Небезнадёжное дело. Как живёт любительский театр на родине Михаила Щепкина

«Таня, начинай!»

В пустом холле сельского ДК слышны отголоски из актового зала: театр «Зеркало» репетирует лирическую комедию «Нелюдимо наше море» Николая Коляды. Дирижирует процессом режиссёр Лидия Хомченко.

— Таня, начинай: «Не зря говорят…» – оперевшись на сцену обращается она к молодой актрисе. 

— Не зря говорят: седина в бороду, бес в ребро, – звонко начинает Таня.

— Та-ак, и пошла к бабке, меньше на неё внимания – сильно она тебе нужна, больше на свою куртку!

Таня отворачивается к куртке, висящей на плетени, и теребит рукав, пока бабка, плача, произносит свою реплику. 

Для Татьяны Гримовой это второй спектакль, она очень старается, но движения и реплики ещё скованы. «Бабка» Любовь Рябушенко на сцене давно: едва надев растянутую кофту и повязав косынку, она мгновенно входит в образ бабки Манефы. 

 – Продолжай, Таня, нападай на неё, сразу окрысься, – диктует режиссёр.

— Что ты шваброметром‑то прикидываешься? Ты ему в любовницы набивалась! – с нарастающим гневом продолжает Таня.

Но не дотягивает, и это сразу замечает режиссёр:

— Таня, Таня, нет, сильнее: «Ты набиваа-лась там, в любовницы‑то!» Не торопись. 

Бабка Манефа продолжает страдать, с надрывом выкрикивая:

— Пошто вы меня не любите, назло всё мне делаете? А рази виноватая я, что у меня такая вредина‑то в характере? 

— Таня, не забывай, что тебе уходить, ты это не хочешь выслушивать, – продолжает Лидия Павловна погружать Таню в роль.

Повторив сцену ещё раз, она меняет актёров. 

 – Давайте сцену, где Виталик и Лена. Ты садись, Виталь, а ты, Лена, пригорюнилась», – расставляет она героев.

 – Мы ругаться будем. У всех любовь оказывается, а у нас жизнь не ладится семейная, поэтому я его сейчас бить буду, – поясняет в ответ на мой вопросительный взгляд Лена, держащая в руках шумовку. 

Виталик, поникнув на скамье и опустив глаза, ждёт гнева.

«Не прикасайся ко мне не трогай меня!» – орёт Лена уже в образе и, надавав мужу тумаков, убегает. 

Виталик остаётся на скамье.

«А бежать за ней? – приводит его в чувство Лидия Павловна, – Виталь, ты забыл? Оцени, что тебе надавали, и не торопись, повдумчивее. Давайте ещё разок».

Новая сцена и новые ремарки, и снова повторы, замечания… и так, кажется, до бесконечности. Но вот режиссёр произносит «Достаточно» – и самодеятельные актёры покидают сцену, чтобы рассказать, зачем они, собственно, здесь.

Лидия Павловна ведёт в библиотеку (уж сколько там вечеров было просижено за обсуждением ролей и спектаклей!). Только у лестницы она вспоминает, что где‑то в зале забыла свою трость, к которой никак не привыкнет, а без неё подниматься по ступенькам уже сложно. 

«Почувствовать себя другим»

«Как в такой глуши оказался театр?» – спрашиваю я актёров. 

На встрече лишь часть труппы, собрать всех тяжело даже на генеральный прогон. Большинство участников работают посменно. 

«Как это в глуши?! Оскорбляете! Здесь была барская усадьба и давали оперы. Мы, к сожалению, ни одной оперы не поставили, – выразительно глядя на режиссёра, говорит одна из первых актрис – сотрудник музея Лидия Гольцова. – Щепкин говорил так: «Зачем в деревне театр? Дабы детям забаву дать, музыкантам – занятие, а дворовым – время провести полезнее, нежели в питейном доме или за игрой в карты». 200 лет прошло, что изменилось? Ничего!»

Театр «Зеркало» начался с профессионального режиссёра Лидии Хомченко, которая оказалась в Алексеевке волею судеб. 

«Это отдельная история, скажу только что я из Грозного, в 1991 году там было «очень весело». Я первый месяц здесь никак не могла отойти от дыма и трупов, увиденных дома, мало что замечала. Надо было театр организовать с нуля – я никого не знала. Ну пришла в музей театральный, интересно же, и потом сказала им: так и так, надо спектакль играть, помогите мне, люди».

И люди помогли. Через месяц, 16 ноября, на колхозном собрании сыграли первый водевиль. После спектакля Хомченко вытянули на сцену для поклонов. Она глянула в зал и обомлела.

— Зал набит! В дверях стоят, вдоль стены, и все хлопают, и им это интересно! И всё, что мы делаем, оказывается, кому‑то нужно! Почти 30 лет прошло, целая жизнь, – задумчиво произносит она, – 70 спектаклей поставили, совпало с моим 70-летием, забавно. Да что обо мне, вы спросите у актёров зачем им это? Что может заставить людей заниматься этим безнадёжным делом, которое государству, в принципе, не нужно и которое оно не финансирует много лет?

— И зачем им это нужно?

— Я понимаю, – сама же отвечает Лидия Хомченко. – Мы живём обыденной жизнью, а так хочется, и это очень важно, почувствовать себя другим человеком – другой эпохи, характера, в других обстоятельствах. Эта эмоциональная перемена, предложенная автором, даёт новые горизонты, новые эмоции. А вообще, актёрская работа – это наркотик. Когда актёр на сцене, идёт обмен энергией с залом, зритель проживает происходящее на сцене, и это чувствует актёр. Энергообмен – корова, которую должны доить. Очень люблю это сравнение, и если не доить, то начнется мастит. Особенно последние 5 минут, когда зал аплодирует и ты чувствуешь, как тебя любят, – это наркотик. Я сижу в зале на свете и музыке, и раньше бегала за кулисы смотреть, какие у актеров глаза. Их надо видеть: чистые, светлые, счастливые.

«Невозможно без этих ощущений»

Лидия Гольцова в театре с первого водевиля:

«Я вообще всегда зажимаюсь, думаю, что у меня куча комплексов. В театр пошла не потому, что сильно хотела на сцену, а потому, что кому‑то же надо было театр организовывать. На первом спектакле ничего не соображала, всё забыла, представляете? Мне девчонки на сцене текст подсказывали. Но потом пришло. Праздник в жизни должен быть, понимаете, иначе она серая и скучная. Когда ты побываешь на сцене, переживёшь волнения и тревоги, понимаешь: минутка счастья в жизни была».

Пришла на тот водевиль как зритель заведующая столовой Галина Матовская. 

«Я влюбилась в них всех, – вспоминает она. – Пробы прошла, и меня взяли. Но Лидия Павловна говорит, что бездарных не бывает, она всех открывает с неизвестной стороны. Моя первая роль комическая в спектакле «Чио-чио Саня» – 1990-е, трудное время, и спектакль о том же развале, что и в жизни. Было очень интересно! Мы все работали в колхозе, потом 30 соток огорода, коровы, поросята… На репетицию приходили к полуночи, и очень тянуло сюда. Первая драматическая роль – беременной женщины, мамы, у которой в Чечне убивают сына, в «Житии Юры Курочкина и его близких». Роль очень тяжелая, надо было пережить через себя. Тогда я поняла, что трагические роли мне ближе. Я бы и сейчас любые роли играла, но здоровье подводит, а если согласиться на роль, то подводить труппу нельзя».

Буфетчицей у Галины работала Люба Рябушенко. Увиденное «Житие Юры Курочкина» её потрясло, и Галина привела её в труппу. 

 – Дебют был в комедии, я играла одну из двух подруг, которые поехали кататься на теплоходе, а капитана играл тот, кто позже стал моим мужем. Приплыла я, в общем. Амплуа со второго спектакля, видимо, будет за мной всю жизнь тянуться: я играла Бабу-ягу. 

 – Какая Баба-яга была!!! Гениальная Баба-яга! На областном фестивале диплом получила за лучшую женскую роль, – восторгается Лидия Павловна. – Я недавно пересматривала тот спектакль (все постановки записывают на видео – прим. ред.) – и ничего вроде. Декорации, конечно, так себе, а в целом ничего.

— Мне комедийные роли проще играть, – эмоционально продолжает Люба. – Для меня было открытием, что люди ухахатываются, а ты внутри этой роли и тебе вообще не смешно!

Больше других запомнилась ей драматическая роль в «Марьиной дороге», где три старухи вспоминают свою тяжёлую жизнь. 

«Помню, показывали её в Головчино на фестивале, в зале было много детей. В конце спектакля мы все выходим в рубахах и снимаем платки. И вдруг из зала слышу: «Гля, они молодые!». То есть мы сыграли так убедительно, что все подумали, что мы старые, хотя грима не было, представляете? И каждый спектакль: трясунец дня за три дня начинается, а после какое‑то время ещё эпизоды проигрываешь, живёшь этим, и хочется ещё сыграть, подать эти эмоции, и чтобы народу побольше пришло, и чтобы им понравилось. И уже невозможно без этих ощущений».

Спектакль заканчивается на втором показе

«Ещё сыграть» для сельского самодеятельного театра больная мозоль. Раньше ставили по четыре спектакля в год, теперь – максимум два. Из‑за посменной работы многие не могут приходить на репетиции и постепенно выпадают из театральной жизни. Катастрофически не хватает мужчин, что ограничивает выбор постановок. А главное – зрители.

«Вот сколько раз мы можем в селе сыграть? Первый раз – премьеру, и второй раз – для тех, кто не попал на премьеру, – говорит режиссёр. – Пару спектаклей показывали три раза, потому что очень просили. А дальше куда?»

По словам Лидии Хомченко, чтобы показывать постановки, надо ездить. Декорации, реквизит, костюмы – на пассажирском автобусе не довезёшь. У ДК нет транспорта, за школьный автобус нужно платить, а денег – нет. 

«Зарабатывать нечем, говорит она. – Зал всегда полон, но постановки бесплатные. Поэтому как бы гениально или нет мы не поработали, спектакль заканчивается на втором показе. И это самое обидное. Мы репетируем по полгода. Как мне «Марьину дорогу» жалко! Героини играли бесподобно, и смысл такой глубокий. Там бабушки в заброшенной деревне вспоминают молодость. Одной примерещилось что 9 Мая все убитые на войне вернутся живыми, и бабушки идут на вокзал встречать мифические эшелоны. В финале они встречают Смерть, которая задаёт героине главный вопрос: «Что вы, русские, за народ такой. Ты своего Ивана с Куликова поля ждала, с Первой мировой, со Второй… Неужели и сейчас ждать будешь?» И она отвечает «Буду!» Это бы показать в каждой школе, но транспорта нет».

Был год, когда управление культуры выделило деньги на транспорт, тогда играли по два спектакля в месяц: Грайворон, Борисовка, Прохоровка, Ивня, Строитель. 

«Хорошее было время, – вступает в разговор Василий Скалозуб. – Везде по‑разному принимали. В Борисовке, Головчино были полные залы, а в Ивне – только работники дома культуры. Но мы тогда решили: раз уж приехали, будем играть для своего удовольствия».

Василий Петрович в труппе без преувеличения звезда. 

«Давайте правду скажем: Василий Петрович как только появляется на сцене – сразу аплодисменты. Он ещё не сказал ничего, а зритель уже аплодирует», – выдаёт коллегу Лидия Гольцова.

В ответ этот седой мужчина с аристократической эспаньолкой только улыбается. Он одинаково гармоничен в роли деревенского жителя, который в фуфайке и кирзовых сапогах идёт на охоту, и в роли хозяина барской усадьбы. Да и сейчас будто в образе. А в обычной жизни сейчас – пенсионер, в прошлом – начальник ЖКХ в колхозе и директор ДК. 

«Пришёл в театр с декорациями помогать и уговорили попробовать играть. Вот уж сколько лет пробуем, – говорит он. – Когда прихожу сюда, отключаюсь от всего мира, становлюсь этой ролью. Вот вам пример, почему мы идём сюда: играем в колледже спектакль, где я в конце умираю. Закрывается занавес, две девочки забегают за кулисы, обнимают меня и говорят: «Мы не хотим, чтобы вы умирали».