«Попросите – Гагарин не убьёт». Как живут белгородские ветераны космической отрасли

Байконурский дом

«Сейчас дают военные сертификаты на жильё, а в 1990-е в Минобороны говорили так: «Езжайте в отпуск и найдите тех, кому мы инвестируем деньги на строительство домов», – вспоминает житель дома, подполковник Военно-космических сил в отставке Сергей Калин. – Удалось договориться с начальником СУ-4 Родионовым, подписали договор на два дома в Новом Осколе, куда заселялись демобилизованные с космодромов Плесецк и Байконур (большая часть – с последнего)». 

Первый возведённый на улице Ливенской дом – № 142 – народ так и назвал – байконуровский. 

Как же сложилась на новом месте жизнь служителей космодрома, о чём они думали тогда и о чём вспоминают сегодня?

Другая закалка

Люди с академическим образованием, среди которых сплошь подполковники Военно-космических сил, оказались совершенно незвёздными в своих житейских амбициях и более чем скромными в поисках славы. 

Конечно, сразу после демобилизации нестарые ещё пенсионеры были полны сил и желания послужить обществу. Но, почитав записи в их трудовых книжках, как правило, им сообщали, что трудоустроить по специальности их не могут. Тех, кому повезло, взяли киповцами, системными администраторами, механиками. В начальство никто не вышел – бить себя в грудь и навязываться вообще не в духе служителей космодрома. 

«Много лет мы жили в мире, изолированном от окружающего. Вход и выход из города Ленинска, как тогда Байконур назывался, были по пропускам, не говоря о технических и стартовых комплексах. Но это не угнетало: некогда было – всё было подчинено службе и работе», – рассказывает подполковник в отставке Валерий Румелев.

Валерий Румелев / Фото: Владимир Юрченко

Династическое дело

В 1990-е на новом месте новосёлам пришлось бы непросто, если бы не дружба и взаимовыручка. 

«Помогали понимание и благожелательность руководителей Нового Оскола, которые оперативно решали все вопросы нашего обустройства: от прописки до получения справок», – считает Румелев.

Давила на переселенцев не только тяжесть переезда, а общая неизвестность о судьбе космической отрасли. Ведь с развалом СССР всё, чем они дорожили, что строили, могло исчезнуть в одночасье: монтажно-испытательные полигоны, стартовые площадки, город со 100-тысячным населением, больницами, школами, детсадами, даже филиалом Московского авиационного института оказались на территории другого государства. 

Сейчас бывшие сотрудники Байконура спокойно констатируют, что наша страна ежегодно платит Казахстану 100 млн долларов за аренду космодрома. У большинства из них там живут и работают дети и внуки – преемственность космических профессий (а их более 100) оказалась сильнее политических ветров. 

Тем более что те, кто в детстве с балкона наблюдал, как в небо уходят ракеты, чаще других связывают с ними судьбу. 

«Это красивое зрелище, особенно ночью, – восторженно вспоминает офицерская вдова Людмила Скнаря. – Когда запускают двигатели ракеты, выходит столб огня. А когда она взмывает вверх, всё вокруг озаряется сильнейшим светом. Затем отделяются ступени – это ещё прекраснее».

Всё по полочкам

На запусках и испытаниях космических кораблей и военных ракет в режиме особой секретности трудились тысячи людей. 

«Космические аппараты и ракеты изготавливали на заводах в Подмосковье, Самаре, Днепропетровске, других городах, испытывали и затем отправляли в разобранном виде к нам, – рассказывает Валерий Румелев. – На Байконуре располагался пятый научно-исследовательский полигон. Здесь аппарат снова собирали и вновь испытывали. Бывало, что для замены одной детали из Москвы отправляли целый самолёт». 

После вывода кораблей на орбиту отдельная служба собирала в казахских степях отработанные ступени.

«Всё было рассчитано, районы падения известны заранее, – поясняет майор в отставке Виктор Лимарев. – Первая ступень падала в Джезказгане, вторая – в Усть-Каменогорске. Что‑то резали и отправляли на завод, что‑то взрывали на месте». 

Был даже момент, когда космодром хотели разместить в Крыму. Но именно из‑за огромной площади разброса комплектующих выбрали необъятные казахские степи. Учитывали также близость к экватору (это снижало энергозатраты на подъём ракеты) и возможность соблюдения секретности. 

«Сейчас режим значительно ослаблен. Попасть в Байконур стало проще – надо только подать заявку. На космодроме организуются экскурсии для всех желающих, а запуски ракет нынешние байконурцы показывают родным по скайпу», – уточняют бывшие испытатели.

Людмила Кириллова, Тамара Калина, Наталья Панфилова и Людмила Скнаря (справа налево) / Фото: Владимир Юрченко

Легенды и быль

Никакой повышенной радиации на космодромах, говорят они, нет, это же не ядерный полигон. Военнослужащие на Байконуре не получали особенных льгот, кроме тех, что положены военным в целом. Город был хоть и закрытым, но не тюрьмой: все советские артисты, от Пугачёвой до Зыкиной, регулярно давали там концерты. В кинотеатре раньше, чем в других регионах, шли новые фильмы. 

Космонавты перед полётом жили в гостинице, но встретить их на улицах города было нереально – действовал карантин для экипажа. Но это было возможно в технической зоне и случалось.

«Как‑то при подготовке очередного пилотируемого пуска увидел Юрия Гагарина, – рассказывает Валерий Румелев. – Мы с солдатами готовили связь к работе. Сказал об этом ребятам. Все высыпали посмотреть. «А как бы получить автограф?» – спрашивают. «Идите попроси́те. Не убьёт же!» Поразила доступность Юрия Алексеевича: казалось, кто он и кто мы? Ребята подошли, обратились по форме и получили автографы в свои военные билеты».

Однажды Валерий Алексеевич, невероятно похожий на человека, впервые вышедшего в открытый космос – Алексея Леонова, столкнулся с ним нос к носу. 

«Он увидел меня и, как мне показалось, был несколько удивлён сходством», – смеётся Румелев.