Почему спектакль о человеке и власти четырёхвековой давности созвучен нашему времени

Искушения и соблазны

Невольно возникают исторические параллели: премьера спектакля шекспировской труппы в королевском дворце состоялась 26 декабря 1604 года, а щепкинского – в такой же день, 26 декабря, спустя четыре с лишним столетия. Лондон тогда только пережил вспышку чумы. А Белгород в эти дни борется с ковидом – «чумой» XXI века.

«Мера за меру» – одно из самых сложных, неоднозначных произведений английского классика. В этой, как её называют, проблемной пьесе режиссёра привлекла прежде всего тема человека и власти. Актуальная во все времена, она и сегодня звучит предельно остро. Каким должен быть правитель: карающим или милосердным? Может ли человек, наделённый властью, устоять перед искушениями и соблазнами? И почему ему так трудно «мерить мерою одной свою вину с виной чужой»? Персонажам приходится делать тяжёлый выбор между честью и жизнью, достоинством и компромиссом, буквой закона и прощением…

Две стороны медали

На сцене представлены два лика власти. Герцог Винченцио, не желающий править «железной рукой», озабочен падением нравов в государстве. Народный артист РФ Виталий Стариков играет роль, построенную по принципу «два в одном»: из герцога Венского перевоплощается в странствующего монаха – и наоборот. Подобно волшебнику или античному «Богу из машины», Винченцио направляет ход событий в нужное русло и под конец развязывает все сюжетные узлы.

У графа Анджело (Игорь Ткачёв), которому герцог передаёт полномочия на время своего отсутствия, – репутация безгрешного человека. В руках – Библия со множеством закладок. Как выясняется, наместник – сторонник жёстких методов правления. С первой минуты появления на сцене этот персонаж с ангельским именем вызывает у зрителя тревожные предчувствия.

И действительно, именно с наместником связаны все трагические коллизии в спектакле. Для Игоря Ткачёва это уже вторая роль преступного правителя – после короля Клавдия в «Гамлете». Анджело быстро приводит в действие заржавевший карательный механизм государственной машины. При этом «блюститель нравственности», безжалостно отправляющий подданных на плаху, сам оказывается порочнее тех, кого казнит. Актёру удаётся раскрыть двуликую сущность властителя в столкновении с Изабеллой, сестрой молодого дворянина Клавдио.

Фото: Элла Габриэлова

В жёстком каркасе

Валерии Ерошенко досталась, пожалуй, самая сложная роль в спектакле – послушницы Изабеллы, готовящейся дать обет целомудрия. Из монастыря она приходит к наместнику просить о помиловании брата, приговорённого к смерти за добрачную связь с возлюбленной. В эффектном чёрном платье, подчёркивающем формы, и широкополой шляпе – такой видится без пяти минут монахиня московскому художнику по костюмам Андрею Климову.

На следующий день Изабелла является к правителю в новом наряде, ещё более мирском – в пышной юбке изумрудного цвета, с рюшами, и белой блузке, сквозь которую просвечивают детали нижнего белья. Но костюмы послушницы в спектакле – это наряды XIX века для выхода в свет. Похожую шляпу носила героиня в постановке «Как важно быть серьёзным» по пьесе Оскара Уайльда. Кстати, и тот спектакль двадцатилетней давности «одевал» Андрей Климов.

В стремлении к красивости художник осложнил и без того непростую задачу актрисы. Некоторые эпизоды просто невозможно играть в кринолине. Костюм ограничивает выбор постановочных решений. Если следовать Шекспиру, Изабелла молила графа на коленях. Но как это сделать в жёстком каркасе? В сценах «аудиенций» у наместника актриса вынуждена снять неудобную шляпу.

На беду, мольбы Изабеллы пробуждают в наместнике не милосердие, а вожделение. Анджело предлагает ей постыдную сделку.

С трудом верится, что этот жестокий вершитель судеб мог упасть на колени перед послушницей, пусть и в порыве внезапно пробудившейся чувственности, или вести диалог с просительницей, расположившись на полу.

В роли Клавдио, осуждённого на казнь, – Александр Сторожев. Сцену свидания с сестрой в тюрьме, когда надежды на отмену приговора не остаётся, актёр играет с неподдельным отчаянием. Так понятны жажда жизни, страх молодости перед смертью – всё это вызывает сочувственный отклик в зрительном зале. По накалу исполнения монолог Клавдио «Но умереть, уйти – куда, не знаешь…» – самая эмоциональная сцена спектакля. В ней явственно слышна перекличка с гамлетовским «Быть или не быть».

Фото: Элла Габриэлова