«Написала заявление и пошла на пары». Как харьковская студентка попала в вуз Белгорода
«БелПресса» рассказывает историю Полины Фатеевой из Харьковской области, которой пришлось дважды бежать от украинских снарядов
-
Статья
-
Статья
Полина родилась в Харькове, а 11 лет назад её мама купила дом в селе Русская Лозовая, в 20 км от приграничной Гоптовки. Девушка жила там, но учиться каждый день ездила в Харьков. Образование она получала в Харьковской государственной академии культуры, но не успела окончить второй курс. 24 февраля на учёбу студенты уже не вышли.
17 марта Полина с семьёй переехала в Белгород, а 31-го её уже официально зачислили в Белгородский государственный институт искусств и культуры.
Как множество комет
«15 марта в Русскую Лозовую зашла Россия. А 16-го нас обстреляла Украина, – вспоминает студентка. – Село находится на двух холмах, а центр между ними, внизу. Наша улица и мой дом – это самая нижняя точка села. Русские войска стояли со стороны России, украинские – со стороны Харькова, а мы посередине как на сковородке: когда стреляли, всё над нами летало, с холма на холм.
Если случались какие‑то недолёты, то снаряды попадали в холмы. А чтобы попало в нас, должно было случиться что‑то сверхъестественное. Так что центр села был чист, у нас не было ни одного прилёта.
Но ночью с 15 на 16 марта украинские войска опустили дула и выстрелили по нашей улице. В это время я была дома с мамой, бабушкой и 5-летним младшим братом Петей. Кстати, бабушка жила в Харькове и незадолго до этих событий попала в больницу с коронавирусом. 18 февраля её выписали, но сказали, что жить одной ей не стоит, поэтому мама забрала её из клиники. Так что бабушка вовремя переехала к нам, а не к себе в Салтовку (район Харькова). Сейчас Салтовки нет, она вся разбита.
Снаряды летели у меня перед окном, будто множество комет. Мы с мамой подскочили и не могли понять, что это, подумали, что это где‑то далеко. Когда первая партия пролетела, мама подошла к окну, открыла шторку, глянула, что за селом ничего не горит. И тут следующая партия летит! Мама хватает брата, я – документы, и побежали прятаться.
В этом обстреле погиб мужчина и ребёнок. Мальчиков в семье было двое, и один из них за секунду до обстрела вышел в соседнюю комнату, а второй остался. Это и решило его судьбу. У кого‑то остались неразорвавшиеся снаряды в огородах, у соседа на крыше снесло газовую трубу, у знакомых дом сгорел полностью».
Для нас всё готово
«17 марта Россия провела эвакуацию для всех желающих. Обещали один автобус, а подали три. Бабушку без сумок мы отправили первой. А сами захватили уже собранные вещи.
Мама сразу решила: если у нас закончится еда или если нас обстреляют, будем уходить из села пешком – идти до границы 20 км. На холодильнике у нас висел список того, что нужно взять – вещей типа расчёски или зарядки от телефона.
И 17 утром мы уже собрались идти. Благо, мама вышла в центр выяснить обстановку и узнала от российского офицера, что планируется эвакуация. Сказали воду и еду не брать, потому что в России для нас всё готово.
Однако мы до Белгорода ехать не собирались. Знали, что выходить будем в Журавлёвке, потому что мои бабушка и дедушка – мамины родители – оттуда родом, и прописка у них журавлёвская. Бабушкины сёстры живут в Журавлёвке и дедушкин брат тоже (самого дедушки уже нет в живых).
Вышли на границе, а остальных автобус отвёз в пункт временного размещения беженцев под Белгородом, а потом, насколько я знаю, их отправили в санаторий в Орловскую область.
В Журавлёвке никто нас не ждал, и мы сами не знали, дома люди или нет. Связи с Россией до этого у нас не было.
Повезло: нас встретили родственники».
Эвакуировали за полчаса
«Утром 23 марта мы выехали в Майский, в миграционку, чтобы зарегистрироваться. В 11 утра мы снова были в Журавлёвке. Нам сказали пойти в сельсовет и сообщить, что зарегистрированы. Там же мы собирались решать вопрос с детским садиком для братика. А мама, у которой три красных диплома (она закройщик-модельер, технолог швейного производства и портной), собиралась трудоустроиться на птицефабрику.
И в момент, когда мы пришли в сельсовет, в центр Журавлёвки прилетает снаряд! Начался обстрел, и домой мы уже так и не вернулись.
Нас сразу отправили в подвал. Затем в течение получаса село вывезли. Из наших родственников там остался один дедушка – муж моей двоюродной бабушки. Он сказал: «Я никуда отсюда не поеду. Если мне суждено умереть, я умру здесь!» У него там хозяйство: утки, куры, кролики. Он сам посадил и выкопал картошку. И до сих пор уезжать не намерен.
До 28 апреля мы находились в лагере Гагарина в Сосновке. А потом нас развезли по белгородским гостиницам. Мы разместились в отеле «Космос» в районе улицы Новой в Белгороде. Здесь мы получили временную регистрацию и живём до сих пор.
Для братика и других детей Журавлёвки выделили места в частном детском саду. 7 тыс. рублей платит государство и 2 тыс. – мы. Правда, через время мы решили, что нам достаточно бабушек, чтобы сидеть с Петей».
В учёбу с головой
«В Харькове я училась на актёра драматического театра и кино. С детства давала концерты, участвовала во всех постановках в садике и в школе. Когда встал вопрос, куда поступать, я подала документы в академию культуры и как запасной вариант – в университет на психолога и на логопеда. На логопеда я поступила на бюджет, но не пошла туда, а выбрала всё‑таки актёрское направление.
3 марта у нас в селе отключили свет. Не было ни интернета, ни связи. Ходили ловить связь на холмы, там в одном месте брало. Заряжали от зарядных станций кнопочные телефоны, потому что они лучше держали батарею. Со своими связаться не могли – с Россией связь глушили. В итоге я не знала, куда буду поступать, не знала, есть ли в Белгороде институт культуры. Предполагала, что нет, и планировала ехать куда‑то дальше.
Но когда я ещё была в Журавлёвке, родственники нашли для меня БГИИК, позвонили туда, а потом сообщили, что меня берут!
31 марта я написала заявление, меня зачислили, и в тот же день я уже была на парах. Я окончила здесь второй курс и пошла на третий.
Учусь я на бюджете, на повышенной стипендии. Правда, здесь бюджета на актёрском отделении не было, поэтому я выбрала режиссуру театрализованных представлений и праздников.
У меня прекрасный куратор, который мне помогает и маме изначально помог с работой. Проработав пять месяцев, мама накопила денег и в августе открыла в Белгороде своё дело – ателье по срочному ремонту одежды».
В безопасности
«Мама сама купила дом в Русской Лозовой, сама выплачивала ипотеку. Мне отец алименты не платил. Она всю семью тянула сама. В прошлом году мы сами штукатурили стены на кухне и сами клали плитку. Поэтому вернуться, конечно, хочется. Хоть бы на полчаса заехать, посмотреть как там дом. Но пока там всюду лежат лепестки. Пока стреляют, вернуться насовсем невозможно. Это во‑первых. Во‑вторых, пока туда не вернутся люди, пока не появится работа, тоже возвращаться не хочется. Думаю, должно пройти минимум несколько лет.
К психологу обращаться я не пробовала. В то время, когда мы находились в селе, у меня не было какой‑то паники. На днях в районе аэропорта сработала ПВО, а мне показалось, что была автоматная очередь. И я написала молодому человеку, что в панике, что меня всю трясёт. Наверное, это потому, что здесь есть защита. А там была некая безысходность: если попадёт, значит, попадёт, и ничего не поделаешь.
С односельчанами я не общаюсь. После того как мы уехали в Россию, они писали мне оскорбления в интернете. В «Инстаграме» (принадлежит компании Meta, которая признана экстремистской и запрещена в РФ – прим. ред.) я столько «хорошего» о себе узнала!
Зато я подружилась с белгородскими ребятами. Здесь у меня появился и молодой человек – мой бывший одногруппник, который сейчас перевёлся на другое отделение. От моих одногруппников и других студентов я слышу много приятных слов, что очень меня поддерживает».
Анна Емельянова