Коллега священника. На что жалуются осуждённые пациенты тюремному врачу

В колониях и тюрьмах есть свои медсанчасти и больницы. В них работают врачи, фельдшеры, медсёстры, которые занимаются тем же, чем их коллеги на свободе. Но специфика труда тюремных врачей существенно отличается от работы в обычных медучреждениях, ведь их пациенты – осуждённые, зачастую совершившие особо тяжкие преступления. Потому, несмотря на то, что в тюремных больницах есть решётки, а осуждённых содержат в условиях особого режима, бдительность здесь – неотъемлемое качество врача. Медики в тюрьмах и колониях являются сотрудниками УФСИН и имеют специальные звания. 

Волшебное влияние проволоки

«Родился я в семье военного. После окончания школы в Шебекино поступил в Курский медицинский институт. На 5-м курсе получил специализацию «неврология». А после субординатуры и интернатуры в Орловской областной больнице приехал домой, в Шебекино. И у меня встал вопрос с трудоустройством.

Время было тяжёлое – 1994 год: экономические проблемы, зарплата в поликлинике копеечная, на скорой помощи тоже. Узнал про вакансию врача в системе МВД (тогда УФСИН относился к Министерству внутренних дел), решил попробовать. За счёт того, что работал одновременно врачом и сотрудником правоохранительных органов, получал чуть больше, были льготы, предоставляли жильё. Устроился в туберкулёзную больницу при колонии № 5 на должность терапевта. Это колония строгого режима, осуждённые отбывают наказание чаще по тяжёлым статьям.

Олег Черкашин / Фото: Алексей Стопичев

Моя работа такая же, что и в обычной больнице, – обследовать и лечить пациентов. Так же веду приём в белом халате, выслушиваю жалобы, осматриваю больного. Но особенности, конечно, есть. Если на свободе человек сразу приходит в поликлинику, то здесь это целая процедура. В отрядах есть журнал записи больных. Если у осуждённого жалобы – его записывают туда. Эти журналы передают в медицинскую часть, где подбирают карточку. Во время приёма у врача в коридоре обязательно находится младший инспектор УФСИН, который обеспечивает порядок.

Строгий режим не располагает к глупостям. К нам иногда приезжают медики из наркодиспансера, консультируют осуждённых, чтобы провести более точное обследование. Они рассказывают, что в наркодиспансере пациенты часто ведут себя нагло, вызывающе. А здесь тихие и смирные. Я всегда говорю коллегам: это волшебное влияние забора с колючей проволокой. В тюремной больнице пациент обязан выполнять требования администрации, а это меняет отношение.

Отмечу, что за последние 5–8 лет больных туберкулёзом в наших учреждениях нет. И сейчас стоит вопрос о закрытии туберкулёзной больницы на территории колонии из‑за ненадобности».

Фото: Арсений Клюйко (архив)
«Два дня не мог прийти в себя». Как служат священники в тюрьме

Больница как отдых

«У осуждённых «больничка» – это как отдых. Здесь послабление режима, питание получше, есть телевизор, можно полежать и не надо работать. Вот и стараются многие попасть сюда. Симулянтов всегда хватало, особенно в 1990-е. Скученность была огромная: общежития переполнены, вещей дефицит, еды мало. Да и сами осуждённые тогда другими были. Приходит к тебе пациент на приём: фуфайка на голое тело и весь синий от наколок.

Сейчас кардинально всё поменялось. Проверяешь эпидобстановку – в общежитиях порядок, проветрено. Вещи чистые, всего хватает.

Поначалу мне было дико. Веду приём, заходит осуждённый – и понимаю, что передо мной преступник. Потом привык, стал видеть в них не преступников, не осуждённых, а пациентов, людей со сложной судьбой. Они это чувствуют и ценят. Мне как‑то священник сказал: «Мы коллеги. Ты лечишь тело, а я душу».

Вообще зачастую к нам попадают не самые образцовые члены общества. Те, кто на свободе вёл разгульный образ жизни, страдающие наркоманией, алкоголизмом, ВИЧ инфицированные, лица без определённого места жительства, которые до поступления в наши учреждения длительное время или вообще ни разу не обращались за медицинской помощью. А когда попадают в колонию, вдруг вспоминают про своё бренное тело и про то, что его лечить нужно. 20 лет назад ситуация была другой. Тунеядцев было меньше. В основном работяги попадали с рабочими специальностями – сварщики, токари. И поздоровее были. А сейчас ни специальности, ни здоровья».

Фото: Олег Гончаренко

Глубоко несчастные

«Понять, что осуждённые тоже люди, мне помог один случай. В 1994 году был у меня пациент, который провёл на зоне больше 20 лет. Попал ещё по малолетке. Был, как это у нас называется, «отрицательной направленности». Всегда показывал агрессию, непримиримость. В Питере совершил тяжкое преступление в отношении других осуждённых. В общем, сложный персонаж. Он часто просил цитрамон, чтобы выпить горсть таблеток, но я категорически отказался выписывать лекарство.

Стал с ним разговаривать и выяснил, что он сел в одной стране, а сейчас уже другая. Он не помнит, как выглядят деньги, ни разу в отношениях с женщинами не был. Он не знает ничего о свободе – и свобода его пугает. Я вдруг отчётливо понял, что он глубоко несчастен.

Несмотря на то, что офицер, в первую очередь я врач – всегда забочусь о пациентах и отстаиваю их права. Как‑то раз обнаружил у осуждённого конъюнктивит. При этой болезни яркий свет для глаз очень вреден и окулисты советуют носить тёмные очки. Когда пациент ко мне обратился, чтобы исключить симуляцию, я попросил специалиста проверить диагноз. Тот больного обследовал и болезнь подтвердил. Тогда я выписал разрешение на ношение тёмных очков. Бывший начальник исправительной колонии тогда даже возмущаться начал, мол, почему осуждённый разгуливает по плацу в тёмных очках? Но я отстоял право больного на защиту».

Фото: Олег Гончаренко

Симулянты

«Много есть осуждённых, которые хотят смягчить свой режим – очень уж большой соблазн. Но чаще не симулируют, а аггравируют. Аггравация – это преувеличение симптомов заболевания. Чуть заболела спина – начинают такой приступ изображать, что чуть ли не при смерти. Был у нас один замечательный персонаж в возрасте, сидел по тяжким статьям. Какие‑то проблемы по невралгии были, но несерьёзные. Однако он якобы потерял способность ходить. Так и пролежал в больнице до освобождения «парализованный». Писал кляузы на всех в прокуратуру, в Москву, в СМИ. Что его не лечат, не признают заболевание. А когда пришёл срок освобождения – вдруг чудесным образом исцелился – встал и пошёл!

Но больше всего изумляют те пациенты, которые себе сами увечья наносят. Слава богу, сейчас таких практически не осталось. А лет 20 назад это было распространённым явлением. В знак протеста, чтобы внимание привлечь или преследовали другие цели. Делали это двумя основными способами – «пробивались» или резались.

Фото: Олег Гончаренко

Те, кто хорошо знал анатомию, выбирали место на животе, где нет жизненно важных органов, оттягивали кожу и протыкали себя чем‑нибудь острым. У кого интеллекта не хватало, всё же повреждали кишечник. Приходилось делать операции, чтобы их спасти.

Другие с помощью лезвия полосовали предплечья, живот или шею. Если крови мало было, разбавляли водой. Вызывают врача, захожу – вроде весь пол кровью залит, он лежит умирает. А я с ходу определяю, что ничего опасного. Если кровь не сворачивается, значит, водой разбавлена.

Были ещё такие, кто всякие предметы глотал: иголки в хлебный мякиш закатывали, металлические части от кроватей. А один осуждённый три электрода проглотил. Как он это сделал, мне до сих пор непонятно. Причём один электрод застрял вертикально, а два горизонтально. Пришлось в воронежскую больницу везти на операцию».

Фото: Олег Гончаренко