Огонь, зерно и раскалённые трубы, или Как я работаю инженером-механиком

О поступлении в вуз. «С раннего детства я помогал отцу ремонтировать КамАЗ, ставил какие‑то опыты с бутылками и трубочками, ещё до школы знал устройство самогонного аппарата. Мечтал поступить в Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского в Москве, но не сложилось. Документы подал в БГТУ им. В. Г. Шухова на три специальности: «электропривод», «строительство дорог и аэродромов» и «механизация строительства». По баллам прошёл на механизацию – там был самый маленький конкурс.

Из 16 человек в моей группе 8 окончило школу с золотой медалью, 10 получили красный диплом по окончании вуза. Кстати, о стереотипах: когда говорят «инженер-механик», в сознании рисуется образ сурового мужика в каске, с гаечным ключом. Так вот, у нас в группе было 5 девушек – почти треть всего состава».

Фото: личный архив
Кругосветка в двух приближениях. Как Александр Смагин решился обогнуть земной шар

Об учёбе. «Учиться мне было легко. Наверное, сказался опыт ремонта отцовского грузовика. На некоторых лекциях я за преподавателя мог рассказывать материал. А на сессии даже поспорил с преподавателем дисциплины «детали машин»: она утверждала, что гипоидного редуктора не существует. Но я‑то прекрасно знал, что такой редуктор есть в мостах отечественных грузовиков: я их перебирал своими руками. В итоге я оказался прав и получил отметку «отлично».

О практике. «На четвёртом курсе решил поехать на практику. Нет, я не хотел заработать много денег: для этого нужно было ехать в стройотряд или косить от практики и устраиваться на лето на шабашку. Я же всегда бредил Севером, даже всерьёз задумывался, чтобы работать вахтами где‑нибудь в тундре за полярным кругом, на добыче каких‑нибудь полезных ископаемых. Поэтому решил попробовать и узнать на собственном опыте, что же это такое – вахта.

Но попал я на практику не на Север, а совсем наоборот. Это был самый юг Ростовской области, на границе со Ставропольем и Калмыкией. Жара – плюс 45 в тени. Я устроился на автотранспортное предприятие. Там было 60 единиц техники: экскаваторы, самосвалы, бульдозеры, грейдеры, катки – всё то, что я изучал на своей специальности.

Я помогал командовать парком всей этой техники. Конечно, со стороны это выглядело забавно: 20-летний пацан пытался построить взрослых работяг. Но у меня получалось. У нас было два электрика. Мы их прозвали низкой и высокой фазой – один отвечал за низковольтное оборудование (автоэлектрика), а другой – за 220 и 380 вольт. Один из них пил прямо на рабочем месте. Начальник сказал, чтобы я отвёл его на медицинское освидетельствование. Всю дорогу он мне угрожал: говорил, что служил в Афгане, зарезал свою жену, а теперь и меня зарежет. Но, как видите, я живой.

Михаил Лемякин / Фото: Наталья Харитошкина

В один из выходных мы парились в бане со старшим механиком Михаилом Михайловичем – его все называли «Миша-Миша». И он мне сказал: «Миша, что ты тут забыл на этой вахте? Мне почти 50 лет, у меня двое детей, а я и не видел, как они выросли. Ищи себе нормальную работу, не ломай себе жизнь». Я посмотрел на всю эту атмосферу, на условия работы, на жизнь в строительных домиках вдалеке от семьи, на специфические взаимоотношения, и понял, что работа вахтовым методом – не моё».

О первой работе. «В 2009 году я окончил «технолог» с красным дипломом. Времена тогда были кризисные, и девять месяцев искал работу. Можно было сразу пойти куда‑нибудь в продажи или снабженцем, но я очень хотел работать по специальности.

В итоге устроился на один из белгородских агрохолдингов. Комбикормовый завод, куда меня взяли на должность стажёра инженера-механика, находился в одном из районов области. Ездить туда приходилось заводским автобусом. Это были самые ужасные полтора года моей жизни: нужно было проснуться в 5:20, чтобы в 5:40 сесть в автобус и ехать на работу. В 7:40 автобус приезжал на завод, а заканчивался рабочий день в 17:00. Ирония была в том, что автобус обратно в Белгород выезжал только в 18:30, поэтому все белгородцы были вынуждены перерабатывать каждый день по 1,5 часа. Домой я приезжал в лучшем случае к 20:00. Сил хватало, чтобы принять душ, поужинать и лечь спать. И так пять дней в неделю, а иногда и по выходным.

Михаил Лемякин защищает дипломный проект / Фото: Вадим Кумейко

Зато мне повезло с начальником. Он сначала был главным инженером, а потом стал генеральным директором завода. Именно он взял меня на работу со словами: «У меня у самого два сына, и кто‑то в их жизни станет первым начальником. В твоей жизни первым начальником буду я». У нас сохранились очень хорошие отношения, мы до сих пор общаемся».

О случайностях. «На заводе у нас был силосный склад зерна – большое бетонное здание, внутри разделённое на ячейки. В каждой ячейке хранилось более 100 тонн зерна. Внизу установлен конус с задвижкой, через который зерно можно высыпать в вагоны или кузова машин. Одному из подрядчиков поставили задачу отрезать несправную задвижку. А он запутался в нумерации ячеек и отрезал не ту задвижку. В итоге на землю высыпалось почти 100 тонн зерна, которое потом лопатами несколько дней грузили в машины. По голове от начальства получили все».

О стекольном заводе. «Ещё когда я работал в агрохолдинге, один из товарищей пригласил меня на работу на строящийся стекольный завод в Октябрьском. Я согласился. В мою зону ответственности как инженера-механика входила стеклоформовочная машина. Фидер, через который из печи течёт расплавленное стекло, называется горячим концом, а участок, на котором уже готовую бутылку упаковывают в ящики, называется холодным концом. На заводе меня называли механиком горячего и холодного конца. Когда я рассказываю эту подробность своим друзьям, они начинают смеяться».

Первый инженер Российской империи

О нетривиальных задачах. «Стеклоплавильную печь для завода проектировала немецкая фирма. Но в расчёты вкралась какая‑то ошибка, и тяга в печи оказалась больше, чем нужно. Из‑за этого печь не могла выйти на рабочие параметры. Немцы предложили решение: врезать в дымовую трубу заслонку-шибер, которая позволила бы уменьшить сечение трубы и, соответственно, снизить тягу. Предложить‑то легко, а как это сделать на почти метровой в диаметр трубе, которая раскалена до 600 градусов и аж светится от жара? Печь останавливать нельзя: в ней почти 200 тонн расплавленного стекла.

В итоге мы со вторым механиком, Сергеем, надели войлочные костюмы металлургов, валенки и специальные шлемы с жаростойкими визорами, взяли болгарку, сварочный аппарат и полезли наверх резать окно для заслонки. Площадка на трубе, на которой предстояло работать, была настолько горячая, что если на неё плюнуть, то вода, как на утюге, мгновенно превращалась в шарики и испарялась.

Чтобы дотянуться до нужного уровня, мы положили на площадку деревянные поддоны. Когда Сергей доваривал последний шов, от искры под ним вспыхнули поддоны: он стоял в огне, словно Жанна д’Арк. Толстая защитная одежда не давала почувствовать жар, а сварочная маска мешала увидеть пламя. Кричать там было бесполезно – труба гудела так, что общались мы только жестами. Но закончилось всё хорошо: ребята внизу быстро сообразили и подали огнетушитель. Мы потушили поддоны, всё доделали и спустились вниз.

В условиях высоких температур на стекольном заводе иногда приходилось работать в костюме пожарного / Фото: из личного архива

С работой справились за восемь часов. Мы, конечно, не всё это время провели наверху: после трёх минут работы мы примерно минут пять отдыхали и остывали внизу. За тот день я похудел на 4 кг. Нам с Сергеем дали дополнительный выходной и премию – почти половину зарплаты. А в трудовой книжке в разделе «Благодарности» у меня тогда появилась первая и до сих пор единственная запись. Немцы, кстати, тогда перед нами тоже проставились коньяком».

О вышках и мачтах. «Стекольный завод закрылся – я устроился в компанию, которая занималась установкой антенн сотовой связи. Когда пришёл устраиваться, то спросил у директора:

— Вы же вышки устанавливаете, правильно?

— Вышки на зоне, – ответил мне директор. – И на них вертухаи с пулемётами. А мы устанавливаем мачты и опоры.

Так я занялся обслуживанием и установкой мачт и опор для сотовой связи. Строго говоря, это была работа совсем не по моей специальности. Но семью кормить надо было. Я там был многопрофильным специалистом: и проекты чертил, и выезжал на объекты, когда нужно было монтировать аппаратуру, и ездил «генерить» (когда электропитание опоры по какой‑то причине отключается, приезжает сотрудник и запитывает оборудование от переносного бензинового генератора, чтобы связь была бесперебойной – прим. авт.).

Базовые станции на опорах должны находиться в зоне прямой видимости, чтобы радиоканал от одной станции до другой ничего не перекрывало – ни дерево, ни здание, ни что‑то ещё. Однажды к нам обратился один из сотовых операторов с проблемой: в одной из местностей вечером, ночью и утром связь работала хорошо, а с 8:00 до 18:00 – с перебоями. Чтобы разобраться в ситуации, мы приехали на место. Выяснилось, что как раз между двумя базовыми станциями строили дом. И линию радиосвязи то и дело пересекала стрела башенного крана. Как только стройка завершилась, проблемы со связью пропали».

Наладка готового оборудования на одном из предприятий / Фото: из личного архива

Об издержках работы. «До недавнего времени я работал в крупной международной компании, которая занимается производством и продажей пневматического оборудования. Мне часто приходилось бывать на разных производствах. Однажды меня отправили в командировку на овцеферму в Тульской области. За пару недель до этого я сломал ногу, поэтому поехал туда не на служебной машине, как обычно, а на поезде «Ласточка».

Проведя два дня на овцеферме на костылях, где меня пару раз пытались затоптать бараны (благо коллеги окружили меня и не дали в обиду), я отправился на той же «Ласточке» домой в Белгород. В Курске, когда в вагоне стало чуть посвободнее, почему‑то все отсели от меня подальше. Я не понял в чём дело, но когда приехал домой, всё встало на свои места: «Немедленно снимай всю одежду! – сказала жена, как только я переступил порог дома. – От тебя овечьим навозом за версту несёт!»