«Эксперимент – моя сущность». Белгородец украшает малую родину православными работами

Новаторская икона

Союз «Гильдия мастеров» образовался в 2003 году. Спустившись в помещение цокольного этажа одного из домов на улице Мичурина, сразу понимаешь, что здесь кипит работа. На стенах – фотовыставка произведений живописи, на полках – удивительные керамические изделия, что‑то жужжит в ювелирной мастерской… А где же икона «Воскресение Христово», которая так поразила белгородца, поделившегося фотографиями в телеграм-канале? Оказывается, она уже заняла своё место в нише алтарной части Воскресенского храма женского монастыря в Зимовеньке. Максим Баранов и его сын Пётр трудились над ней три месяца. И это не считая времени, которое ушло на создание эскиза.

Интересно, что икона по своему исполнению необычная и даже в каком‑то смысле новаторская. Барельеф фигуры Христа был создан из полимерного композита. На него нанесены тончайшие пластинки-плёнки, которые создают эффект мозаики. Другие элементы тоже из полимерного композита, на иконе есть вставки из оплавленного стекла и перламутра. Встречаются керамические детали. Мозаику Баранов производит сам в необходимом для работы количестве.

Икона «Воскресение Христово» / Фото: архив Максима Баранова

На мою ладонь ложатся цветные очень лёгкие квадратики. Мастер предлагает мне попробовать их на прочность и сломать. «Крепкие», – после неудачной попытки соглашаюсь я.

«Для чего эта комбинация материалов? Чтобы создать эффект свечения. Сюжеты из библейской жизни невозможно передать обычными средствами, поэтому приходится использовать декоративные материалы. Они призваны оторвать от реального мира взор и восприятие человека. Собственно для этого была выработана вся система иконографии, иконописания, иконотворения», – рассказывает основатель «Гильдии мастеров».

Он замечает, что использование новых материалов – это пока эксперимент. Так что за их долговечностью и адаптацией к окружающей среде стоит внимательно наблюдать. Но есть весомый плюс – лёгкость реставрации.

Создавать икону для Воскресенского храма Баранову также помогал сын Пётр. Он, дипломированный архитектор, творчеством увлёкся, глядя на отца.

Фото: Анна Черкашина

«Я рос в особой атмосфере. Два родителя-искусствоведа, в доме всегда хорошие музыка и фильмы, интересные друзья. Дядя – художник, крёстный – заслуженный художник Украины. В детстве я постоянно рисовал. Мне в начальной школе попалась очень хорошая учительница. Не ругала, а увидев, что я рисую и не отвлекаюсь от урока, посадила перед собой, положила стопку бумаги и давала свободу творчеству. Мне интересно декоративно-прикладное искусство, всегда импонировало то, что связано с ручным трудом. На данный момент интересует работа с глиной, новыми материалами, металлопластика. А как архитектора привлекают не однотипные постройки, а эксклюзивные, требующие оригинального подхода», – замечает Пётр.

Старший сын Святослав выбрал профессию программиста. А младший Павел ещё школьник, но уже воцерковлённый человек, замечает отец. Наверное, потому что с младенчества находился с родителями в храме.

От флюгера до витража

На самом деле с результатами труда Максима Баранова белгородцы сталкиваются в городе почти на каждом шагу. Например, все сразу вспомнят, как выглядят созданные им флюгеры на гостинице «Белгород» и учебном корпусе НИУ «БелГУ». Зайдёте в художественный музей и непременно залюбуетесь оригинальными элементами декора, которые создал этот мастер. 

А видели уникальную кованую розу в парке роз города Строителя? Её высота 8,5 м. И это тоже творение Баранова. Мы привели всего несколько примеров, но рассказывать о его работах можно очень долго. Многие из них находятся в православных храмах и церковных учреждениях.

В 2020 году в городе появился мемориал памяти новомучеников и исповедников земли Белгородской. В центральной части – памятник епископу Никодиму.

«Когда открыли его склеп, мне с первой минуты было понятно, чьё это захоронение. Но до появления доказательств я свои мысли не озвучивал. Комиссия пришла к выводу, что это останки епископа Никодима. Я сделал замеры с черепа, чтобы было проще реконструировать его облик по методу Михаила Герасимова», – вспоминает Максим Баранов.

На фотографиях он показывает, как постепенно воссоздавался облик святителя. Сравнив получившееся скульптурное изображение с прижизненным снимком владыки, обнаружили 90 % сходства. Работы мастера можно увидеть и в новых храмах, освящённых в прошлом году. В Репном – это декоративная отделка церкви мозаикой и памятник белгородскому казачеству. А в Старом Осколе – убранство часовни, увековечившей подвиг строителей железнодорожной дороги Старый Оскол – Ржава. Многое сделал он и для Спасо-Преображенского кафедрального собора в Белгороде, одна из последних работ – ангелы, размещённые при входе в иконную лавку.

Скульптура, барельеф, художественная ковка… Это далеко не все направления деятельности. Например, интерьер Белгородской митрополии украсили витражи мастера, созданные вместе с одной из городских фирм.

— Вам никогда не было страшно пробовать что‑то новое? – спрашиваю Максима Борисовича.

— Наоборот. Эксперимент – моя сущность. К примеру, захотелось попробовать керамику – воодушевила преподаватель в институте. Загорелся идеей, сделал гончарный круг. Оказалось, не так всё просто. Пошли первые растрескивания на уровне сушки, потом в обжиге изделия стали разлетаться. Всё, садишься за книги. А потом смотришь на анализ глины, на месторождение, на характер усадки, – говорит он.

Так, раз за разом Баранов погружается в нюансы нового дела. Сначала он организовал кузнечную мастерскую, где проработал 25 лет. Потом появилась «Гильдия мастеров», а с ней и множество мастерских – от скульптурной до ювелирной. За прошедшие годы произошёл естественный отбор, какие‑то направления стали развиваться активнее, а по некоторым работа затихла.

Оформление иконной лавки / Фото: архив Максима Баранова

Прикосновение к древности

На становление Максима Баранова во многом повлияла учёба в Киевской художественной академии. В то время это был государственный художественный институт, где преподавали люди с мировым именем. Его научным руководителем стал Юрий Сергеевич Асеев – доктор архитектуры, заслуженный архитектор Украины.

«Откроем любую монографию по истории древнерусского зодчества – его фамилия указана первой. Учиться у таких людей и не подтягиваться в интеллектуальном и духовном плане было бы позором. Некоторое время я работал с кандидатом архитектуры археологом Виктором Александровичем Харламовым в отделе археологии музейной части Киево-Печерской лавры. Вообще Киев – удивительнейший из всех русских городов, а это именно русский город и никакой другой. Учиться там было удовольствием. Улицы, переулки хранят свою историю», – вспоминает он.

Мемориал памяти новомучеников и исповедников земли Белгородской / Фото: архив Максима Баранова

Действительно, это был уникальный опыт. Раскопки на территории лавры, где нашли множество разных артефактов, соприкосновение с работой в мастерской реставрации металлов и наблюдение за тем, как шло восстановление ювелирных техник Древней Руси…

«Тогда там была жизнь, а сейчас – люди, которые не способны ничего оценить. Когда я находился в Киеве, потихоньку осуществлялась передача церкви всех этих объектов. И у меня не было болезненного ощущения. На разговоры коллег «как это так, отдаём», отвечал: «Не отдаём, а возвращаем». Но когда пошла экспансия украинской мовы, уехал. Всё это разложение уже просматривалось, был чёткий вектор, серьёзное воздействие: идеологическое, духовное. В 1991-м я пережил то, что Турбины переживали в 1918–1919-х годах. Зима была такой же: снежной, тёмной, фонари работали через один. Читаю «Белую гвардию» и такое ощущение, что нахожусь в той эпохе. Всё так же: тёмные личности, провокаторы», – поделился мой собеседник.

Битва длиною в жизнь

Каждый человек приходит к вере по‑своему. Для Максима Баранова этот путь был небыстрым.

«С детства мы были спонтанными атеистами, как нам партия с комсомолом и пионерией вложили. Всё это в голове сидело, а внутри как‑то подспудно тянуло в храм», – рассказывает он.

В какой‑то степени к вере его подтолкнула бабушка, которая была… ярой советской активисткой и любила читать внуку коммунистические статьи. Удивительно, но именно она однажды рассказала о том, где какие храмы в городе находились и как назывались улицы до революции.

«Когда в Белгород приехала группа, которая занималась проектом реставрации Смоленского собора, мы познакомились, и я пошёл добровольным помощником: осуществлять обмеры и прочее. И вдруг выяснилось, что я для них ценен как носитель информации», – вспоминает искусствовед.

Так он оказался втянут в орбиту православных изысканий. В 1993 году вышла его книга «Храмы Белгорода».

«Само собой стало приходить понимание, что нельзя смотреть на мир так узко, как нам предлагается, что наука не может всего объяснить. Бабушка в последний год жизни, слыша, что мне часто звонят священники, уходила в себя. Как‑то сказала: «Вот я церкви закрывала, а мой внук их открывает». «Разве это плохо?» – спросил я. Она промолчала, и я понял, что у неё внутри произошёл надлом. Каково понять, что ты жизнь свою посвятил борьбе с тем, с чем нельзя бороться? Я сменил парадигму общения и понял, что нельзя пожилого человека так травмировать. Ласково объяснял: «Что плохого, когда есть заповеди «Не укради», «Не убий», «Возлюби ближнего своего», – рассказал Максим Баранов.

По его мнению, человек, да и мир в целом, религиозен. Даже войны имеют духовную подоплёку, хоть историки ссылаются на экономические причины, захваты земель. Однако Баранов считает, что каждый человек должен прийти к вере сам. Сначала ему было удивительно, почему православная церковь не пользуется методами сектантов, берущих людей за рукав на улице и начинающих беседы. Однако потом пришло совсем другое понимание.

Фото: архив Максима Баранова