​​​​​​​Дело труба. Как улетучивалась слава Шебекинского химзавода

«Товарищ директор, вы извините за беспокойство. Я не знаю, к кому обратиться письменно с просьбой. Я вот как год мою голову себе и дочке вашим порошком «Новость», который изготавливается на вашем комбинате. Боюсь, как бы не было плохих последствий. Я вас очень прошу мне ответить: можно ли пользоваться порошком «Новость» для мытья головы?»

Жительница Коломны Антонина Городничева адресовала вопрос на Шебекинский химзавод в 1962 году. Порошок «Новость», а также «Астру», «Кристалл», «Нептун» здесь начали выпускать в 1953-м. Через пять лет «Новость» знали хозяйки всего Союза – он был настолько востребован, что заводу подняли план по выпуску на тысячу тонн.

Уже не новость

Мы перешагиваем через развалины. В спутниках – ветер да чёрные птицы, нереальное количество чёрных птиц. Они кружат в небе, недовольно покрикивая и рассматривая нас, странных путников, забредших на забытую всеми территорию некогда славного Шебекинского химзавода. С этого места когда‑то начинался не только город химиков Шебекино, но и весь советский химпром.

Невольно ёжимся и с опаской поглядываем на пернатых – через пробитую крышу. А потом осматриваемся по сторонам.

От трёхэтажного огромного здания остались только внешние стены. Может, тут был цех первичных жирных спиртов, которые применяли для изготовления мыла и растворителей, а может, варили шампуни? Сверяясь со старыми фото, предполагаю,что это цех дистилляции. В арочное окно видны три кирпичных трубы, теперь нелепо торчащие посреди куч кирпичей.

Масштаб безмерной алчности современников не укладывается в голове. Ведь ещё лет семь назад тут многое было целым.

«Всё стояло как во времена производства, будто все ушли и закрыли за собой дверь», – рассказывает мой проводник.

Мы ползём через завалы к окну. Перекрытий нет, в полу дыры, присыпанные строительным мусором. Я пытаюсь держаться за железки, торчащие из стены, но они болтаются. Страшно. Гид подбадривает рассказами о том, как он летал в такие вот дырки, а однажды под ним сложилась лестница.

— О, кирпичи шамотные, – слегка удивляется он, пиная кирпич.

— Какие кирпичи?

— Шамотные – огнеупорные. Их используют для внутренней облицовки печей, каминов, дымоходов. До 55 рублей за штуку, а тут вон сколько.

Мощь и гордость

История этих развалин связана с фамилией Ребиндеров, как и почти всё в Шебекино.

В 1839 году владелец Шебекинской слободы – обрусевший немец и потомственный дворянин Алексей Ребиндер – построил сахарный завод, названный Алексеевским. В 1909-м завод реконструировали, повысив переработку до 1 300 тонн свёклы в сутки. После революции предприятие национализировали и переименовали в «Профинтерн», а бывшего владельца – внука основателя Александра Ребиндера – расстреляли.

Во время Великой Отечественной войны завод сильно разрушили. В 1948 году на его руинах началось строительство первого в Советском Союзе комбината синтетических жирных кислот и жирных спиртов. Это сырьё для моющих средств, смазок, масел, парфюмерной и косметической продукции. В СССР его не было, приходилось импортировать дорогие растительные масла.

Сейчас такая стройка была бы нацпроектом. Тогда ею руководил лично зампредседателя Совета Министров СССР Алексей Косыгин. Завод построили за пятилетку, оборудование по репарациям доставили из Германии. В марте 1959 года на базе лаборатории и опытных установок химкомбината создали НИИ синтетических жирозаменителей и моющих средств.

К 1963 году треть всех жирных кислот и моющих средств в Советском Союзе делали шебекинцы.

За десятую пятилетку (1976–1980) завод получил 2,5 млн рублей прибыли сверх плана. Признанием достижений стало неоднократное награждение работников орденами и медалями, а также передача на вечное хранение Красного Знамени ЦК КПСС, Совета Министров, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ. Где сейчас эти награды?

Благодаря заводу Шебекино разросся: если в 1959 году там было 14 тыс. жителей, то к концу 1990-х – почти 50 тыс. В годы расцвета на предприятии трудились до 4 тыс. человек.

Сладкие берковцы

Хроники прошедшего времени

За главным корпусом высится труба 1911 года – тоже наследство Ребиндера. Кто‑то начал ломать и её, но, видимо, побоялся, что сложится на голову. В проломе видны два слоя шамотного кирпича, утеплитель и слой облицовочного красного кирпича. Изнутри закопчённый тоннель с пятнышком серого неба выглядит пугающе.

«Ка-ар!» – я вздрагиваю и ретируюсь из трубы.

На глинистой накатанной дороге большие собачьи следы. Гид веселит рассказами о встречах с местными охранниками. Что же здесь охраняют? Развалины главного корпуса? Двухэтажное красное здание с выбитыми окнами и огромными трещинами на стенах? Его двери намертво сковывает амбарный замок – абсурдное правило любой заброшки.

Проникаем через окно и видим деревянные детали загадочного механизма: колёса и колёсики, деревяшки непонятных форм, чётко подходящие друг к другу.

«Похоже, формы для отливки», – делает вывод проводник.

Тёмный коридор завален мусором. В цеху какой‑то умник спилил железные перекрытия, нервишки щекочет провисший пологом бетонный потолок. В других помещениях перекрытия обрушились. Пятясь, я попадаю в тёмную каморку и включаю фонарик. О боже!

Луч выхватывает десятки пожелтевших фотографий и газетных вырезок: лучший слесарь 1981 года, лучший токарь, партсобрание, визит важной делегации, посиделки весёлой компании, суровые работяги в цеху. Неподдельные эмоции, настоящие, живые лица…

История маленького цеха завораживает. Долгие годы кто‑то бережно собирал её, не предполагая, что придёт день, когда всё человеческое отсюда развеется, как и завод, а эта хроника станет никому не нужна.

Уходя гасите свет

Второй этаж требует ещё большей осторожности, полы вот-вот нырнут. В химической лаборатории полно новеньких пробирок и колб в упаковке. По сохранившимся журналам и схемам нетрудно понять, что здесь проверяли дефекты сварных швов.

В бухгалтерии на окне дисковый телефон и засохшие цветы, на полу – привет от родной редакции: номер «Белгородских известий» 2006 года. Дальше кабинет, разделённый надвое стойкой. Видимо, отдел кадров. Ну да, вот и ворох уведомлений об увольнении по сокращению штата. Машинисты РУМ, аппаратчики сушки, лаборанты химанализа, слесари-ремонтники, механики, сторож и приёмщик сырья, экономисты пришли на работу 9 января 2008 года и узнали, что с 17 марта их увольняют по сокращению штата.

Мы продвигаемся по зданию, рассуждая о его прошлом.

«Получается, было совершенно автономное производство, независящее от внешних факторов: сами делали сырьё, отливали необходимые формы, варили их, могли сделать всё для нужд производства и отгрузить готовую продукцию на реализацию. Такой завод убить!» – сокрушается мой спутник.

По коридору разбросана добротная старая мебель, в кабинетах – ящики, полные радиодеталей, ламп, на покатых полах стоят старые телевизоры и холодильники. Часы на лестнице показывают полшестого. Всё давно мертво.

С начала 1990-х завод покатился под гору, несмотря на все попытки остаться на плаву.

Личная история

Лев Мачулин тогда был студентом последнего курса МХТИ им. Д. И. Менделеева. Завод, номинально ещё существуя как единый организм, организационно и юридически начал распадаться на мелкие АО. Мачулин устроился в советско-итальянское предприятие «СИМОМС», которым руководил бывший директор шебекинского химзавода, доктор технических наук Валерий Правдин.

«В марте – апреле 1991-го я прошёл стажировку в Италии на химзаводе, производящем моющие средства по полному циклу производства. Но к моменту моего выпуска из института в феврале 1992 года многое изменилось. СССР уже развалился, и завод производил впечатление слегка запущенного», – рассказывает он.

По воспоминаниям Мачулина, цех вторичных жирных спиртов был уже закрыт и раскурочен изнутри, но прочие производства в основном работали:

«В частности, цех синтетических жирных кислот, поэтому амбре в городе стояло соответствующее. При остром дефиците моющих средств основная продукция предприятия – «Кристалл-М» и «Лотос-М» – была востребована. Однако начинался импорт стиральных порошков, что впоследствии и убило завод».

Лев Мачулин / Фото: из личного архива

Тема советско-итальянского сотрудничества потеряла актуальность, а совместное предприятие, где работал Мачулин, попыталось начать производство крысиного яда. Новоиспечённый инженер-технолог разрабатывал проект и технологический регламент опытной установки синтеза изоиндана, руководил монтажом оборудования, закупал реагенты и запускал установку.

«Работа была интересной и сложной. Сейчас я с трудом могу представить, чтобы её поручили вчерашнему студенту, но в те времена всё было по‑взрослому, – продолжает собеседник. – Оборудование собирали с бору по сосенке: реакторы из соседних цехов, стеклянные ёмкости и трубопроводы – на биохимзаводе, он уже тогда дышал на ладан. К лету 1993 года установка сияла на этажерках и была готова к пуску. Сырьё – фенилацетон – со всевозможными приключениями доставили из Питера, этилат натрия – с Белгородского витаминного завода, бочки с кумолом толуолом и ацетоном – из Дзержинска».

О массовых сокращениях тогда речи ещё не было. Молодого специалиста поселили в общежитии, кормили в заводской столовой и давали ему талоны на продукты за работу на вредном производстве.

«С рабочей дисциплиной в цехе всё было на уровне. Четырёхметровую вакуумную перегонку из стекла собрали на этажерке без подъёмных механизмов, на руках, не отбив ни единого патрубка! – продолжает Лев Мачулин. – Когда во время пробного пуска хлористый сульфурил потёк через некачественные резиновые уплотнения на площадку, противогазы у всех оказались при себе. Это спасло лёгкие участников той злополучной смены, в том числе и мои. Пуск в присутствии московского профессора прошёл как по маслу. Меня сильно хвалили и пригласили на последующий банкет».

Установку запустили и даже получили первую продукцию очень высокого качества, но перспектив заводу она не открыла. К тому времени фенилацетон попал в список наркотических веществ, и его оборот в России стал практически невозможен, а запаса хватило на две-три загрузки.

К лету 1993 года стало ясно, что производство закроется. Мачулин получил предложение из Коми, откуда сам родом, и уехал на газоперерабатывающий завод.С тех пор в Шебекино не бывал.

Завод в 1990-е / Фото: Лев Мачулин

Сгорел сарай, гори и хата

Как юрлицо Шебекинский химический завод ликвидировали в 2000 году, в 2002-м его правопреемником стал Завод моющих средств, который к 2010 году стал убыточным предприятием.

О восстановлении завода впервые заговорили в 2011-м. Тогда из 25 га его территории было задействовано менее половины – там около десятка небольших предприятий выпускали различную бытовую химию. Завод привлёк внимание сначала украинской компании «Слободжанский мыловар», затем московского холдинга «Согласие». Его владелец Ара Абрамян планировал вложить 2,5 млрд рублей и через два года запустить производство огнезащитных веществ, красок и тонкодисперсного мела.

Однако вместо этого через три года завод подал иск о самобанкротстве из‑за невозможности выплатить 190 млн рублей долгов.ЗАО «Согласие» оказалось в числе его кредиторов и требовало 44,5 млн рублей.

Иски сыпались один за другим, и общая сумма долгов выросла до 258 млн. На торги выставили 1 033 объекта, включая здания и оборудование. Их общая стоимость едва превышала 60,6 млн рублей. С завода вынесли, выпилили и вырубили всё, что представляло хоть какую‑то ценность.

После продажи, взыскания дебиторской задолженности и погашения арендной платы на основном счёте ЗМС осталось 13 млн рублей. Они пошли на зарплату, платежи в бюджет, расчётное обслуживание, вознаграждение арбитражного управляющего, банковскую комиссию и прочите платежи. Кредиторам заводу ответить было нечем. «Согласие» начало длительную тяжбу за пересмотр результатов торгов по одному из самых привлекательных лотов – здания заводоуправления 1914 года площадью 727 кв. м. Его выставили за 3 млн рублей, а продали со второй попытки на 10 % дешевле.

Процедура банкротства завершилась в 2019-м. Завод моющих средств был ликвидирован, требования кредиторов, неудовлетворённые по причине недостаточности имущества должника, считаются погашенными.

Тогда же глава округа Владимир Жданов заявил о реновации заводской территории: всё снести и сделать большую прогулочную зону с амфитеатром, площадками для катания на роликах и скейтах.

За это время там ничего не изменилось, разве что подросли кирпичные кучи.