Проект под грифом «совершенно секретно». Над чем трудился белгородец Михаил Кобрисев

К зиме улица заметно опустела: нет ни детского гомона на спортплощадке, ни посиделок в беседке. Тихо и свежо. Людмилу и Михаила Кобрисевых, к которым мы приехали, развлекают только громкие говорливые гуси.

В окружении родных лиц

Михаил Иванович и Людмила Владимировна давно обосновались в хуторе – в доме, который строили ещё родители Кобрисева в 1960 е. Просторный двор и хозпостройки остались от некогда большого хозяйства. Сейчас у супругов мелкая живность: гуси, куры, кролики. Живут тихо, неприметно и более чем скромно.

Михаил Иванович открывает старый чемодан и высыпает на стол многочисленные патенты и авторские свидетельства, и перед нами уже не обычный пенсионер, а кандидат технических наук, автор более 40 научных трудов, изобретатель и рационализатор, вложивший много сил и знаний в развитие оборонной промышленности и реконструкцию Чернянского сахарного завода.

Стены его маленькой комнаты заполнены фотографиями. Чёрно-белые родительские, цветные с детьми и внуками. Тут и дерево наследников Михаила Ивановича, и трогательная стенгазета «Любимому папочке, мужу, брату» – творчество дочери к его дню рождения. Особенная гордость – чернянская хоккейная команда, в которой играл сын, а теперь и внук.
 

Случайное открытие

Из родительского дома Михаил уехал после окончания школы в 1965 году. Поступил в Харьковский политехнический институт им. Ленина – один из самых престижных вузов того времени. По всем предметам баллы были хорошие, а химию завалил, и его взяли только на вечернее отделение. Поэтому Кобрисев сразу пошёл работать на стройку. В 1968 году знакомый сказал, что им в НИОХИМ нужен лаборант. Михаил сразу согласился.

НИОХИМ – Научно-исследовательский институт основной химии, а позже Государственный научно-исследовательский и проектный институт основной химии. Он занимался разработкой отечественных образцов колонного оборудования высокой производительности, искал пути усовершенствования технологических процессов аммиачно-содового производства. НИОХИМ курировал содовые заводы в Лисичанске, Славинске, Красном Перекопе, Пикалёво и самый крупный в Стерлитамаке.

«Оттуда всё и началось: лаборант, старший лаборант, инженер, научный сотрудник, старший научный сотрудник, – рассказывает Михаил Иванович. – В НИИ моя работа заключалась в том, что я ездил по заводам, смотрел, какие проблемы и что могу сделать. Если понимал, что справлюсь, – заключал договор и делал. Я по всему Советскому Союзу ездил, был и на витаминном комбинате в Белгороде».

Параллельно Кобрисев занимался научной работой и первый патент получил в 1969 году, ещё будучи лаборантом.

«Я выполнял то, что говорил мой научный руководитель. У меня были лабораторная вакуум-кристаллизационная установка и задача – проводить опыты и всё фиксировать. Случайно вышло, что я усовершенствовал её, даже не понял, как это произошло. Руководитель сказал, что это авторское свидетельство, и оформил все документы, – вспоминает Михаил Иванович. – Потом все мои однокурсники поехали по заводам собирать материалы для диплома, а мне руководитель предложил писать научную работу. Он был доктором наук, человеком старой гвардии. Я работу сделаю, а он всё добавляет и добавляет».

Фото: Павел Колядин

Чтобы получить авторское свидетельство, надо было перелопатить кучу литературы.

«Не ты ж самый умный, и до тебя люди занимались, – замечает Кобрисев. – После работы я шёл в библиотеку, на дом литературу не давали, просиживал там часами, чтобы найти что‑то своё».

И находил. Очередное доказательство острого ума случилось при работе с установкой для производства лимонной кислоты. Он объясняет на пальцах, что все усовершенствования начинались с экспериментов на лабораторных установках объёмом на литр, потом опытная на 100 литров, а потом опытно-промышленная ещё больше. НИОХИМ состоял из научной, проектной частей и опытного завода, где всё изготавливалось. В деталях пересказывает разговор с руководителем, будто это было вчера:

«У меня была стеклянная установка, эксперимент провожу – получается. Собрали из металла, то же самое делаем – не идёт, а мне надо добиться охлаждения лимонной кислоты. Пришёл я к Гаврил Васильичу, он выслушал и сказал: «Установка у тебя работать не будет, подумай сам почему, потом придёшь – поговорим». Думал, думал – ничего не придумал, пришёл, и он мне подсказал, что дело в вязкости лимонной кислоты, нужно было доработать аппарат», – рассказывает Михаил Иванович.

Интересуюсь:

— Доработали?

— Доработал.

— Дома его практически не было, – успевает вставить слово Людмила Владимировна.

Фото: Павел Колядин

Всю формулу не знал и не знаю

В 1974 году талантливого учёного заметили в ГИПХе. Тогда Государственный институт прикладной химии в Ленинграде, а ныне предприятие в структуре госкорпорации «Ростех» – государственный научный центр АО «Российский научный центр «Прикладная химия» в Санкт-Петербурге.

По заданию Сергея Королёва ГИПХ разработал первое в мире ракетное топливо и далее занимался этим направлением, работая над усовершенствованием всех его видов – твёрдых, жидких и пастообразных. В 1969 году ГИПХ получил орден Ленина за заслуги в развитии отечественной химической науки и промышленности в области освоения космического пространства.

«В то время наш институт в Харькове занимался кристаллизацией неорганических веществ из растворов. Смотрите: если взять много сахара и растворить в кипятке, а потом начать охлаждать, то будут выпадать кристаллы – это и есть кристаллизация. У неё разные цели, например производительность повысить, – у каждого завода свои задачи. В Харьков приехали ленинградцы из ГИПХа, и меня пригласили в группу, работающую над тем, чтобы добиться наивысшей концентрации одного из компонентов твёрдого ракетного топлива. Шесть институтов в СССР над этим работали. Нужно было решить ряд задач и получить продукт с конкретными показателями. Раз в полгода мы собирались в ГИПХе и обсуждали результаты».

Михаил Иванович работал над окислителем для ракетного твёрдого топлива 5 лет. За это время получил шесть патентов, окончил аспирантуру и защитил диссертацию.

«Он шёл под грифом «совершенно секретно». Я знал только название и свою часть работы, а всю формулу не знал и не знаю. Продукт внедрили, до сих пор используют и, думаю, не перестают усовершенствовать, – продолжает он. – Было такое, да, я из‑за этого был невыездной».

Однако за границей Кобрисев побывал, и не единожды – объездил всю Европу.

— Вот патенты, которые зарегистрированы за рубежом, – это я уже работал на сахарном заводе, – показывает он.

— Ух ты! А почему у вас нет виллы на берегу Адриатического моря хотя бы?

— Вот и я такого же мнения, – улыбается супруга.

Фото: Павел Колядин

Слесарь четвёртого разряда

Всё шло по накатанной, пока существовал Советский Союз.

«Когда Украина стала «незалежной», я понял: надо переезжать в Россию. Боялся, что не выпустят, паспортистке дал 100 долларов – и меня выписали», – говорит Михаил Иванович.

В 1993 году он оставил квартиру, дачу, жену с детьми и приехал в Чернянку – можно сказать, в никуда. Из перспектив трудоустройства – маслозавод, маслосырзавод и сахарный. Он выбрал последний. Познакомился с директором Юрием Рудаковым, но вакантных должностей не оказалось, и его, единственного на весь Чернянский район кандидата технических наук и обладателя множества патентов, оформили слесарем четвёртого разряда, а работать поставили в техотдел.

«Через две недели мастера монтажных работ уволили за пьянку, и я перешёл на его должность, а через полгода меня утвердили замдиректора по маркетингу и внешней кооперации», – продолжает он.

Всё это время семья оставалась в Харькове.

«Да, оставил меня с двумя детьми и вернулся сюда, к родителям, в этот дом. Мне на работе говорили: «Да он тебя бросил». В Харькове была квартира, а здесь ничего. Он отсюда пешком шёл до трассы, где его забирала машина, чтобы ехать на завод. Это потом ему, как незаменимому специалисту, дали квартиру в Чернянке и мы с детьми приехали. Если бы не было жилья, я бы из Харькова сюда не переехала, – говорит Людмила Владимировна. – Да и вообще, если бы мне сказали, что я буду тут жить, никогда б не поверила».

Она родилась в Подмосковье, но с раннего детства жила в Харькове. Когда муж подался в Чернянку, их сын уже учился в институте, а дочка в школе. Выпускной класс она оканчивала уже в Чернянке.

Фото: Павел Колядин

Три патента и ничего

Юрий Рудаков поставил своему новому заместителю сложную задачу: реконструировать завод. Его производительность была 2,7 тыс. тонн в сутки, а в Европе в те времена уже по 12 тыс. тонн перерабатывали. Предстояло переделать немножечко всё.

«До меня ещё заключили контракт на реконструкцию с бельгийцами, и когда надо было ехать в Бельгию принимать проект, специалистов, которые могли бы залезть в расчёты, на заводе просто не было. Поэтому поехал я, – продолжает Кобрисев. – Это был 1994 год. Там я впервые увидел, как люди умеют работать: сегодня сделали замечание, утром пришли – уже всё переделано. Но в итоге мы за проект хоть и заплатили, внедрять его не стали. Я его не понимал, поэтому мы начали реконструкцию своими силами».

Михаил Иванович часто ездил по европейским заводам, изучал зарубежное оборудование, присматривал, что подойдёт для чернянского завода. Цены кусались.

«Например, барабанные вакуум-фильтры. Посчитали, энергоносители тогда были очень дешёвые, окупаемость 11 лет – ни в какие ворота! Потом ситуация поменялась: окупаемость снизилась до 3,5 года, и мы первые в СССР поставили эти вакуум-фильтры, – рассказывает он. – Нашёл итальянскую компанию, которая согласилась изготовить установку по грануляции жома, привезти, смонтировать и запустить, а в качестве оплаты забрать готовый продукт. Таким образом, завод не заплатил ни копейки».

Как‑то на заводе в Германии он увидел аппарат для сушки жома, услышав мои вопросы, немцы заметно занервничали и рассмотреть толком не разрешили. Купить такой было очень дорого. Тогда Кобрисев обратился в воронежский технологический институт, и они начали совместно изобретать такой аппарат самостоятельно. Получили три патента, но сам аппарат так и не закончили.

В 2006 году Михаил Иванович перешёл на работу в Тербуны Липецкой области, где собирались строить самый крупный в России сахарный завод – на 12 тыс. тонн свёклы в сутки. Директор чернянского завода попал в СИЗО и получил срок по обвинению в незаконном получении кредитов, его компания была обанкрочена, а производственные активы, в том числе и завод, перешли в собственность компании «Русагро».

Фото: Павел Колядин