За 32 дня. Как Анна Седых летом 1943-го строила Дорогу мужества

О войне

«Война началась 22 июня. Мы в тот день с подругой Валентиной договорились книги купить. Мы пришли в сберкассу за деньгами, дождь сильный был. Зашли, а нам охранник говорит, что сегодня выходной, нельзя. 

Посреди Скородного висел громкоговоритель, и мы услышали объявление. Люди говорили кто что. Кто‑то испугался, кто‑то говорил, что война долго не продлится. А всё‑таки 1 418 дней длилась. Я тогда подумала, что будем работать. 

Ходили в колхоз полоть – нам отмеряли участки. Нас кормили: варили галушки, кашу или кулеш. Кулеш я съедала, а кашу домой маме приносила. 

Когда немцы пришли в село, то по дороге они ездили на мотоциклах. Асфальта тогда не было. Но дорога была хорошая, все вместе строили в 1930-е. Её называли «американка». Наверное, в Америке были такие дороги, вот её так и прозвали. А мы на этой американке, когда она зарастала, коров пасли.

Немцы корову у нас забрали. Мама ведёт корову, плачет, я подгоняю». 

Фото: Павел Колядин

О чистке аэродрома

«Немцы зимой нас заставляли делать из снега блоки по 90 см. Всё село в них было. Они делали что хотели, кто его знает, зачем им эти блоки нужны были. Может остаться тут на всю жизнь хотели. Делали их с темна до темна. 

В феврале 1943-го слышим перестрелку. Нашим спасением была печка. Сели за неё – я, сестра и мама. А потом стук в дом и крик «свои». Село освободили. Это было огромное счастье.

В конце февраля нас отправили в Чернянку расчищать аэродром. Был очень сильный мороз, мы шли пешком. 

Нас расселили по квартирам. Тогда тиф свирепствовал. На домах идёшь и написано: тиф, тиф. Тогда никаких заборов не было. Везде были видны надписи. 

Одни люди нас пустили. В доме вшей было видимо-невидимо. На нас, на свежих, как напали! Мы начали кричать. Нас вывели на дорогу. Начали трусить вещи. Но вшам от этого ничего: их только сжечь можно, они холода не боялись. 

Снег в ту зиму слежался как железный. Нам дали железные санки, и мы, чтобы могли садиться самолёты, целый километр вывезли снега. 

Как‑то увидела возле печи сапоги. От них был сильный запах. Я поняла, что это сапоги с покойника: их отрубили вместе с ногами, а в дом занесли, чтобы разморозить. Обуви тогда не было». 

Фото: Павел Колядин

Старый Оскол – Ржава

«За 32 календарных дня её построили. Никаких выходных. Тогда мужчин не осталось в селе. Остался один наш председатель, он же староста. Собака у него была бело-чёрная по кличке Сталин. По тем временам за такое могли расстрелять, но никто из селян не рассказывал об этом. 

Председатель пришёл, сказал, что нужно ехать железную дорогу строить. Мама говорит: какую дорогу, она ребёнок! Мне 16 было. 

Испекли коржиков, лопатку взяла. Вещи на подводы положили, а сами пешком шли: Чуево, Вязовое, Петровка… 

Пришли, ночевали вначале на улице, в заброшенном саду. Было холодно. Одежда‑то у нас какая была… А потом нас разместили по сараям. Тогда соломой всё крыли. Дождь идёт. Станем к стенкам, чтобы дождь не намочил, но всё равно мокрые. Дорогу три области строили: Льговская, Брянская и Курская. 

К дороге подходили приусадебные участки. Там уже рожь цвела, это в июне было, картошка цвела. Нам сказали дёргать. На нас местные – с тяпками и вилами, но потом отошли, поняли, что дорога нужна. Люди плакали, голосили. А мы дёргали картошку, рожь. Вот зайди сейчас к кому в огород и начни дёргать? 

Мы много работали, сутками. Нам из колхоза давали по три стаканы пшена в день и чуть-чуть масла растительного. И вот мы варили, ели. У меня мама больная была, лежала. Ничего не могла мне передать. А другим передавали родители еду, делились. 

Руки в кровь. Строители Дороги мужества делятся воспоминаниями

Мы засыпали яры. Бесконечно носили носилки с землёй. А этих яров было 95 километров! 

Уже в мирное время несколько раз нас возили на эту железную дорогу. Мы песни пели. Там нас благодарили, поздравляли, угощали вкусными обедами, гармошка была, те, кто мог, плясали».

О любимых уроках

«Я местная, из Скородного. Всю жизнь здесь живу. Раньше у нас был Скороднянский район. Ходила в местную школу. Её звали красной, потому что здание было красной краской покрашено. Туда 7 лет ходила, а потом в старшую школу. Чтобы перейти надо, чтобы оценки были хорошие, так не принимали. Я училась хорошо. Мне нравились русский язык, литература. Самые главные мои предметы. Я много стихотворений знала. Моё любимое:

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна, и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена? 

Арина Родионовна, няня Пушкина пряла, он ей и посвятил стихотворение.

Фото: Павел Колядин

У нас первая учительница была – Анна Васильевна. Очень хорошая. Однажды она нас повела в лес. У неё была очень широкая юбка. Мы только начали играть, хоровод водить,как вдруг гроза, дождь. И она нас всех: кого под юбку, кого под мышки – и так спасала так от грозы».

О семье

«Нас у родителей было пятеро. Старший брат с 1908, а я – с 26-го, самая младшая. Тогда на женщин не давали земли, поэтому, конечно, хотели, чтобы ещё один мальчик родился. Мама, Марфа Андреевна, уходила на работу в поле на весь день. Оставляла детям крохоточку хлеба и чуточку сахара. Голод был. Зимой ещё и холод. В доме по стенам – мороз рисовал. Окна мёрзлые. 

Отец, Харитон Степанович Шульгин, в Австрии 5 лет в плену был. И тогда тоже воевали… он вернулся еле живой. Там на них пахали, кормили древесной корой. Отец маме говорил перед смертью: «Гляди, не срывай её с учёбы, пусть она образование получит». Он умер в середине Великой Отечественной. 

Сёстры мои в школу не ходили: тогда надо было работать, прясть, одежды не было. Они пряли холсты. В логу белили. 

Тяжело жили, но не побирались, а были в селе люди, которым приходилось просить милостыню.

На горе-горушке
Дрались побирушки.
Друг другу за виски –
Не бери мои куски!

Мама тяжело болела, 16 лет пролежала. У неё с давлением беда была, но всё равно работала. Бывало, падает и кровь носом идёт. Сеяли просо, серпом мама косила. 

Брат ступы делал – он в Харькове выучился на это.

Фото: Павел Колядин

Сеяли коноплю. Сейчас это наркотик, а раньше и верёвку из неё делали, муку из конопляного семени и пышки пекли. Радости было, когда пышки пекли! У нас даже стишок был.

Сегодня праздник воскресенье, 
Наши пышек напекут, 
И помажут, и покажут, 
А покушать не дадут. 

Но, конечно, пышки давали. Хоть и тяжело было, но до войны в школу ходили, учились, играли, песни пели. В колхоз ходили по топкому полю 7 км отсюда, работали там». 

О мирной жизни

«После войны я хотела пойти учиться на врача, но мама отговорила. Я выучилась на бухгалтера. Пошла работать в колхоз. 

Дом я свой сама построила. Лесоматериала не было, я ходила в райисполком. Приду, прошу лес. Там говорят: леса нет, только для участников войны. А я? Всю войну работала. Кое‑как дали леса немножко. Потом привозили шлак из Губкина, фундамент сделали. Красили, краска удалась хорошая, зелёная. 

Раньше только мужчины работали бухгалтерами. Первый секретарь райкома сказал, что я буду бухгалтером. Я вначале отказывалась: как так, женщин никогда не брали на такую должность. Но меня повезли в поле, где работали рабочие, и объявили,что теперь Шульгина главный бухгалтер. Так и работала до пенсии бухгалтером.

Вышла замуж за Михаила Нестеровича Седых. Он фронтовик, ранен был. Муж ко мне сюда приехал. Он очень хороший был. Работали оба, приусадебный участок держали».

Фото: Павел Колядин