Хотим как в СССР. Евгений Крамской – о детях, театре и клоунаде
-
Белгородские известия
-
Белгородские известия
По образованию он учитель английского, по складу ума предприниматель, а по душевным устремлениям творческий человек. При этом ищущий, неравнодушный, но одновременно прагматичный. Евгений Крамской считает, что просто витать в облаках несерьёзно. Мечтаешь о чём‑то – действуй.
И он действует так напористо и профессионально, что второй год подряд возглавляемая им творческая студия «Хорошие идеи» выигрывает президентские гранты на развитие в нашей области самодеятельной клоунады. Мы поговорили с Евгением Крамским не только о клоунах, но и в принципе о том, как реализовать свою творческую энергию взрослому человеку и при этом сделать что‑то полезное для других.
— Евгений, может показаться, что идея клоунады не очень близка большинству белгородцев. Ведь у нас даже цирка нет…
— Это не достоинство, а скорее пробел. Ведь цирк с клоунами – особенная и очень яркая часть искусства. Раньше это понимали и белгородских детей, и меня в том числе, возили в цирк в Воронеж, Харьков. Я вспоминаю эти поездки как самые яркие события детства. Но в нашем проекте речь идёт о другом. Мы не собирались готовить профессиональных клоунов, а хотели, чтобы люди получили представление о работе в этом жанре, а заодно и возможность бесплатно развивать сценические навыки. И получить своего рода методичку с советами, что можно сделать своими руками для любительских постановок реквизит, костюмы, декорации. За средства гранта мы уже создали такой обучающий ресурс в Интернете – clownzi.ru, а теперь будем работать над детским клоунским театром (его назвали «Весёлые носики») и в апреле следующего года проведём небольшой фестиваль детской клоунады.
— Слово «бесплатно» в этом случае для вас важно?
— Очень. Обидно, что ругают молодёжь за то, что она какая‑то не такая, но при этом всегда забывают, что ей теперь многое недоступно. Ведь, если честно, то сегодня образование и развитие детей – часть рыночных отношений. А я ностальгирую по временам, когда все кружки были бесплатными. Да, мы бы хотели, чтобы было как в СССР и заниматься смогли все, кто мечтает о театре, сцене, цирке. Дети с ограниченными возможностями здоровья в том числе.
— Вы не боитесь столкнуться с тем, что для некоторых родителей сценические подмостки – инструмент для продвижения своих детей к большой славе и таким же гонорарам?
— Родительские амбиции всегда были и будут. Набрав детскую группу проекта «Клоунская лаборатория», сразу объяснили мамам и папам, что не готовим звёзд и их ребята не будут сниматься в рекламе, зарабатывать миллионы. Но мы обещаем, что избавим их от страха сцены, они научатся двигаться, вдумчиво что‑то декламировать, пропускать через себя прочитанное. В конце концов, просто общаться друг с другом, что тоже сегодня проблема. Мне кажется, что эти навыки уже открывают человеку большие возможности.
— Что сегодня нужно для развития самодеятельного театра, помимо горячего желания энтузиастов?
— Это зависит от того, какая это самодеятельность, она ведь тоже разная. Есть труппы, прикреплённые к дворцам культуры, клубам, и их довольно много в области – около 600. Там какую‑то копеечку получают руководители студий. А есть независимые, как наш театр «Две обезьяны». Мы существуем десять лет сами по себе как свободное объединение. То есть два вечера в неделю взрослые дяди и тёти после работы собираются вместе, чтобы репетировать новый спектакль. Это просто наше хобби, страсть.
Мы сейчас занимаемся в филармонии, и спасибо её руководству за это. Но хочется, чтобы было своё помещение, где бы можно было не только репетировать, но и выступать. Особенно когда появилась детская группа. Ведь для ребят нужны особые условия, не просто помещение для репетиций, но и туалеты, раздевалки, место, где их подождут родители. Нюансов много.
— Можно сказать, что эти убеждения и ваши творческие проекты как‑то связаны? Они, к слову, для вас альтруистские?
— В мире вообще всё связано. Если же вы имеете в виду, можно ли заработать с помощью грантов, то отвечу, что они вообще не для заработка. Я думаю, что их придумали, чтобы у людей была мотивация менять мир в лучшую сторону. Что мною движет? То, что мне интересны новые темы, люди, деятельность. Вообще не терплю никакого застоя, мне всегда нравился движняк, перемены.
— Вы сказали, что занимаетесь театром десять лет. Как вообще появился этот интерес?
— Очень неожиданно для меня. Я был очень далёким от сцены человеком. В детстве увлекался спортом, сразу после окончания пединститута ушёл в предприниматели. В 1990-е вообще было не до творчества, нужно было зарабатывать. Тогда и в бизнесе было очень интересно, и это, наверное, как‑то замещало творческие потребности. Однажды попал в театр Российской армии. Шёл спектакль «На дне» Горького. Было такое потрясение. Этот Лука… Я вообще не понял, как можно так перевоплотиться, вжиться в героя. Стал смотреть все спектакли подряд, в записи и живьём, читать, слушать. И, как ни странно, вдруг появилась потребность самому писать пьесы.
— Они легли в основу репертуара «Двух обезьян»?
— Что делать, если они никому больше не были нужны (смеётся).
— Не думали, что однажды окажетесь трижды битым: как автор, режиссёр и актёр?
— Ну меня утешило бы то, что даже у великих бывают провалы. Катастрофы не вижу в этом. Мы как творческие люди хотим что‑то сказать. Зритель вправе думать иначе. Мы не обязаны всем нравиться. Но наш театр существует много лет, вносит свой вклад если не в культуру, то в досуг белгородцев, значит, не всё так плохо.
— Клоунская линия в театре тоже результат потрясения?
— Скорее, общения (сначала заочного) с классиком жанра – художественным руководителем театра «Лицедеи» Лейкиным.
— Как вы думаете, что объединяет артистов самодеятельного театра?
— Иногда приходишь на репетицию без сил, настроения, но как только всё начинается, включается поток общей энергии, полностью перезаряжаешься. Театр – это своего рода терапия, и, испытав её силу, будешь всё время в ней нуждаться.
— Как вы стали режиссёром?
— Много лет театром «Две обезьяны» руководила дипломированный режиссёр Татьяна Климачкова, а я был у неё, так сказать, на подхвате. Когда она пошла в профессии дальше, то благословила меня на своё место. Как я для себя это понимаю: ты должен представлять картинку действия, а с другой стороны, должен уметь донести до актёров, что от них требуется для воплощения этой картинки. Потому что режиссёр – это, прежде всего, воля. Сейчас нарабатываю новый опыт – пробую снимать кино. Признаюсь, это захватывает.
— Нет у вас впечатления, что нужные люди всегда появляются в жизни в нужное время?
— Нужные люди, слова, решения и даже маршрут появляются не сами по себе, а когда ты твёрдо выбрал какой‑то путь. Это сто процентов так.
— Что вы думаете о соцсетях?
— Нравится это кому‑то или нет, но у них огромная коммуникационная и информационная сила. Если президенты стали через «Твиттер» свои решения объявлять, как вы думаете? Что касается меня, то признаюсь даже в некоторой зависимости от соцсетей. Мне важно не только новости там полистать, но какое‑то своё мнение, отношение к происходящему транслировать.
— Согласны ли вы с тем, что вся наша жизнь – борьба?
— Это по‑разному можно интерпретировать. Иногда борьба заключается в том, чтобы не бороться, просто сдержаться и подождать.
— Жалеете о том, что чему‑то не научились в детстве?
— Жалею, что не получил музыкального образования. Родители мои, к слову, на этом вообще не настаивали. И хотя мы сейчас с друзьями основали рок-группу «Некоторое количество», где я даже песни пишу, ору что‑то, чувствую этот пробел. Но я так себе говорю, что если бы захотел, выучился бы, это от возраста вообще не зависит. Значит, пока не сильно хотел.
— Насколько вы строги к себе и людям?
— С годами уровень многих претензий к окружающим заметно уменьшился. Единственное, что не терплю, – хамство. На него всегда отвечаю, да. К себе я не очень серьёзно отношусь. Вообще к своей значимости надо спокойнее подходить, мне так кажется.
— Что вы можете пожелать нашим читателям?
— Не бояться пробовать что‑то новое, искать себя и быть добрее.