахарный стал заводом-призраком

Сейчас за воротами проходной нас встретила пустота.

Только Ленин и остаётся

Трёхэтажное производственное здание середины прошлого века стало небольшими кучками кирпичей, а бывший заводской клуб – большой кучей. Мужчина в бушлате ходил по ней, высматривая кирпичи поцелее.

«Приехали про завод писать, а завода‑то нет», – развела я руками. 

Незнакомец услышал меня и откликнулся. 

«Вон, труба осталась, – махнул он в сторону. – Был завод, но сравняли его. Всё, всё развалили. Это разберём, кто знает, что здесь будет… Я попросил кирпичей, сказали – забирай». 

Чуть далее у костра сидели суровые мужчины в камуфляжных бушлатах.

— Зачем он нужен, завод тот? Налог, знаете отсюда какой? Вон кирпичный склад, видите, остался? 100 тысяч за него платят в год, а за это – махнул он рукой туда, где был производственный цех, – 3 млн в год платили налога. Собственником была администрация, ей передали в 2017 году. Я думаю, все неликвиды будут сломаны. 

— Тут что‑то построят?

— Спишут и всё, – пожал плечами собеседник.

— Ленина тоже будете рушить?

— Нет, Ленин остаётся.

История с лестницей

Из самых первых построек на территории завода выглядывают из зарослей побеленные стены складов. Их почтенный возраст выдаёт красный обожжённый кирпич и округлая кладка над окнами. От одного склада остались только стены, другой ещё накрыт хлипкой крышей. Одиноко и глупо торчит посреди пустыря красно-белая заводская труба. Вокруг неё наворачивает круги шумный экскаватор. 

Прошагав по грязи, мы оказываемся в складе более позднего периода: бетонные фермы, широкие дверные проёмы, рассчитанные под грузовые автомобили. Жизнь ушла отсюда, хлопнув огромной створкой деревянной двери так, что та вывалилась и сейчас гниёт тут же, в пожухлой коричневой траве. 

С неба срывается мелкий снежок. Я стою, глядя на окрестности с ощущением пустоты. Опоздали. Как внуки, которые тянули с поездкой к деду, но, пока приехали, тот уже умер. 

Заметив мой фотоаппарат, у мужчин включается охранный инстинкт, и они начинают выгонять нас с открытой местности, угрожая вызвать администрацию. Самая короткая экскурсия по несуществующему больше заводу закончилась. Мы отправляемся на холм, рассчитывая снять пустырь с высоты. 

Поднимаемся по старой лестнице. Она здесь с 1930-х годов – крошится, но держится. 

В те времена рабочие спускались к заводу по склону. Говорят, однажды на стыке осени и зимы шла на работу молодая специалистка. Остановилась перед склоном и стоит. Подходит и директор завода Роман Держак: «Чего задумалась?» Та отвечает, что страшно ей по склону идти, скользко. Он кидает на землю свою кожаную папку, подворачивает полы пальто и съезжает на папке вниз, на ходу смеясь, чтобы и она спускалась так же. Как тогда на работу дошла специалистка – неизвестно, но говорят, что лестницу построили после того случая. 

В архиве краеведческого музея есть фотография Романа Держака 1938 года: полноватый мужчина в холщовых брюках и рубахе проводит заседание женсовета. 

В начале 1930-х завод можно было назвать градообразующим предприятием: в Ивне было 2 890 жителей, а на заводе трудилось 526. Он только-только восстановился после шести лет простоя (1920–1926). За год до войны предприятие выдавало всего 63 тонны сахара в сутки.

Фото: Павел Колядин
«Такой завод был!» Как сахарный завод Боткиных под Шебекино шагнул из истории в бездну

Первый сахар 

Сохранился снимок и самого завода тех лет – с въездной аркой, на которой стояли ворота, снятые с въезда в имение графа Константина Клейнмихеля. Он владел этими землями до революции, после того как унаследовал их от четы Карамзиных, заправлявших имением в середине XIX века. Именно при них в Ивне выкопали каскад прудов и в 1853 году построили первый примитивный по нынешним меркам прессовый свеклосахарный завод. Он был вторым на нынешней территории Белгородской области после завода в Головчино.

«Есть описание за 1862 год, где указано, что он один из лучших пяти сахзаводов Курской губернии», – говорит замдиректора районного краеведческого музея Сергей Шаповалов. 

При Клейнмихеле завод модернизировали, сделав производство диффузным. Хотя и тогда практически всё делалось вручную. Постоянных работников на заводе было всего 15, а с сентября по февраль нанимали 350 мужчин и 16 женщин.

В конце XIX века построили десятка два домов для специалистов на территории самого завода, на берегу пруда, и в центре современной Ивни. Некоторые сохранились и поныне, но перестроенные настолько, что опознать в них столетние строения невозможно. У Константина Клейнмихеля были серьёзные намерения.

«В 1860-е годы от Москвы до Харькова проложили железную дорогу. Есть устное предание о том, что Клейнмихель собирался за свои деньги проложить линию от Обояни к заводу, – продолжает Сергей Шаповалов. – Путь пролегал и по соседскому имению Устимовича, с которым у Клейнмихеля были некие земельные споры. В отместку тот не дал разрешение на прокладку железной дороги. Она тут появилась, но гораздо позже и просуществовала недолго». 

Константин Клейнмихель умер в 1912 году, у него было пятеро детей. Завод должен был унаследовать сын Владимир. Вникнуть в дела он не успел. Владимир выбрал армейскую стезю, и во время февральской революции 1917 года его и ещё двух офицеров с немецкими фамилиями убили собственные солдаты. После Октябрьской революции завод национализировали, дочери Клейнмихеля эмигрировали.

«Есть сведения, что в годы Первой мировой войны один из цехов переоборудовании под выпуск гранат, – продолжает краевед. – С 1920 по 1926 год завод был на консервации – не действовал, а потом начал возрождаться». 

Ворот с графскими вензелями давно нет, на их месте железные многократно крашенные синим ворота с буквами СЗЛ – сахарный завод имени Ленина. Ильич тут прописался ещё при жизни – в 1918-м.

«Срочно, Москва, Ленину – Трудосахар и Главсахар. Шлём братский привет тебе, товарищ Ленин, поздравляем с великим годовым праздником победы труда над капиталом. Желая увековечить твой труд этому делу, Ивнянский завод постановили переименовать Ленинским. Трудосахар и Главсахар просим его утвердить. Трудящиеся завода», – ходатайство трудящихся удовлетворили, завод стал носить имя вождя и оставался таковым до 2009 года, когда был реорганизован в ООО «Ивнянский сахарник». 

Сейчас в ёлочках серебристый Ленин по‑прежнему придерживает рукой лацкан пиджака и смотрит вдаль, не замечая увядших гвоздик под постаментом. Если ёлки спилят, он сможет взглянуть на того Ильича, что на фасаде, и перекинуться с ним парой фраз о победе коммунистического труда над капиталом.

Диковинька

Железная дорога тут появилась в 1930-е годы, тоже при Держаке. От завода проложили узкоколейку к меловым разработкам до села Драгунка, в сторону Ракитного, и возили по ней мел и известняк, необходимые производству. 

«В народе её называли диковинькой, наверное, потому, что для людей это было в диковинку, – продолжает Сергей Шаповалов. – К осени 1943 года сделали ещё одну узкоколейку – к торфяным болотам недалеко от реки Псёл. Торф использовали на заводе как топливо». 

 Он показывает фотографию: на той самой узкоколейке рабочие и самодельная платформа для разгрузки угля и торфа, её сконструировал инженер завода Павловский. 

В войну завод частично эвакуировали в Башкирию, а частично оборудование закопали. Однако немцы быстро дознались, что где закопано, извлекли оборудование и осенью 1942 года запустили завод. Ивня была в оккупации недолго, к февралю 1943 года её уже освободили. На заводе оставался сахар, который немцы не успели вывезти. Часть раздали рабочим, часть отправили на нужды армии. 

«Механизм, вывезенный в Башкирию, там так и простоял незадействованным и после войны вернулся обратно. К осени 1943 года ежесуточно перерабатывали 191 тонну сырья, а всего изготовили 360 тонн, – зачитывает данные Сергей Евгеньевич. – А уже за следующий сезон произвели 2009 тонн сахара. 

Узкоколейки разобрали в конце 1950-х за ненадобностью – завод тогда подключили к газопроводу. В то время завод пережил крупную модернизацию, тогда снесли несколько старых цехов и построили тот, который мы уже не застали.

 Одна витрина и две папки

«До 1990-х годов, наверное, каждая четвёртая семья в Ивне была связана с заводом, – продолжает Сергей Шаповалов. – Это было такое государство в государстве: своё обеспечение, медицинское обслуживание и очень мощный самодеятельный коллектив, который составлял конкуренцию районной культуре». 

Он помнит, как в 1970–80-е с сентября и до конца производства завод давал по четыре гудка в день, отсчитывая начало и конец смен. Тогда завод работал в три смены, но ночью не гудели. И до самого его закрытия 1 сентября ознаменовывалось гудком – начало сезона.

Уходил завод тяжело. Как и все старики, он трудно переносил перемены 1990-х, как и все заводы, остро нуждался в инвестициях на обновление устаревшей линии. Смена ни директоров, ни форм собственности не помогала преодолеть сложную ситуацию.
 
В 2009 году завод попрощался с именем Ленина, впервые прошёл процедуру банкротства и стал «Ивнянским сахарником». Новый собственник Николай Батырев сделал ремонт, заключил договоры с поставщиками и в октябре 2010-го начал принимать свёклу. В СМИ прошла новость о том, что на предприятии 350 новых рабочих мест. 

Однако уже за первый год деятельности завод ушёл в минус на 21 млн рублей. В 2012-м новообразованное предприятие подало иск в Белгородский арбитражный суд о признании банкротом. За три года работы завод оброс долгами перед налоговой, соцфондом, поставщиками энергоносителей и работниками. Только за газ накопилось больше 14 млн рублей долга и больше 16 млн по зарплате. 

Решение о банкротстве созрело в феврале 2014 года . К тому моменту всё имущество было описано, поделено на четыре лота и частично распродано. Удалось продать транспорт, небольшие земельные участки и помещения. Основное же производственное здание нового владельца не обрело. 

С одной стороны, правильно избавляться от неликвидных активов и освобождать место под новые начинания. С другой – так странно: 160 лет истории и всё, что осталось от завода, умещается в одной музейной витрине: склянки из лаборатории, три синие кружки с надписями «сахар», «сироп», «жом», несколько десятков фотографий в двух пухлых папках. 

Неизвестное будущее

«Плюс от его закрытия в том, что экология наладилась, – рассуждает Сергей Шаповалов. – Раньше отходы сливались в Горячую канаву, она даже на гугл-картах так обозначена и идёт от завода к реке. По ней отработанные горячие воды текли в болота, где рассасывалась. В сезон был запашок», – признаётся он.

Сейчас на бывшем кагатном поле возводится жилой дом. Кучи свеженького песка за заводоуправлением и снующие грузовики говорят о больших планах и на территорию завода. На сайте департамента экономического развития она значится как перспективная инвестиционная площадка. Муниципальная собственность площадью 44,6 тыс. кв. м. 

Что здесь будет и правда ли, что неликвидное строение снесли из‑за высокого налога на недвижимость – об этом я спросила в администрации района. Оказалось, что там никто ничего не знает. 

«Не могу сказать, что там будет. Это депрессивная инвестиционная площадка, мы её предлагаем всем, но пока ничего. У меня нет данных, что там будет, и почему решили всё снести – тоже не могу сказать. По налогам ничего сказать не могу, не моя компетенция», – ответила начальник отдела экономического развития Наталья Галкина и переадресовала к заму по строительству Андрею Панину.