«Мы знали слово «надо». О чём вспоминают белгородцы – ликвидаторы чернобыльской аварии

В ликвидации чернобыльской катастрофы в разные годы приняли участие более 90 тысяч человек, в том числе и наши земляки. 

«Благодаря врачам я жив»

«Я сам из Нехотеевки Белгородской области, – рассказывает Михаил Дегтярёв. – Учился в Минской высшей школе МВД. В конце июня 1986 года нас построили на плацу, зачитали приказ об отправке в Чернобыль, дали два часа на сборы. В составе сводного отряда школы я прибыл в 30-километровую зону отчуждения Чернобыльской АЭС, где мы несли круглосуточное дежурство.

Занимались эвакуацией населения, охраняли покинутые жителями населённые пункты, следили за продвижением транспорта. Наше присутствие было обязательным при работе военных химиков. Они дезактивировали дома, затем замеряли уровень радиации – он, как правило, был низким. Спустя два-три дня фон деревянных домов опять зашкаливал, то же самое через неделю происходило с домами из кирпича. В итоге эту затею оставили.

Асфальтированные дороги обрабатывали поливальные машины, и когда состав высыхал, всё покрывалось тоненькой плёночкой, которая не давала подниматься радиоактивной пыли. Как‑то попал я под дождь, а когда снял плащ-палатку, увидел, что она вся рыжая.

В населённых пунктах оставались работать егеря, лесники, специалисты. Мы обеспечивали их продовольствием. Специальные погонщики скота перегоняли коров, коз, овец в чистую зону, мы присматривали и за этим. Шла уборка зерновых. Комбайнёров, конечно, было жаль, но пшеницу почему‑то убирали.

Как‑то во время дежурства я побывал на самой станции. Разрушения, конечно, катастрофические: торчащая арматура, всё разбросано. Тогда пытались применить несколько способов для захоронения радиоактивных остатков: шахтёры делали подкоп, чтобы сбросить под землю разрушенный реактор, этот вариант не получился. Я застал момент, когда с вертолётов, чтобы уменьшить выброс радиации, реактор засыпали свинцовой дробью, перемешанной с песком.

Наша база находилась в 14 км от чернобыльской станции. Месяц – с 27 июня по 28 июля – мы постоянно пребывали в этой зоне. Жили в помещении школы. Кормили отлично, еды – море, в столовую заходи в любое время, повара работали круглосуточно. У нас была специальная форма, которую мы надевали, когда шли на службу. После дежурства снимали и складывали в пакеты, сотрудники их уносили. Потом принимали душ и только после этого заходили в подразделение. Влажную уборку делали три-четыре раза в сутки.

После командировки, доучившись, я работал в уголовном розыске. Тогда начались серьёзные проблемы со здоровьем. Меня подлечили в Харьковском институте радиологии, благодаря тем врачам я жив. До сих пор по их системе прохожу лечение. Работу в 1991 году пришлось оставить, я получил инвалидность».

Фото: предоставлено Союзом «Чернобыль»
«Когда вокруг рентгены летают». К годовщине аварии на Чернобыльской АЭС

«Прятаться не стал»

«Жене сказал, что еду на военные сборы, хотя знал, куда направляюсь, – вспоминает Александр Горошко. – Не хотел раньше времени расстраивать, женщин нужно беречь. Жена оставалась с двумя сыновьями. Правду узнала, когда письмо написал из Чернобыля. Вопрос о согласии на командировку не стоял: кем бы я был, если бы под кроватью прятался?

Приехал в Чернобыль 12 августа 1986 года. Поразил пустой город, где на улицах только люди в камуфляже. Помню сады с большим урожаем нереально огромных яблок.

Я работал водителем-машинистом автобетонного насоса на расстоянии пяти-десяти метров от саркофага. Машины подвозили бетон, который качали в саркофаг.

Радиацию, конечно, чувствовали. Нахватаешься побольше – голова кружится, у кого‑то кровь носом или из ушей идёт, на скорой людей увозили. Все реагировали по‑разному. На станцию мы выезжали бригадой из шести человек. Час работаешь, затем тебя сменяют, после шестой смены уезжали. У саркофага сидели в свинцовой будке с толстым стеклом-окошком, а за ней твоя защита – марлевая повязка. Пока дойдёшь от будки до машины, схватишь рентген; да и жили круглосуточно в 30-километровой зоне поражения.

У людей настроение было боевое, старались работать лучше, чтобы быстрее справиться с заданием.

Пули не свистели, снаряды не летали, но все знали, к чему приводит радиация. Каждый носил в кармане накопитель-карандаш: прибор показывал, сколько схватил рентген. Потом приехала комиссия и сказала, что часть радиации полезна, поэтому, мол, свой результат умножьте на 0,4 и работайте дальше.

Техника, на которой я трудился, стоила 1,5 миллиона долларов: чтобы научить новых специалистов, требовалось время, а его не было. Поэтому начальство и прибегало к таким хитростям.

В 30 лет я работал, занимался спортом, понятия не имел, что такое усталость, а в 40 уже получил инвалидность. Но ведь кому‑то нужно было всем этим заниматься в Чернобыле? Я ни о чём не жалею.

Мы не думали ни о льготах, ни о деньгах, мы знали слово «надо». 11 октября закончилась моя командировка, а через два года меня наградили орденом Мужества».

Фото: хроника ТАСС
Начало распада. Что писали об аварии в Чернобыле белгородские газеты 34 года назад

«Хотела помочь»

«Я окончила физфак в университете, кафедру радиационной физики, – делится Вера Иванина. – Во время чернобыльской аварии жила и работала в Ташкенте. Представляете, мы даже там делали заборы воздуха на радиоактивность.

Я военнообязанная, но первое время в Чернобыль отправляли специалистов-мужчин, меня командировали через два года, когда уже построили саркофаг.

Сказали: посоветуйтесь дома. Муж отреагировал: «Ещё чего», а младший сын-школьник, который сидел в инвалидной коляске, сказал: «Мама, ты же знаешь, как можно помочь!»

Досталось ребятам, которые работали в Чернобыле в первый год. Я же специалист и поэтому хорошо понимала, куда можно идти, а куда нет: везде стояли фишечки с обозначением активности, у меня был свой дозиметр.

Заселили нас в дезактивированные дома, рядом с которыми сняли слой грунта. Ходили мы только по тропинкам, никаких газонов.

Фото: Владимир Юрченко
К тому моменту Припять опустела. Как белгородцы ликвидировали аварию на Чернобыльской АЭС

Возле каждого дома – ёмкость с водой и шланг, чтобы мыть обувь.

Я работала в оперативной группе госстандарта на третьем блоке, который тогда готовили к запуску, вводила в строй дозиметрическую и радиометрическую аппаратуру.

Каждое утро садилась в городе в автобус с большими нарисованными цифрами, затем пересаживалась в «грязный» – так называли тот автобус, который довозил до станции.

Снимала военную форму, надевала комбинезон, респиратор – не различишь, мужчина или женщина.

Бывало, ездили в Припять. Там на весь город из громкоговорителей звучала радиостанция «Маяк». Потом пояснили, что это рекомендация психологов: невыносимо тяжело находиться там, где нет пения птиц, лая собак, гудков машин – звуков жилого места.

В парке культуры стояло колесо обозрения. Рядом – администрация, в подвале которой располагался пункт, где была сосредоточена вся дозиметрическая аппаратура. Я занималась её калибровкой, чтобы замеры были верными. Возле колеса обозрения на асфальте красной краской выделили опасное место – туда в первый день аварии упал осколок тепловыделяющего элемента (ТВЭЛа) с ядерным топливом. Я, конечно, ужаснулась: ведь по этим улицам ходили ничего не подозревающие люди.

Иногда я дежурила в штабе – в здании школы. Выглядываю как‑то в окошко и вижу, как солдатики собирают в школьном саду яблоки. Я им стучу в окно, руками показываю крест и во весь голос кричу: «Нельзя, нельзя!»

Вера Иванина / Фото: из личного архива Веры Иваниной

«Решил – поеду с ребятами»

В 1987-м мне было 22 года, – говорит Александр Драчиков. – Я учился на втором курсе Белгородской школы милиции, когда поступило указание Министерства внутренних дел о направлении курсантов в зону аварии Чернобыльской АЭС. Срочную службу проходил в Афганистане, поэтому мне сказали: поездка на твоё усмотрение. Я решил: поеду со всеми, как оставить ребят?

30-километровая зона была огорожена колючей проволокой. Мы старались не допускать мародёрства в оставленных с имуществом домах, а также появления посторонних лиц, контролировали продвижение транспорта. В общем, следили за порядком.

Сводный отряд базировался в Гомельском районе Гомельской области. Для несения службы нас на 12 часов вывозили в зону, в каждый населённый пункт по два человека. Посёлок мы обходили пешком. В центре выбирали дом, где у тёплой печки могли отдохнуть.

К тому времени с момента аварии прошло полтора года, и было очень тяжело смотреть, как всё кругом заросло бурьяном. Пустые дома, школы, медпункты, где всё осталось на месте, как будто люди на минутку вышли.