Смесь английского с белгородским. Почему бывает страшно не за язык, а за его носителей

— Мне полпаунда сосэджэй, – говорит бывшая харьковчанка в магазине.

— Берите паунд, – уговаривает продавщица. – Сосэдж у нас фрэш. Платить как будете, кэшем? Или кард?

Я по‑английски немного понимаю, но не сразу сообразил, что это они так про сосиски (по‑английски – sausage) говорят. Сосэджи покупать не стал, пошёл стричься к хэйрдрессеру (у них так на парикмахерской написано). 

Язык этот – смесь американского с одесским – чрезвычайно липучий. Сам не заметишь, как сам заговоришь по‑брайтонски. 

Но носителей брайтонского диалекта можно понять: большинство из них – представители давних волн эмиграции, которые так и не освоили английский, но выучили и для удобства облекли в родные грамматические формы несколько сотен необходимых для выживания слов. 

Но, кажется, брайтонский диалект вот-вот станет нормой и в наших краях. Приличные люди (многие – с научными степенями) массово отказываются от опостылевших русских слов в пользу англицизмов и американизмов. И их можно понять. Иностранные слова – это больше, чем дань моде. Это инструмент по повышению эффективности продаж. Продавать можно товар, услугу и даже самого себя (в смысле – торговать лицом).

Возьмём, например, простое рекламное объявление: лектор из Москвы проведёт однодневный курс повышения квалификации по проектному управлению для специалистов по кадрам. Семинар состоится в таком‑то офисе, стоимость обучения такая‑то. Участникам расскажут об изменениях в законодательстве и вызовами, с которыми сталкиваются современный рынок труда. 

Звучит понятно, но скучно. На такую лекцию народ не наберёшь. А потому за дело берётся креативный копирайтер. Его задача – сделать так, чтобы стандартное объявление заиграло новыми красками. И вот вам результат: 

«Трендовый бизнес-коуч раздаёт инвайты на воркшоп по проджект-менеджменту для эйчаров. Место проведения ивента – лофт в центре. Мы вместе прокачаем скиллы и бонусом обсудим главные челленджи».

И ладно бы это были исключительно молодые «инноваторы», замирающие от восторга при звуках басурманской речи. Но нет: умные, состоявшиеся в бизнесе люди с приличным образованием и жизненным опытом рассказывают в соцсетях о коллаборативном акселераторе со стартапами в области agrotech, попутно щеголяя всевозможными «респект» и «мастхэв». Студенты бегают в барбершопы и занимаются нетворкингом на хакатонах. В библиотеках вместо обмена книгами – буккроссинг. Племянник-второклассник делится радостью: в воскресенье папа водил его в молл (большой магазин), и они ели там вкусные митболы (тефтели) в фри-фло (столовой самообслуживания) на фуд-корте (месте, где расположены точки общепита). 

Слова эти употребляют вовсе не из‑за отсутствия русскоязычных эквивалентов. Просто англо-американская речь выглядит более звучной и красивой. Но красивости и красота – вещи не одного порядка. Бездумное жонглирование англицизмами чаще всего свидетельствует не об эрудиции и кругозоре, а наоборот – об отсутствии языковой культуры, о слабом владении языками – как русским, так и английским. 

За будущее языка мне не страшно. Со времён Пушкина, которого не зря называют создателем современного русского языка, он пережил и засилье канцеляризмов из времён нэпа (помните у Чуковского: «Девочка, ты по какому вопросу плачешь?»), и пришедшую из Рунета лексику «падонкав» (все эти «жжош, аффтар, выпей йаду»), и многое другое. Язык умнее своих носителей: он примет то, что ему нужно, и отвергнет всё лишнее. 

Страшно не за язык. Страшно за тех, кто с ним играет.

Олег Шевцов

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.