К тому моменту Припять опустела. Как белгородцы ликвидировали аварию на Чернобыльской АЭС
Сегодня, 26 апреля, – День памяти жертв радиационных аварий и катастроф
-
Статья
-
Статья
Александр Паншин и Сергей Коптев рассказали «Белгородским известиям» о первых днях после взрыва на Чернобыльской АЭС.
Спасти людей
Александр Паншин – полковник в отставке, живёт в Шебекино и занимается делами общественной организации чернобыльцев. В 1986 году он служил в Чернигове, был заместителем начальника автослужбы армии. Авария произошла 26 апреля в 1:23 ночи, а вечером того же дня он ехал в Припять, чтобы развернуть палаточный городок.
«Конечно, мы уже знали, что произошло, – начинает Паншин свой рассказ. – Я привёз палатки и утром 27 апреля вернулся в Чернигов, чтобы отправлять на АЭС воинские части, которые будут участвовать в ликвидации. В Чернигове формировали автомобильный батальон, который подвозил бы воду, продукты и прочее бригаде ликвидаторов – химическому батальону из Киева».
Автомобильный батальон из 300 единиц техники и 400 человек формировали несколько дней. Колонна выехала 1 мая, после того как закончились демонстрации.
«Чтобы не допустить паники, всё скрывали. И в Киеве людей вывели на демонстрации, когда там был повышенный уровень радиации, и в Чернигове. Мне надо машины вывезти, а меня не выпускают, говорят: пока не пройдёт митинг – не выпустим. К вечеру 1 мая город открыли», – вспоминает он.
К тому моменту Припять опустела.
Сообщение об эвакуации прозвучало 27 апреля в 14:20 по местному времени.
«Автобусами людей собирали прямо у подъездов, привозили в палаточные городки, которые мы разбили, давали чистую одежду, её привезли со всех магазинов Чернигова, а их вещи забирали. Дальше стояло больше 100 чистых автобусов с табличками «Киев», «Львов», «Чернигов» – люди выбирали, куда поедут. Тех, кому некуда было ехать, вывозили в лагерь, а дальше они искали варианты переезда», – рассказывает Паншин.
В Припяти до аварии проживало около 47 тысяч человек. Всех вывезли меньше чем за три часа. Людям не говорили, что они уезжают навсегда. Чтобы не сеять панику, сказали, что вывезут на три дня, и разрешили взять только документы. Помимо самой Припяти, эвакуировали жителей из сёл, расположенных в 30-километровой зоне заражения.
«Я тогда ездил по сёлам, мы искали неисправные машины, – это был ужас! Людей эвакуировали, а животные‑то остались. Собаки не кормлены, коровы не доены – все кричат, мычат – страшно смотреть. А ничего нельзя забирать, люди уезжали в одной одежде, – продолжает ликвидатор. – По периметру поставили оцепление, чтобы предотвращать мародёрство, ведь из брошенных квартир тащили всё, что могли унести, с заражённых машин снимали всё, что снималось. Никто ничего не понимал и не боялся».
Спасти технику
Ликвидаторы работали круглосуточно.
Около сотни машин подвозили воду для охлаждения реактора.
Появилась опасность, что вся она попадёт в реку Припять и далее – в Днепр.
Тогда дали команду охлаждать реактор жидким азотом.
Примерно в 15 км от Припяти была железнодорожная станция, откуда на спецтехнике подвозили жидкий азот.
«АЭС проектировали так, что в случае аварии реактор должен упасть в шахту с водой под ним и сверху его должны закрыть плиты, но всё пошло не так. Потому пришлось делать систему охлаждения. Шахтёры из Тулы подкапывались под реактор и прокладывали трубы охлаждения, в них закачивали жидкий азот. Сверху вертолёты сбрасывали мешки с песком и свинцом. Их загружали в парашюты и бросали в кратер над реактором. Образовывалась корка, которая не позволяла выходить газам с радиоактивной пылью», – рассказывает Александр Иванович.
Вероятность повторного взрыва была очень высокой, ведь реакция продолжалась. И люди, и техника работали на износ. Новый приказ Паншин получил 8 мая: отмобилизовать из Чернигова ремонтный батальон, чтобы восстанавливать технику.
К тому моменту понтонную переправу через Припять разобрали, чтобы никто туда не мог попасть, и колонне пришлось ехать аж через Киев, а это 270 км вместо 100 км по прямой.
«Ремонтный батальон был настолько важен, что начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Ежов выходил со мной на связь каждый час. Мы прибыли на место 10 мая в два часа ночи. Остановились на обочине у просеки, и я дал команду отбой – люди спали прямо в машинах до шести утра. Потом дозиметристы проверили степень заражённости участка, сказали, что работать можно, и к полудню мы стали принимать технику. Скоро вышли на плановый показатель – 25 автомобилей в сутки», – говорит он.
Все эти машины работали в непосредственной близости от реактора. Перед тем как отдать в ремонт, каждую мыли и обрабатывали.
Через несколько дней приходит новый приказ: развернуть инженерно-сапёрную бригаду, которой предстоит делать обваловку реки Припяти, ведь вода от дождей и с реактора могла попасть в реку. Людям выдали лопаты и нагнали технику, чтобы предотвратить загрязнение.
Спасти себя
Александр Иванович хоть и бывал в зоне заражения наездами, через месяц заработал свои 20 микрорентген и дальше не имел права находиться там. Его отправили на реабилитацию в Крым.
«За заражением следили строго: у каждого накопительный дозиметр, ежедневно записывали показания в журнал. Как только доходило до критического уровня – сразу отправляли, – утверждает ликвидатор. – Защита от радиации какая – пропитка солдатская и респиратор. В нём час подышал, красный внутри – значит, всё, выбрасываешь и другой надеваешь. У меня в машине ящик респираторов был. Предельная доза – 25 микрорентген, но её не писали никому. Руководителей наказывали, если держали людей с предельной дозой облучения. Такую получили пожарные, которые в первый день тушили взорвавшийся энергоблок, – все 26 человек умерли от лучевой болезни».
Они и стали прототипами героев фильма «Чернобыль».
«Конечно, я смотрел его… Кино есть кино, а не то, что мы видели на самом деле», – машет рукой Александр Паншин.
Военная дисциплина
Масштабные ликвидационные работы на четвёртом энергоблоке продолжались до ноября 1986 года, когда возвели первый саркофаг. Остальные три энергоблока продолжали работать.
Сергей Коптев приехал на АЭС в 1987 году и как раз дежурил на первом энергоблоке.
— К тому моменту я два года служил в Харькове пожарным, призвали через военкомат. Мы как пожарная охрана занимались охраной территории. В первую вахту я дежурил на первом энергоблоке, смены по 12 часов. Жили под Черниговом – там построили новый городок – и ездили оттуда на работу. Я на АЭС дежурил вместе с операторами. Те, кто в пожарной части, выезжали на возгорания: то трава горела, то леса сухие, бытовые пожары бывали, не все же оттуда выехали, – рассказывает он. – Много стариков осталось в хуторах.
— Вам было страшно тогда возле АЭС? – спрашиваю Александра Ивановича.
— Нет. Как может быть военному человеку страшно? В Чернигове в штабе армии офицеры работали бригадирами на крыше. Им давали 15 солдат, они залезали на реактор и лопатами сбрасывали графитовые стержни. Работают 5–10 минут и меняются. В июле мы двоих похоронили: лучевая болезнь.
— Люди знали, что идут на смерть? Как их отбирали?
— Кто там отбирал! Военная дисциплина. Команду дали «на крышу» – поднялись на крышу. Я только про жертвы из офицерского состава знаю, а сколько ребят рядовых погибло, мы даже и не знаем, – отвечает он.
Конечно, радиация ни для кого не прошла бесследно, у каждого букет болезней. Из Шебекино в ликвидации участвовали 250 человек, из них 102 уже нет в живых.
Ирина Дудка