«Поезда ушли». Как живут и о чём мечтают жители приграничных сёл
«БелПресса» поговорила с белгородцами, по семьям и судьбам которых пролегла российско-украинская граница
-
Статья
-
Статья
После ужесточения пограничного контроля и закрытия ряда пунктов пересечения границы жителям приграничных сёл стало ещё сложнее видеться с родными и близкими.
«Нас не пускают»
«Куда это вы надеетесь уехать? – грустно усмехается продавщица сельского магазина. – Поездов бильше нэма. Поезда ушли».
Мы в селе Илёк-Пеньковка в Краснояружском районе. В полусотне метров от магазина – живописное, хоть и пострадавшее от времени здание железнодорожной станции. Ещё несколько лет назад вокруг неё теплилась жизнь: ж/д пути соединяли Россию и Украину. Сейчас здесь царит запустение: дверь закрыта на замок, окна покрылись толстым слоем пыли, а по ржавым рельсам бегают местные псы. На незнакомцев лают громко, но беззлобно: скорее для порядку.
Здание вокзала – само по себе история. Построенное в 1900 году, оно помнит и гудки дореволюционных локомотивов, и революционную разруху, и местных девушек, которые погибли при взрыве склада боеприпасов в 1943 году. В одном из окон второго этажа, правда, виден свет: там теперь квартира, живут люди.
300 с лишним лет назад Илёк-Пеньковку основали черкасы – поднепровские казаки, спасавшиеся от гнёта Речи Посполитой. Сегодня здесь разговаривают на суржике, любят украинскую кухню и переживают за украинскую родню. До границы отсюда – около 5 км. Но поезда на Сумы больше не ходят, большинство пограничных переходов закрыты, да и навестить украинских родственников без загранпаспорта (которого почти ни у кого нет) невозможно.
«Мы к ним не ездим – нас не пускают! – поясняют покупатели в магазине. – А они к нам приезжают на заработки. Кто на курятниках работает, кто на сахзаводе, а кто и у родни на хозяйстве. Им ведь тоже кормиться нужно».
Забор посередине улицы
В нескольких километрах – приграничное село Староселье. Оно – с российской стороны. С украинской – село Грабовское. В прежние времена местные не всегда могли точно сказать, где кончается одно и начинается другое. Люди и называли себя не иначе как односельчанами. Но после распада Советского Союза одни получили паспорта с двуглавым орлом, а другие – с трезубцем. Родители и дети, братья и сёстры стали гражданами разных государств.
Впрочем, бывшие односельчане продолжали ходить друг к другу в гости. И не только в гости. Украинцы приходили в Россию за работой, россияне ходили в Грабовское за покупками. В тамошнем магазине до недавнего времени одинаково охотно принимали и украинские гривны, и российские рубли.
Не выдержав конкуренции с украинцами, продуктовый магазин на российской стороне закрылся. В то время старосельцы не придали этому событию большого значения. Теперь жалеют. После разлада отношений между двумя государствами украинская сторона закрыла для россиян пункты упрощённого допуска и ввела въезд по загранпаспортам и приглашениям.
«Машина с продуктами приезжает нечасто, – говорит отказавшийся называть своё имя старик. – Но хлеб и основное привозят. А то нам, пенсионерам, если машины нет, добраться до магазина нелегко».
Его дом стоит почти вплотную к границе. Еще несколько метров – и мирную сельскую улицу перегораживает забор. Именно так и выглядит государственная граница.
Из проезжающего автомобиля выходит мужчина в камуфляже. Российский пограничник просит предъявить документы на пребывание в приграничной 5-километровой зоне. Предвидя такую ситуацию, мы загодя заполнили необходимые бумаги и через пару недель ожидания получили специальное разрешение вести хозяйственную деятельность, включая сбор информации для журналистских материалов и выпас скота. Документы у нас в порядке.
«Туда не ходите, – советует пограничник. – Там вас всё равно не пропустят. А вот тут – ров!»
Одно авто до границы, другое – после неё
Одна из сельских улиц заканчивается сооружением с российским флагом, напоминающим строительный вагончик. Это пункт пешего пересечения границы. Правда, воспользоваться им могут только украинские граждане: вот уже несколько лет как россиянам запрещено ходить к соседям через этот въезд.
За вагончиком можно наблюдать только с расстояния: в разрешении, которое нам выдали пограничники, указано, что мы не можем вести хозяйственную деятельность (в нашем случае – заниматься журналистикой) ближе чем 100 м от границы. От вагончика отделяются и направляются к нам две мужские фигуры.
«Я – Иван, а вин – Мыкола! – сообщают нам улыбающиеся старики. – Браты мы. До сестры идём. Вона тут живэ».
Ивану 83 года, его брату – 78. Они за 15 минут могут дойти до сестры-россиянки с Украины, предъявив на границе национальный украинский паспорт. Говорят, что политические междоусобицы между государствами на них никак не повлияли.
«Тут же родня кругом! – поясняет Иван. – Я шофёром робыл. По всей Белгородской области 41 год на машине проездил! А при Союзе тут ещё и поезда каждый час ходили. Тут мне всё родное!»
И сетует, что на украинской стороне пенсии вдвое ниже, чем у российской сестры, а коммунальные услуги – дороже.
Для связи братья и сестра пользуются сотовой связью «Киевстар»: она принимает в Староселье гораздо лучше, чем российские мобильные операторы. А вот смотреть телевидение предпочитают на русском языке: жители Грабовского дружно проигнорировали запрет украинских властей на вещание «путинской пропаганды» и обзавелись российскими тарелками спутникового ТВ. Теперь на манер советских диссидентов смотрят и слушают «вражеские голоса».
Иван показывает на неприметный автомобиль, припаркованный на соседней улице:
«У нас в селе есть хлопец. Он у вас, в России, робыт. Так у него две машины. Он на одной едет до границы, оставляет её там. Потом проходит пограничников и садится на другую свою машину – с этой стороны. И едет на бойню робыть».
По закону?
В получасе езды, уже на территории Грайворонского округа, ещё одно приграничное село – Сподарюшино. В километре от него – украинская Поповка. Старожилы вспоминают, как в дни деревенских праздников жители двух сёл собирались у больших пней и забивали в них монеты в знак вековой дружбы.
Тех пней больше нет. На их месте – граница. Семь лет назад, после вступления в силу соглашения об упрощённом порядке пересечения госграницы для жителей приграничных регионов, с российской стороны через поле проложили асфальтированную дорогу. С украинской, правда, так и осталась грунтовка. Впрочем, сейчас и она не нужна: пункт пропуска закрыт. Его открывают только раз в год, на Пасху, чтобы жители разделённых деревень могли повидаться друг с другом и навестить родительские могилки.
Янина Брониславовна живёт в последнем перед границей доме в Сподарюшино. Она переехала сюда много десятилетий назад из Беларуси. Всю жизнь прожила здесь. Работала в колхозе дояркой, муж – трактористом. Сыновья получили образование и живут в Харькове.
«Два сыночка у меня. Они теперь и-но-стран-цы, – бабушка Янина с трудом произносит чужеземное слово по слогам. – А в Поповке у меня подруга лучшая, Уля. Ульяна. В километре друг от дружки живём. Каждый день друг к дружке в гости ходили. Но границу закрыли. Мы уже несколько лет не видались».
Пенсионерка рассказывает, как местного жителя не пустили в Поповку на похороны отца. Ему объяснили, что таков закон. У гражданина России не оказалось загранпаспорта. А если б он и был, то нужно ещё добывать доказательства смерти родственника (без уважительной причины россиян призывного возраста украинцы не пропускают) и ехать на один из тех пунктов пропуска, где пересечение границы пока ещё разрешено.
«Як же так можно – по закону?» – недоумевает Янина Брониславовна.
Несколько лет назад она наблюдала, как по закону закрыли пограничный пункт. Потом на украинской стороне всё так же, по закону, возвели сторожевую вышку с автоматчиком. Бабушка Янина плохо помнит войну. Но вот колючую проволоку и вышки – помнит. Эти элементы из голодного военного детства и советских фильмов она теперь наблюдает прямо со своего огорода.
* * *
На окраине грайворонского села Козинка случайного путника встречают предупреждение «Стой! Возможно применение оружия!» и сидящая возле своей хаты старушка. Её зовут Нина Васильевна, ей 80 лет, она почти ничего не видит, но точно знает: в нескольких метрах от её дома – угрожающие таблички. А ещё чуть дальше – колючая проволока, отделяющая её от украинской деревни Александровки, от живущих там друзей, от былых времён, когда войны и границы казались чем‑то далёким и ненастоящим.
Нина Васильевна смотрит невидящим глазом в сторону Украины и тяжело вздыхает:
«Может, шось и изменится».
Но в голосе надежды нет.
Олег Шевцов