«Думаю, справимся». Как в Белгороде работает ковидный госпиталь

У подавляющего большинства прогноз благополучный

— Антон Владимирович, сколько больных с коронавирусом находится сейчас у вас? Сколько есть коек для них, достаточно ли этого или придётся ещё вводить?

— Наш ковидный госпиталь работает чуть больше месяца, с 15 апреля. На сегодняшний день к нам за помощью обратился 521 пациент. Сегодня в клинике на лечении находятся 280 пациентов, занятость коек чуть больше 50 %.

Если течение будет идти так, как сейчас, когда к нам поступает в среднем 20 пациентов в сутки, я думаю, что мы справимся.

— Много ли тяжёлых случаев?

— Да, среди них есть тяжёлые случаи, 10 пациентов находятся в реанимационном отделении. Дай бог, чтобы эта цифра не увеличивалась. Пока мы видим такую динамику: в среднем у нас от 7 до 12 [таких] пациентов.

Но стоит отметить ещё и то, что практически 200 пациентов с подтверждёнными ковидными тестами и с пневмониями прошли лечение и выписались из нашего стационара на амбулаторно-поликлиническое лечение.

Не все знают и то, что силами наших специалистов и нашей мощной с точки зрения комплектации оборудованием реанимации порядка 20 пациентов переведены оттуда – кто‑то ушёл с аппарата искусственной вентиляции лёгких, кто‑то – с кислородной поддержки.

Одна пациентка (50 лет) была очень тяжёлой, пролежала больше десяти дней в реанимации, в том числе на ИВЛ, ушла в отделение, там её долечили и успешно выписали.

Есть и другие подобные примеры. Пациенты долечиваются в отделениях, мы ждём результаты их тестов на отрицательный мазок. И будем выписывать домой, где они будут под наблюдением семейного врача.

— Что можно сказать о среднем возрасте ковидных пациентов у вас?

— Средний возраст в районе 50–60 лет, есть пациенты 82, 88, есть и 27 лет.

Антон Бондарев / Фото: Олег Гончаренко

ИВЛ не приговор

— Говорят, что попасть на искусственную вентиляцию лёгких – это сродни приговору.

— И в международной практике, и в России бытует такое мнение. Но я хотел бы сказать, что не нужно подводить это под приговор. Пациенты разные, состояние организма у каждого разное. И не все они полностью здоровы изначально. Есть коморбидные состояния (у пациента несколько заболеваний, одно усиливает другое, а лечение затруднено из‑за взаимоисключающих требований – прим. ред.), с сопутствующими уже приобретёнными заболеваниями. Как правило, это бывает у пациентов старше 60 лет.

Но, несмотря даже на это, повторюсь: у нас есть случаи, когда пациенты с ИВЛ возвращаются в отделения.

Можно сказать, что все пациенты, попавшие в реанимацию, – это пациенты с сильным течением заболевания, КТ-3, КТ-4, с низкой сатурацией (степень насыщения кислородом). Если бы на начальном этапе, при появлении первых признаков заболевания, они обратились за медпомощью и своевременно получили рекомендации специалистов, наших коллег в первичном звене, то мы, наверное, избежали бы потока на реанимационные койки. Он небольшой, но он есть.

И избежали бы трагических случаев, которые, к сожалению, у нас тоже есть. Восемь пациентов мы потеряли [на базе горбольницы 2]. Боролись за их жизни, но ничего сделать не смогли.

— Как идёт восстановление после нахождения на ИВЛ?

— В среднем пациенты три недели находятся в реанимации. После этого некоторые заново учатся дышать.

— Есть ли чёткие рекомендации: как не доводить до ситуации тотального пораженения лёгких, как это случилось с одной из погибших пациенток. Всего 5 % её лёгких дышали.

— Когда ситуация очень тяжёлая и идёт крайне сложная борьба за жизнь и выздоровление, нужно следовать рекомендациям, о которых говорят везде: соблюдать масочный режим и социальную дистанцию, мыть и обрабатывать руки дезинфицирующими средствами, не посещать места массового скопления людей. Не пренебрегайте рекомендациями, которые дают Минздрав, Роспотребнадзор, власти региона.

Но при этом при появлении первых симптомов нужно не ждать, не думать, что это простуда, а обратиться к доктору. Если поднялась температура – вызвать скорую помощь. В крайнем случае – если пациент понимает, что ситуация срочная, а скорая едет долго, можно обратиться в приёмное отделение нашей клиники.

— Но ведь рекомендуют тонко подходить к обращению за медицинской помощью?

— Да, нужно понимать, что попусту, лишний раз не нужно беспокоить врачей, если нет никакой симптоматики. Кто‑то просто решает, что нужно провериться, сдать мазок. Нас часто спрашивают по телефону, в соцсетях: мол, как мне взять мазок, а вдруг я уже переболел. Мазок на антитела делают частные лаборатории. Хочу сказать, что практика показывает: не так много антител у пациентов.

Насморк – не всегда повод вызывать врача. Насморк бывает разный, например связанный с аллергическими проявлениями. 

Температура от 37,5˚ и выше, сухой кашель, потеря обоняния и вкуса, боль в мышцах, головная боль, недомогание, слабость – повод вызвать участкового, семейного врача или скорую помощь вечером и ночью.

Фото: Вадим Заблоцкий

Лечение – две-три недели

— Какой временной путь у человека, который проходит от небольшой температуры и першения в горле до ИВЛ? Два дня, пять, десять дней?

— Я бы говорил не «до ИВЛ», а про путь от начала заболеваний до выздоровления. Так было бы правильно, потому что, исходя из ранее названных цифр, на фоне 521 обратившегося за помощью – на ИВЛ всего 10. Это очень хороший показатель, потому что происходит раннее выявление заболевания, обращение за медпомощью, ранняя госпитализация в нашу клинику, кислородная поддержка, лечение. Одним словом, правильное исполнение алгоритмов всех действий в этой ситуации.

Если речь идёт о поступлении к нам тяжёлых пациентов, состояние может ухудшиться в течение двух-трёх суток. Но чаще бывает, что через две-три недели мы получаем хороший результат – всё, человек выписан.

— Как себя ведут больные, боятся ли поставленного диагноза и чем им можно помочь?

— Бывает, что действительно у них появляется страх. Медийная ситуация, я считаю, раскачана. Врачам остаётся таких людей поддержать. Вот сегодня, во время обхода я постарался максимально поддержать и подбодрить.

Фото: Павел Колядин

«Надеюсь, что лекарство будет к осени»

— Когда это всё, дай бог, закончится, как будете перепрофилировать отделения, куда денется всё это количество аппаратов ИВЛ? Как их будут обрабатывать?

— Очень хочется, чтобы всё это быстрее закончилось. Когда – я не могу давать прогнозов. И как только мы завершим работу по лечению COVID-19, первым делом проведём большую обработку всех помещений. Надеюсь, вернёмся в прежнее русло работы.

Все специалисты, которые сейчас заняты ковидом, работают фактически в своих отделениях. Они вернутся к своим патологиям и будут их лечить, как раньше.

— Лечение, судя по выступлениям Минздрава и ВОЗ, постоянно меняется, пробуется постоянно что‑то новое. Вам доводят сверху новые схемы лечения?

— Сегодня надо откровенно сказать, что препарата от ковида нет. Врачи пробуют и новые препараты, и переливания плазмы крови переболевших пациентов. В этом процессе всё время что‑то добавляется, и где‑то мы видим улучшения. Минздрав всё это спускает вниз. Сегодня у нас уже шестая рекомендация. И препараты, которые используются в мире и в России, у нас есть.

— Как вы думаете, изобретут ли всё‑таки вакцину или лекарство от COVID-19? Или, как в случае с предыдущими коронавирусами, у населения просто выработается иммунитет?

— Думаю, что лекарство появится, и скоро. Об этом уже говорят, где‑то уже идут испытания. Надеюсь, что к осени мы получим препарат, который будет непосредственно лечить данную патологию. И хотелось бы, чтобы быстрее появилась вакцина, которая поможет нам минимизировать рост заболевания.

Фото: Олег Гончаренко

Что случилось с валуйчанкой?

— Вопрос про 19-летню пациентку, которая скончалась в вашей больнице. Журналистам сообщили, что она поступила к врачам слишком поздно. Но её близкие пишут нам, что девушка была беременной, лежала в Алексеевке, чувствовала себя плохо и якобы давно просила перевести её в Белгород. И когда она поступила в горбольницу 2, она была в крайне тяжёлом состоянии. Её ребёнок погиб. Можете это прокомментировать?

— Сложно ответить. Я не владею всей информацией о её состоянии до поступления в нашу клинику. Но поступила она очень тяжёлая, с КТ-4, то есть тотальное поражение лёгких, были и сопутствующие заболевания. За её жизнь наши медики боролись больше двух недель. И надо понимать, что эти две недели [были возможны] благодаря тому, что у нас есть такое оборудование, такие специалисты. Сложно ответить на этот вопрос.

— Близкие этой девушки пишут, что она умерла в пятницу. Спрашивали, почему она попала в сводку в понедельник.

— Она умерла, действительно, в пятницу. Но проводится вскрытие, выдаётся заключение патологоанатомического бюро. После этого мы отдаём эту информацию. И, наверное, только тогда появляется сводка. Нет такого, что нужно где‑то что‑то скрыть. Это невозможно.

— Кто вообще в районах и округах принимает решение о переводе ковидных больных в Белгород?

— Есть маршрутизация, которую депздрав довёл до всех лечебных учреждений. Есть показатели, признаки заболевания, когда лечащий врач совместно с руководством той или иной ЦРБ определяет тяжесть состояния пациента и вместе с главврачом принимает решение о переводе.

Практически сегодня, несмотря на маршрутизацию, мы в телефонном режиме и консультируем коллег по лечению пациентов в районах, и совместно принимаем решение о переводе. Сегодня ждём четырёх пациентов из районов.

Фото: Павел Колядин

Как защитить медперсонал?

— История показывает, что и за рубежом, и у нас медработники тоже заражаются и умирают. Почему это происходит? У медиков первоначально не хватало средств индивидуальной защиты (СИЗ), они легкомысленно относились к болезни или так велико коварство вируса?

— Очень хороший вопрос. К сожалению, есть печальные случаи: мы потеряли коллегу из другого медучреждения, специалиста и человека с большой буквы. Здесь не легкомыслие или нехватка СИЗов. Их хватает, и используют их правильно.

Давайте так говорить: некоторые специалисты заразились от пациентов, которые не имели никаких признаков заболевания. Пациент поступал с какой‑то одной патологией, без проявлений респираторно-вирусного заболевания. Но через некоторое время, пять-семь дней, находясь в стационаре, давал определённую клиническую картину.

В это время их лечили врачи. Они не работали в СИЗах, потому что мы сейчас говорим о других медучреждениях, которые не работают с ковидом. Конечно, они заражались. И ситуацию эту мы не исключим, к сожалению. Дай бог, мы постараемся её предугадать, подстраховаться. У нас есть «чистая» площадка, где оказывается помощь по инфарктам, инсультам, пульмонология, куда поступают узкие патологии. Там мы стараемся максимально предотвратить такую ситуацию.

— Сколько медиков у вас болеет или сидит на карантине?

— За весь период в горбольнице 2 выявлено 23 человека (всего по региону порядка 40 — прим. ред. по данным на 19 мая). У всех, кто работает с ковидом, мы еженедельно забираем мазки из зева, из носа, отдаём их на диагностику. 70–80 % – это бессимптомное течение, «ковид плюс». Оставшиеся – это заболевшие с признаками, с симптоматикой, с клинической картиной. Но при этом это несложные патологии, и большая часть специалистов, переболев, скоро выйдет на работу.

— Берёте ли анализы на выявление антител?

— Будем их брать, если будет возможность. Хотя я считаю, что, скорее всего, их [антител] не будет у тех, кто ещё работает. У тех, кто переболел, надо смотреть.

Фото: Вадим Заблоцкий

«Доплаты уже идут»

— Сколько человек у вас начинали работать с коронавирусными пациентами и сколько сейчас: врачей, медсестёр, санитарок?

— Когда мы начинали, в терапевтическом корпусе было 150 человек на 180 коек, сегодня уже более 400. По специалистам: врачей порядка 120, медсестёр – до 180. Плюс санитарки, уборщицы.

— Насчёт ситуации с выплатами: день ото дня мы слышим жалобы, публичные обращения о том, что их нет или мало.

— Выплаты уже идут. Они у нас прошли за май, за апрель. Наши коллеги довольны. Я вижу сегодня какое‑то беспокойство в социальных сетях. Где‑то начинает проскакивать, что не платят. Идут обращения к президенту, причём минуя все промежуточные структуры: главного врача, депздрав, губернатора.

Но сегодня мы готовы по каждому вопросу, который возникает по зарплатам, дать развёрнутый ответ. Могу показать цифры [реальных] начислений федеральных, региональных денег. Это большая поддержка наших специалистов со стороны государства.

Если честно, мне лично бы хотелось, чтобы эта поддержка осталась навсегда. Сегодня я вижу, как люди, получив зарплату, успокоились от мандража «заплатят – не заплатят». Они говорят: мы готовы работать.

— По вашему мнению, методика доплат медикам сейчас справедлива? Между людьми возникают обиды и подсчёты, мол «у него в смене было ковидных больных меньше, а получили одинаково». Может, проще и справедливее поднять всем зарплату?

— Я, откровенно, о таких спорах не слышал. Дай бог, чтобы все получили, и хорошо. Единственное, что сегодня для нас сложно и где‑то чуть-чуть, наверное, вводит в определённые затруднения – некоторые медики работают восемь часов, не выходя из отделений, в СИЗах. Отработав два-три часа в СИЗе, выходя через шлюз, я, извините, весь мокрый. А представляете восемь часов?

Это колоссальная работа. Думаю, что она, наверное, недооценена до конца. Но, с точки зрения других специалистов, диагностов по ультразвуковой, лучевой диагностике, там врачи, конечно, не так сильно нагружены, как те, кто непосредственно лечит пациентов.

— Вам в горбольнице 2 хватает средств защиты, препаратов для лечения больных с ковидом?

— У нас сегодня всего хватает: СИЗы есть, и препараты есть. Может, не в тех объёмах, которые мы бы хотели, складских запасов на две недели у нас не имеется. Но на трое суток стабильно есть запасы согласно тем объёмам, которые нам нужны, под те 522 койки и тех специалистов, которые выходят три раза в сутки на 8-часовые смены.

Департамент каждый день наутро видит весь срез по остаткам и поддерживает нас, максимально обеспечивая всем необходимым.

— Спасибо, Антон Владимирович, напоследок пожелаем всем здоровья.

— Да, спасибо большое. Хочется пожелать людям, которые ведут просветительскую, информационную работу, оказать поддержку медикам. Сегодня она крайне необходима, потому что, работая в таких условиях по восемь часов (а большинство трудятся ещё больше, потому что после пациентов медики спускаются вниз, работают с электронными историями болезни, вносят данные и так далее), люди не смущаются. Все готовы работать, все готовы отдать себя этой профессии, отдать себя пациентам и спасать жизни. Это я вам откровенно говорю от всего нашего коллектива.

Беседовал Олег Гончаренко