От УССР до Незалежной. Как жили украинцы до развала Советского Союза

Первая на очереди – Украина.

Тесаком по живому

Пожалуй, нет другой такой страны, с которой у белгородцев были бы такие тесные, да что там – почти родственные! – связи. Московским вузам мы (и не только мы, но и куряне, воронежцы) предпочитали институты Харькова. За продуктами и вещами тоже ездили на тамошние рынки. Почти каждый из нас оброс друзьями и родными на Украине. Поэтому и развод с ней стал таким болезненным.

Однако сказать, что в 1991 году всё рухнуло в одночасье, нельзя. На Украине, в отличие от Закавказья или Прибалтики, отход от России растянулся на десятилетия. Всё происходило постепенно: украинский язык в школах и вузах стал обязательным, с экранов стали исчезать русскоязычные фильмы… Но окончательно отношения между Россией и Украиной треснули в 2014 году. С того момента стало больно по‑настоящему. Родители, сёстры-братья, бабушки и дедушки – мы оказались отрезанными друг от друга. Сегодня, чтобы попасть в Незалежную, нужен загранпаспорт и приглашение. Но и это не гарантирует того, что вас пустят.

«Родился я в Харькове, окончил Львовское высшее военно-политическое училище по специальности «журналистика». И хотя живу в России, с Украиной связь никогда не терял. Там мои друзья, родные. В Харькове похоронен отец. А два месяца назад не стало мамы. Но я не смог с ней попрощаться. На похороны просто не пустили. Полковнику запаса въезд на Украину оказался закрыт», – рассказывает зампредседателя правления Белгородского отделения Союза писателей России, участник четырёх военных конфликтов на Северном Кавказе Геннадий Алёхин.

Фото: Павел Колядин
«Поезда ушли». Как живут и о чём мечтают жители приграничных сёл

Вот так – тесаком по живому. А когда‑то пересечение границы было пустой формальностью, о которой напоминали лишь мелькнувшие за окном автобуса пограничные столбы. На поезде из Белгорода до Харькова, заплатив рубль (а на электричке – 85 копеек), можно было добраться за час. Сегодня поездка обойдётся почти в 2 тыс. рублей, а сколько это займёт времени, знают только таможенники. К счастью, чтобы перенестись в прошлое, не нужны ни деньги, ни пропуска.

Донбасс

Рассказывает Наталья Акритова:

«Какой была Украина до развала СССР? Разной. Например, на востоке (Харьков, Днепропетровск, Луганск) на украинском почти не говорили. А на западе (Ужгород, Винница) всё и вся только на мове. Моя тётя в 1966 году поступила в торгово-экономический университет Львова. Её шокировало отношение к русскоязычным. Спросишь на русском, сделают вид, что не услышали, не поняли. Эта нелюбовь не после развала СССР началась. Она как появилась после присоединения западных земель к УССР в 1939 году, так никуда и не делась. Та часть Украины всегда была особняком. И чем дальше на запад, тем больше различий.

Но наша семья жила в Артёмовске. Слышали: артёмовская соль, знаменитое артёмовское шампанское? Это всё у нас, на Донбассе, выпускали. Вообще крупнейшие промышленные центры находились в Луганской, Донецкой, Харьковской, Днепропетровской и Запорожской областях.

Донбасс был не украинизирован. Не было акцента на украинскую культуру, какой‑то пропаганды. Надписи, вывески, афиши – на русском. Хотя мы изучали украинский язык со 2-го класса, причём не как английский или немецкий, а серьёзно. Но на нём в Донецкой области не говорили. В школе упор делался на то, что СССР – одна страна, 15 республик – 15 сестёр.

Фото: из личного архива

Каждый класс у нас представлял какую‑то республику. Нам досталась Белоруссия, пели «Косил Ясь конюшину», рассказывали про бульбу. А детям военнослужащих, даже если семья 10 лет жила на одном месте, разрешали не изучать украинский. Не помню, чтобы хотя бы одна школа Артёмовска вела занятия полностью на украинском. Но отличия всё же были. В российских школах мальчики ходили в синей форме, а девочки – в коричневой, мы же поголовно в коричневом.

Если же говорить о быте, то масла, колбасы, сметаны, молока – всего хватало. А вот в Грузии сливочного масла не было. Мой будущий муж из Харькова на самолёте возил по 20 кг масла. Потом пачки делили между родственниками. В памяти отложилось, что в артёмовских магазинах гречка почему‑то продавалась в отделах для диабетиков. В школе украинский язык терпеть не могла, а сейчас с удовольствием слушаю українську мову, співаю пісні. Жаль, что все рассорились. А в Россию с мужем мы перебрались после окончания института в 1996 году. Хотя оба любили и любим Украину, решили быть ближе к родителям».

Железнодорожный вокзал Харькова / Фото: pz.gov.ua

Центральная Украина

Если Киев – матерь городов русских (а после распада СССР – украинских), то Полтава – душа Украины. Сорочинская ярмарка, Миргород – это всё Полтавщина. И за основу украинского языка взят говор не Западной Украины, где много польских слов, а районов Полтавы. А ещё это место побед Петра I, город русской воинской славы. Быть может, поэтому и до распада СССР, и после здесь одинаково хорошо воспринимали и мову, и русский.

Нина и Михаил Ульяненко прожили в Киеве несколько лет. В Полтаву переехали после трагедии на Подоле. Тогда из‑за прорыва дамбы в марте 1961 года пульпа хлынула на район Куренёвка. Слоем грязи полностью затопило стадион «Спартак», разрушенными оказались 68 жилых и 13 административных зданий. Непригодными для жилья признали 298 квартир и 163 частных дома. Погибли 145 человек. Много жертв оказалось в киевском трамвайном депо из‑за того, что не отключили электроэнергию, и людей убило током.

Родители Анатолия Нина и Михаил Ульяненко прожили в Киеве несколько лет / Фото: из личного архива Анатолия Ульяненко

Рассказывает сын Нины и Михаила, Анатолий Ульяненко:

«Подъезд у нас был интернациональный. Вечером из одного окна неслось «Вика, иди домой кушать», а из другого «Саша, iди додому снідать». Мама, как слышала фразу на русском, шутила: «О, кацапов зовут». Были у нас школы и на русском, и на украинском. Газеты тоже выходили в двух вариантах. Поэтому проблем не было. Хотя, когда поступил в харьковский политех, математические термины на русском не понимал: у нас же все предметы преподавали на украинском.

Особых различий между УССР и РСФСР не видел. Ну, может, в украинских магазинах выбор чуть больше. С теми же колбасами варёными, сырами, шоколадными конфетами – проблем никаких. Молочки – сколько угодно. Даже фруктовый кефир в Полтаве выпускали. Щербет не как в Белгородской или Курской областях – с дроблёным арахисом, а с цельным фундуком. С рефрижераторов продавали киевскую и прибалтийскую пепси-колу. Наберёшь и бережёшь до Нового года. А фанту впервые попробовал в Москве, когда с классом поехали на экскурсию. 

В России дети обожали кисель в брикетах, а у нас другое лакомство – сухой заварной крем. Пока дойдёшь до дома, от пачки ничего не осталось. Конечно, обожали пломбир и фруктовое мороженое. Ну а если завезут эскимо – вообще праздник! Деньги на сладости зарабатывали, сдавая бутылки, как и наши ровесники в России.

Сало считается неотъемлемой частью украинского стола: мол, его едят чуть ли не на завтрак, обед и ужин. Это миф. В полтавских магазинах сало не продавалось. Его нам присылали с Черниговщины. Придёт посылка, а там и сало в банках – такое, знаете, чуть жёлтое, с душком, и колбаса кровяная с гречкой. Вкуснотища!

В советское время посиделки устривали и дома, и на работе. Закуска была скромной, зато веселиться умели от души / Фото: из личного архива

Но если с едой проблем не было, хорошие вещи, как и везде, приходилось доставать. В 1980 году мне достали куртку из болоньи с эмблемой Олимпиады. Ткань не шуршала, как обычно, а чуть шелестела, была мягкой. Огромная удача, если в ЦУМе или на рынке выбросят чехословацкую обувь: ходить в «Цебо» считалось круто. В этом же ряду стояли джинсы-варёнки (их в восьмидесятых начали шить цеховики), «бананы» и «под Монтану». У кого родители побогаче, школьную форму привозили из Москвы. У нас‑то продавали коричневые пиджаки, а российская форма для мальчишек – синяя. Их короткие курточки нам казались шикарными. 

У меня же было другое сокровище – электронные часы «Касио». Брат-телемастер (денежная тогда профессия) мог себе позволить их за 50 рублей. Я очень переживал, когда спустя несколько лет они упали в снег и кристаллы поплыли. Но куда большее огорчение испытал в детстве. Брат, служивший в Германии, привёз пистолетик, который брызгался водой. А я его потерял. Каким же несчастным почувствовал себя, ведь у нас подобных игрушек днём с огнём не найти!

Мы, занимавшиеся баскетболом (кружки и секции, конечно, бесплатные), караулили в магазинах мячи болгарского производства или сделанные в американском городе-побратиме Цинциннати. Они, в отличие от отечественных, обладали повышенной прыгучестью и живучестью. Гонялись мы и за хоккейными клюшками из Мукачево (Западная Украина). Их делали из стеклопластика. Но за неимением качественных клюшек играли обычными, фанерными.

В принципе особого фетиша из вещей никто не делал. А вот книги – за ними охотились! Чтобы достать их, сдавали макулатуру, выписывали. 

Отец ездил в Белоруссию. Кто‑то сказал, что в Бельцах продают запрещённую литературу. Но мы вернулись ни с чем: книжный рынок оказался так себе. Чтобы вы понимали: запрещённая литература – это просто книги украинских авторов, у которых свой взгляд на исторические события. Но тогда не только книги, многое запрещали. В ресторанах нельзя было играть западную музыку и «Машину времени», косо поглядывали на брюки клёш, серьги у девочек. Помню, на день рождения Джона Леннона (у нас была школа с английским уклоном) одноклассник повесил портрет музыканта. Такой скандал случился! Парень прикрывался тем, что Леннон – он же за мир, значит, почти наш, социалист.

Парады на 7 Ноября и 1 Мая были обязательными. На них и на 9 Мая многие выходили в национальных костюмах, рубашках-вышиванках. Пожалуй, только это и отличало украинские праздники от российских.

Фото: pobedarf.ru

Папа преподавал в техникуме кройку и шитьё, мама трудилась на молокозаводе. Зарплат хватало, чтобы каждый отпуск куда‑нибудь ездить. Абхазия, Крым, Западная Украина – альбом сохранил фото той счастливой жизни. А есть другое свидетельство – разбитых надежд: сберкнижка. Родители всю жизнь копили, чтобы взять кооперативную квартиру. Но после развала СССР сгорели 25 тысяч рублей – огромные деньги по тем временам. Хватило бы и на машину, и на жильё. Но всё, как и у многих, пошло прахом.

Многие после развала СССР ринулись за рубеж. Студентами мы подрабатывали тем, что помогали выезжавшим евреям грузить вещи. Люди забирали всё. Даже музыкальные инструменты. Помню, как тащили по лестничным пролётам тяжеленное пианино, ещё и набитое книгами.

Но вообще, когда Союз перестал существовать, среди моих ровесников этого особо никто и не заметил. Ну отделились и отделились: границы‑то открыты. Это потом карбованцы ввели, предприятия стали закрываться. Тех, кто с ликованием встретил распад, было немного. Хотя отец радовался. Он не любил советскую власть, подумывал об эмиграции в Канаду. Но увидеть, что получилось из беловежских соглашений, не успел – умер в том же, 1991 году. А меня в последние годы перед распадом СССР – в 1989–1990 годах – забрали в армию. Как положено, на два года. Тем же, кого призвали позже, срок службы на год скостили.

В 1996 году я окончил вуз и уехал с Украины на родину жены, а в 2009-м мы перебрались в Старый Оскол. Как сложилась бы судьба, останься я в Харькове или Полтаве? Не знаю. Многие друзья так и не смогли найти себя. С дипломами о высшем образовании таксуют, занимаются ремонтами, работают продавцами. И даже те, кто вроде бы устроился на предприятие, завидуют нашим стабильным и на фоне украинских довольно приличным зарплатам.

На память от СССР у Анатолия Ульяненко осталась кружка Полтавского фарфорового завода, выпущенная к 60-летию СССР / Фото: из личного архива

Крым

Пётр Табаченко родился в 1947 году в селе Гончарном, когда Крым ещё входил в состав РСФСР. Поэтому на полуострове все говорили на русском. Но и после присоединения к УССР в 1954 году ничего не поменялось. Да, украинский язык в школах изучать стали, но дальше стен учебного заведения он не вышел.

«Понимать украинский – понимаю, но, как младшие сёстры, не говорю, – делится Пётр Петрович. – Да и зачем? В Феодосии, куда мы переехали, тоже всё на русском. И когда посылали в командировки в Трускавец, Чернигов, Винницу, трудностей в общении не было. Проблемы были с пустыми магазинами. Поэтому, если еду в Киев (я 40 лет шоферил), везу оттуда «Киевский торт», из Харькова – велосипед. В Одессе на рынке вообще что угодно можно было купить – портовый город! А меня из Крыма просили привезти орехи, фрукты, массандровское и домашнее вино, пепси-колу – её по лицензии производили в Евпатории.

В Коктебеле летом на базе школ создавали пионерские лагеря для детей со всей страны. Так многие ребятишки эту колу только у нас впервые и пробовали. И с собой по одной-две бутылочки старались увезти.

Пётр Табаченко (в центре) с родственниками в Крыму / Фото: из личного архива

К нам рвались не только отдыхать, но и подработать. Особенно старшеклассники. В РСФСР школьников летом куда посылали? На прополку морковки, свёклы. Если сильно повезёт – на сбор клубники. А в Крыму подростки и арахис на полях убирали, и персики, и виноград… Эх, какое время было! Кто только Горбачёва с Ельциным к власти пустил – такую страну развалили! Хорошо хоть Крым вернули, к сёстрам теперь могу ездить. И они ко мне в Губкин приезжали. 

Я ведь с Украины перебрался, когда женился, в 1993-м. Сначала‑то вроде не чувствовалось разделения, но чем дальше, тем шире была пропасть. А после Майдана многие переругались. Мы тоже с дочками как начнём обсуждать политику, так дым коромыслом. Они Майдан поддерживали. А через пару лет переехали в Канаду. Сказали: тяжело на Украине. Хотя у знакомых в Харькове после 2014 года всё, наоборот, наладилось. Они занимаются производством сельхозоборудования. Когда импортная еда подорожала, дела пошли в гору, даже квартиру смогли купить. У всех по‑разному повернулось».