Благо, поддерживая идею интернационализма, Советский Союз посылал в развивающиеся страны своих лучших специалистов. Впечатления о тех поездках они хранят как самые яркие и интересные в жизни.
Александра Абрамова:
«Мы с мужем приехали на работу в Нигерию в 1982 году. Он как инженер-строитель возводил сталеплавильный завод под Аджаокутой. Работали там наши мужчины, надо сказать, на износ: нужно было и престиж страны поддержать, и свою квалификацию доказать среди иностранных специалистов.
Я же трудилась фельдшером в медпункте. Мне выделили машину типа нашей скорой помощи и водителя Абрахама. Худенького, всегда полуголодного. Я его жалела, подкармливала, передавала гостинцы детям. Мы, русские, наверное, везде так себя ведём, всех нам жаль. А в этой очень бедной стране мне было даже как‑то неловко за своё благополучие.
Для нигерийцев медики были как небожители, ко мне проявляли необыкновенное почтение. Поначалу люди, приходившие в медпункт, падали передо мной на колени. Для меня это было дико, конечно. И я старалась отучить их от этого раболепия.
Удивительно, но моим пациентам помогала любая, даже самая простая таблетка. Сейчас я понимаю, что это был эффект плацебо, когда человек верит в силу лекарства, даже если это пустышка.
Муж был начальником, поэтому нам выделили отдельное бунгало. С коврами, красивой мебелью, японской техникой. По соседству с нами жила семья индуса, который поколачивал свою жену. Я не могла прямо вмешиваться в чужие отношения. Поэтому хитрила: когда он приходил домой, шла во двор и громко разговаривала или пела, чтобы мужчина понимал, что я всё слышу. Старалась хоть как‑то защитить эту женщину. Когда я уезжала, она подарила мне красивое портмоне. Мы не разговаривали на одном языке, но этот подарок был красноречивее слов. Я храню его до сих пор».
Нина Крылова:
«Мой муж строил элеватор в городе Махмур в Ираке. А поскольку нашим специалистам разрешали приезжать с семьями, я была с ним. Поселились мы в жилгородке, возведённом специально для командированных. На экскурсии или в город нас вывозили только организованно, группой. Самим передвигаться было небезопасно.
Конечно, в арабской стране всё в диковинку для нас. Удивляло, что в 50-градусную жару женщины укутаны с ног до головы. Их не было в общественных местах. Поражало трепетное отношение мусульман к религиозным традициям. Иракцы, работавшие на стройке, строго держали посты перед праздниками. Они буквально падали без сил, перенося тяжести, но до определённого часа не позволяли себе поесть или попить.
Конечно, после пустых советских прилавков радовало изобилие товаров.
Однажды, завидев модные кофточки в одном из магазинчиков, мы по привычке выстроились в очередь. Женщин было много, а кофточек мало. И кто‑то стал кричать продавцу-арабу: «Давайте по одной штуке в руки!» Это его просто сразило.
Одним из самых популярных развлечений в невыносимой жаре для женщин нашего лагеря было купание в реке. А для местных мужчин это было как шоу. Берега в это время были усеяны жителями ближайших аулов. Поэтому с нами предусмотрительно ездили охранники.
В одно из таких купаний случилась со мной трагикомическая история. Отплыв довольно далеко, я увидела скользящую по воде огромную змею. На берегу поднялся шум: люди что‑то кричали, махали руками. Я от страха стала барахтаться и тонуть. Змея, не обращая на меня никакого внимания, проплыла буквально у меня перед носом. С горем пополам я добралась до суши. Тут соотечественники рассказали, что пытались меня предупредить: змеи в воде не жалят, можно плыть спокойно.
Что касается общих впечатлений от командировки, то, конечно, многое после пришлось переосмыслить. Потому что вдали от дома особенно хорошо понимаешь, что такое Родина и что она для тебя значит».
Анатолий Гончаренко:
«Четыре года я работал учителем математики и физики в африканской стране Мали – с 1979 по 1983 год. Что было самым трудным? Наверное, постоянно жить в одном климате, а точнее – вечной жаре. Я был с семьёй. Жена не работала. Занималась хозяйством и очень скучала без общения: русских поблизости жило всего четыре семьи. Со временем она выучила несколько числительных на местном языке и даже научилась торговаться на местном рынке. Покупали мы там батат, фрукты.
Очень скучали без чёрного хлеба. И если кто‑то уезжал на родину в отпуск, все знали, какой гостинец он может нам из дома привезти: лучше буханки родного хлеба для русских в Африке ничего не было.
Сын приехал с нами в три года. Он был единственным белым ребёнком в нашем городке, и его воспринимали как настоящее чудо. Малийцы считали: если до него дотронуться, то человек обретёт вечное счастье. Поэтому во время прогулок за нами обычно бежала толпа детей и подростков, и мне приходилось отгонять их от сына.
Вообще народ в этой стране беззлобный, дружелюбный, хотя очень и очень бедный. Женщины сильные, выносливые. Мы удивлялись, сколько они на себя навьючивали: за спиной – малыш, на голове – корзина с фруктами, в руках – тяжёлые узлы, а они идут не сгибаясь.
Нас, учителей, просто боготворили. В Мали система образования напоминала французскую и ту, что создана сегодня у нас: с тестированием, бакалавриатом и магистратурой. Делом учителя было только преподавание, а за дисциплиной смотрел надзиратель, который решал, как наказать провинившегося школьника. Интересно, что списывание приравнивалось к воровству. Жестокости в наказаниях не было, всё решалось административными методами.
Спустя много лет я встретил одну из своих малийских учениц в Белгороде. Девушка училась в пединституте на математическом факультете. Она кинулась ко мне со слезами и словами благодарности за науку. Знаете, это была самая большая награда за все годы, проведённые в Африке».