Белгородская драма начинает сезон с премьеры «Катерина Измайлова»

— Алексей, ваше знакомство с белгородским театром состоялось на фестивале «Русская классика» в Орле два года назад. Вскоре последовало приглашение на постановку в Белгород. Как это произошло?

— Мне очень понравился спектакль «Волки и овцы», который театр показывал на фестивале. Тогда я отметил и визуальную красоту постановки, и качество исполнительского мастерства труппы. Это действительно был лучший спектакль фестиваля, в котором всё сбалансировано и всё на своих местах. Более близкое знакомство произошло благодаря шеф-редактору журнала «Страстной бульвар, 10», театральному критику Наталье Старосельской, которая рекомендовала меня руководству театра. Были долгие переговоры, обсуждались разные названия, но в итоге было принято моё предложение – «Катерина Измайлова».

Я думаю, нашему зрителю это произведение очень интересно, поскольку затрагивает очень тонкие струны души русского национального характера. При этом литературный материал сложен и хорош именно для сильной белгородской труппы, раз уж артисты умеют хорошо работать в психологическом театре, добросовестно, без имитации и прочей ерунды. И мне приятно отметить, что мои ожидания полностью оправдались.

Алексей Доронин / Фото: Владимир Юрченко

— А чем вам, как постановщику, был интересен очерк Лескова?

— Инсценировку я писал задолго до знакомства с белгородским театром. Просто открыл Лескова и стал читать. Мы ведь этого автора со школьной скамьи знаем в сильно усечённом виде: «Левша», «Тупейный художник», «Очарованный странник»… Я же знакомился с его творчеством в широком смысле: прочитал и «Соборян», и «Некуда», и «На ножах», узнал многое о жизни писателя, его взглядах… И, мне кажется, «Леди Макбет Мценского уезда» – очерк, в котором ярко проявилась художественная самость Лескова. Мода на подобные произведения существовала в русской литературе пореформенных времен, особенно в связи с женским вопросом. Для меня и тема эта была интересна, и в постановочном плане щекотала нерв: как решить спектакль, чтобы не бояться показать всё то, о чём писал Лесков, но при этом сохранить некую театральную изящность.

— Катерина Измайлова – та редкая героиня русской классики, которую трудно понять и почти невозможно ей сочувствовать. Как вы, будучи автором инсценировки и режиссёром, решали эту проблему?

— Мне нужно было вычленить исходную составляющую произведения, а оно очень похоже на пьесу Александра Островского «Гроза». Женщина, живущая в домостроевском режиме, вышедшая замуж не по любви, а потому что выгодная партия. Да и кто тогда спрашивал желания девушки? Но главное не в этом. Катерину в доме Измайловых постоянно попрекают, что она не может родить ребёнка. А наследник купеческого капитала, как и наследник престола, – это тема очень острая в русской литературе XIX века. Да и у Горького она тоже во многих произведениях встречается.

Кто станет наследником, кто продолжит купеческое дело? Ведь купцы, промышленники – это как сегодняшние олигархи, только они своим трудом зарабатывали, на них держалась экономика Российской империи.

Фото: Владимир Юрченко

А Катерина не может подарить мужу и свёкру наследника. И винят в этом именно её, а не супруга, у которого и в первом браке не было детей. Вспомним, как общественное мнение и народная молва относились к последней императрице – Александре Фёдоровне, которая родила мальчика с наследственным пороком: дескать, это она, чужестранка, во всём виновата! И к какому трагическому исходу привела потом цепочка событий вокруг наследника престола. 

И такая ситуация не могла не родить в душе Катерины деструктив. В каждом человеке ведь есть тёмное и светлое. И, как сказано, хочешь избежать греха, избегай условий греха. У неё же все условия для греха уже созданы, и появление в её жизни Сергея – просто следующий шаг к греху. Это не история любви, потому что любовь – христианское понятие. Если бы Катерина любила Сергея, она бы пришла к мужу и свёкру и сказала: отпустите меня, я его люблю и хочу быть с ним.

Его бы высекли, он забрал бы её, и они убежали бы далеко от Мценска. Но произошло иначе: Сергей стал для неё фетишем, наваждением, явлением из тёмной чакры, выше которой она не поднялась. Тот же Сергей – человек более развитый, чем Катерина, он хотя бы книги читал. А она даже сальных шуточек про Аравию счастливую и нож булатный не понимает, принимает его за романтического героя, коим он ни в какой мере не является. А дальше всё – зверь отпущен. И натура Катерины проявляется во всей полноте. 

Можно ли её пожалеть? Можно и нужно. Катерина, какой её играет Вероника Васильева, изменяется на протяжении действия. Мы видим её одной в начале спектакля и совсем другой – в конце. Сергей на этапе ведёт себя с ней совершенно по‑скотски, что, впрочем, можно понять: Катерина разрушила его жизнь. И это закономерный финал отношений, когда людей связывает не чувство любви, не ответственность, не самопожертвование во имя другого человека, а плоть и только. 

Фото: Владимир Юрченко

— К вашему спектаклю, мне кажется, эпиграфом могли бы служить слова из «Братьев Карамазовых»: «Здесь диавол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». И неслучайно жанр обозначен как русская мистерия, спектакль действительно напоминает религиозную драму.

— Однозначно. Ну и вообще Достоевский с Лесковым были современниками. Фёдор Михайлович относился к Николаю Семёновичу с большим уважением, хотя и поругивал за то, что тот слишком изобретателен в диалогах и речевых конструкциях. А Лесков, напротив, как раз в себе и ценил эту языковую плотность, которая позже обнаружится, пожалуй, только у Андрея Платонова. Печатались Достоевский и Лесков в «Русском вестнике» Каткова. И консервативная – православная, монархическая – позиция этого журнала, конечно, наложила отпечаток на их мировоззрение и творчество. Да и вообще, их многое роднило. Поэтому такие переклички идей и тем, конечно, неслучайны.

А что касается спектакля, его жанр и зримое воплощение тёмного начала подсказаны самим Лесковым: Катерине в облике кота является сам дьявол. Противоположную сторону я представить не решился, но мы и так существуем в этом поле, великий двухтомник Ветхого и Нового Завета всё равно с нами, мы всё время сверяем с ним свои поступки, пытаемся хотя бы чуть-чуть дотопать до идеала. Только в конце спектакля возникает образ Богородицы. Мы с актрисой спорили, почему Богоматерь в итоге отворачивается от Катерины. Ну, наверное, потому, что есть грех, который невозможно простить, – это грех самоубийства. 

Фото: Владимир Юрченко

— Ваш спектакль авторский: вы режиссёр, автор инсценировки, художественного и музыкального оформления. Вам проще с собой договориться, каким должен быть замысел и художественный образ спектакля, да?

— И легче договориться, и таким образом я компенсирую свои художнические амбиции, которые были похерены, а в детстве я как раз мечтал быть художником и рисовал всё свободное время. Конечно, самому легче, ведь если я не понимаю пространства, то мне трудно будет, как режиссёру, историю рассказывать. Особенно если работаешь с прозой, где обычно много локаций и они часто меняются. Мне интересно комплексно сочинять историю. Это вообще самый интересный период – когда ты фантазируешь, придумываешь, подбираешь музыку… Музыка в спектакле – это и мои профессиональные помочи, и выразительное средство, которое помогает артистам не играть лишнего, не играть за режиссёра, чтобы они занимались делом, с тотальным доверием к партнёру. И мне радостно, что в нашем спектакле такое партнёрство получилось, я глаз от актёров оторвать не могу: боже, что они делают!

Я понимал, что музыкальный образ спектакля должен напоминать фольклор. Также я понимал, что это решение придумает любой режиссёр, оно лежит на поверхности: русские народные песни или их современные переделки. Не могу сказать, что я фанат русского рока, но песни группы «Калинов мост» мне показались подходящими для спектакля. От чего‑то пришлось отказаться, что‑то надо было проверить, и в итоге то, что мы придумали со звукорежиссёром Игорем Слюсаренко, представляется любопытным и органичным по звучанию и смыслу. 

И, конечно, образ спектакля окончательно рождается, когда знакомишься с артистами, начинаешь говорить с ними не просто на одном языке, а бросаешь мысль, фразу – они воспринимают и делают, как тебе надо. Это я объясняю высоким профессионализмом труппы. У нас было много самостоятельных творческих предложений, исканий – в каждой роли, вплоть до эпизодических. 

Фото: Владимир Юрченко

— Есть режиссёры, которые благоговейно идут вслед за автором, иллюстрируя на сцене страницы его сочинений. А вам, похоже, интереснее другой путь – быть с автором в диалоге, быть сотворцом, не буквально следуя литературному первоисточнику.

— Я всегда опираюсь на автора, дописываю только в исключительных случаях. Вот с Лесковым как раз была ситуация, что мне нужно было придумать переход от одной сцене с диалогами к другой, сохраняя стиль писателя. Арестантскую сцену я сочинил на репетициях, придумал линии взаимоотношений героев второго плана, а в инсценировке она у меня не так подробно прописана. Ещё это обусловлено уважением к артистам: там заняты очень сильные исполнители, и хотелось дать им возможность поиграть. Никто же из них не виноват, что руководитель театра Виктор Иванович Слободчук собрал такую сильную труппу со всей страны! И самых красивых актрис.

Мы работали над спектаклем очень быстро. Декорации были сделаны в срок, артисты сразу же понимали и выполняли мои задачи, поэтому на финальном этапе репетиций у нас было время, чтобы в спокойном ритме добиться свободы актёрского существования, поискать живые, органичные интонации, отличные от тех, которыми они говорят в других спектаклях, обрести на сцене жизнь человеческого духа.

Фото: Владимир Юрченко