Это самое лучшее место. Почему жители Красного так любят своё село

Там может не быть инфраструктуры, зато все знают друг друга по имени. Все свои. И тихость. От места, где живём, зависят здоровье, настроение, достижения, мироощущение, утверждают психологи. Недавно, кажется, нашла своё место.

Ёшь тваю каталку!

Показал нам его Егор Глазунов, эколог, краевед, писатель и журналист, хозяин этнического музея в хуторе Сторожевое под Прохоровкой. Несколько лет назад он сбежал из Белгорода «на землю». Устроился недалеко от Звонницы. А нам предложил съездить в своё родное село Красное.

«Красное стало заселяться в середине XVII века малороссиянами и казаками-черкасами. Первыми были Тяжловы, Багровы, Гончаровы, Лукьяновы, Глазуновы. Тогдашние Федоты, Кирьяны, Климы, Афони со своими Ганями, Фенями, Фросями, Горпенами и Маланьями селились на порядках (улицы, участки): Хламовка, Кукуевка, Головка, Драный, Висожары. Кое‑какие названия порядков дошли до нашего времени», – рассказывал Егор Гаврилович.

Всю дорогу он работал для нас экскурсоводом. Автор двух десятков книг о своей малой родине, защите живого мира делился с нами тем, что сам накопал, открыл из истории. Такое, что заслушаться можно.

«Коль осели здесь украинцы-хохлы, малороссы-кацапы, черкасы-казаки, белорусы-бульбаши, то и язык сложился колоритный, что солянка или винегрет. У нас в Красном говорили не медведь, а мядведь, не мешок, а мяшок. Чашка широкая называлась миской, чугун – чаун. Окрошку называли квасом. Часто «съедали» или заменяли буквы. Казать вместо сказать, ишшо – ещё».

Матом не ругались. Однако хлёсткие слова вылетали: балда, бес, долбня, змей, тварь, утюг, лапоть, шляпа…

«Бывали такие говорные завороты, что порой не понять: «Ёшь тваю каталку! Какая дож лупя, пряма з вядра, прорва с нябес» или «Манька, Устинька, давай-кя поишымси». Или ещё: «Тять! Колька дярётся дрыном», – жалуется сынок отцу. Тот отвечает: «Няхай тока папробуя ударя. Я яго как жмахну, кубарем пяряверница», – экскурсовод будто катал на языке каждое слово, как леденец, и заразительно смеялся.

Татьяна Кузнецова / Фото: Владимир Юрченко

Маршал Победы в Красном?

В 1886 году в селе Красное вместе с хутором Думный проживало 1 827 человек. Сегодня – 180. В позапрошлом веке местная церковь Дмитрия Солунского и начальная школа считались наиболее крупными в волости. Деревянный храм разобрали во время Великой Отечественной. Новый – только собираются ставить, нашлись добрые люди из местных.

Когда на Третьем ратном поле России горели небо и земля, в Красном дислоцировалась 183-я стрелковая дивизия, подразделения которой освобождали Прохоровку. Фашисты обстреливали село из дальнобойных орудий из Прохоровки – тут расстояние шесть–семь километров.

«Я родился в 1942-м. Однажды при таком обстреле в тряпье забыли меня. С войны в село не вернулись 300 мужиков. Мой отец пропал без вести», – сообщил Егор Гаврилович.

Десятка два старожилов-односельчан рассказывали Глазунову, что 13 июля 1943 года здесь побывал легендарный маршал Георгий Жуков. Ужинал и ночевал.

«Одни говорили, что разместился он в хате Федосьи Тяжловой. Другие – в доме Федченко. Утром поехал в госпиталь в Подольхи, подбодрить раненых солдат», – продолжал Егор Гаврилович.

Егор Глазунов / Фото: Владимир Юрченко

Королёв порядок

Красное. Глазунов везёт нас к своему товарищу детства, соседу по улице Алексею Зенину, фермеру-художнику, заслуженному работнику культуры. Улица Лесная – читаю на домах. Дорога вниз, вниз. Пролетев под зелёной аркой серебристых тополей, останавливаемся.

Чёрная молодая кошка расстилается у меня под ногами, переворот на спинку, потягушечки и обратно.

— Дождь будет, – на минуту становлюсь синоптиком.

— Нет, она кавалера зовёт, – заявляет эколог Глазунов.

И кот действительно вырастает возле подружки.

Через дорогу на большую нашу компанию смотрит корова, по брюхо в траве. В сочном от красок яру – пруд с птицей. На горизонте белеет пирамидка храма Петра и Павла в Прохоровке. Небо и поля, поля. Хозяин этой картины мира стоит у синих ворот в аромате калины-невесты.

«Вечером здесь ещё лучше. Лягушки с соловьями устраивают концерты. Храм подсвечивается и парит в воздухе, а там пониже спуститься – Звонницу увидишь», – разговор легко завязался.

— Есть название у этого места?

— Королёв порядок, со старины осталось. Или Королёвка. В селе дедов моих почему‑то звали королями. Когда сюда были посланы на охрану рубежей служилые люди, в их числе были такие рейтары – знатные военные. Род Зениных от них пошёл. Это выяснил сын, когда сделал генеалогическое древо семьи, – поделился Алексей Петрович.

Алексей Зенин / Фото: Владимир Юрченко

Где раздетые женщины?

— У вас, наверное, кисти не успевают высохнуть. Кругом такая красота. Что побеждает в споре: фермерство или творчество?

— Творчество.

Зенин лукавит, землю он любит, как и свои картины. В бизнесе он с 1993 года. Обрабатывает 300 гектаров, как ушёл из художественной мастерской, где много лет после армии и художественно-оформительского училища выводил лозунги: «Ленин и партия близнецы-братья», «Мир, труд, равенство, братство».

А дома было другое художество.

«В Прохоровке открывался Дом ремёсел, – вспоминает художник. – Я дал несколько своих картин, в том числе с обнажёнными женщинами. После открытия сотрудники Дома мне рассказывают, как всё прошло. Приехал один очень известный человек в области, говорят, а мы твоих голых баб сняли, убрали подальше. Вот он ходил-ходил, смотрел-смотрел, а потом и спрашивает: «А где раздетые женщины Зенина?». Пришлось предъявить. И он распорядился: «Повесьте – это искусство».

Алексей Петрович ведёт в свою художественную галерею на огороде. Он хочет назвать её «Жемчужиной рая».

«Это то, что останется после меня», – говорит он.

Я боюсь этого приглашения. Потому что, если не понравится, придётся врать из уважения к хозяину. Чистая, светлая просторная комната, по периметру уставленная такими же картинами и иконами. Класс!

Его портрет Столыпина висит в музее МВД России, пейзаж с видом Прохоровки понравился Рамзану Кадырову, много полотен купили в Москву, Италию, Германию. Картины Зенина выставлялись в музее ­«Третье ратное поле России» и художественном музее в Белгороде, постоянная действующая выставка работает в биб­лиотеке Николая Рыжкова в Прохоровке.

«Мне нужен кредит – довести до ума галерею, но банки отказывают. За две недели я объездил их 11. Хотел ещё взять денег на строительство часовни в Красном. Банки требуют поручителей или залог», – Алексей Петрович разводит руками.

Он говорит это, стоя напротив своих икон Святой Троицы, Иисуса Христа, Богородицы, Николая Чудотворца, ­Иоасафа Белгородского. Услышит ли кто‑нибудь его просьбу?

На память Зенин подписывает нам свой альбом с картинами.

Фото: Владимир Юрченко

А зовут меня Мария…

Едем дальше по селу. Нашего фото­графа привлекают старые живописные колодцы, в селе нет водопровода. Делаем остановку. Из магазина навстречу идут женщины. Одна из них звонко окликает Глазунова. Оказалась одноклассница эколога Мария Кобзева.

«Егор, заезжайте к нам. Я хлеба напеку. Дубы тянутся, калина цветёт, яблоки с прошлого года сохранились, я их вместе с бураками храню, вкус держится лучше. 30 вёдер картошки посадили нынче, огорода полгектара», – скороговоркой выпаливает одноклассница.

Она так улыбается, что и ты невольно тянешь уголки рта. Сообщила: мама была великой песенницей, могла за пояс заткнуть десяток басовитых мужиков на «музыкальном ринге». Сама Мария – частушечница. Сочиняет тексты, как реперы, с ходу. Есть и про Порошенко. И про себя.

«С неба звёздочка упала на прямую линию. А зовут меня Мария, Кобзева фамилия. Всё хочу к Якубовичу попасть на «Поле чудес», да заявку некогда послать», – опять смеётся.

Однако жизнь в большом городе её никогда не привлекала:

«Зимой ещё недельку–другую могу пожить в Белгороде. А летом каб­луки проваливаются в асфальт, такая жара. Думаю, когда же я деньги потрачу да домой уеду».

Самое лучшее место

За кладбищем с золотым солдатом на постаменте поворачиваем налево. В окна редакционной машины летит композиция кукушки и соловья из леса справа. Встречается много молодых кедров. Их высаживают приезжие из Перми и Питера, которых в селе называют «зелёные». На лугу пасётся белый стреноженный конь. Село такое нарядное, ухоженное, прибранное.

«Пойдём на захоронение, – предложение Татьяны Кузнецовой звучит так, что нельзя отказаться. – Но вначале я вам покажу свою усадьбу. Мои друзья говорят: «Что ты тут сидишь? В Европу надо ехать». Они меня не понимают, я – их. По‑моему, это самое лучшее место».

Кандидат педагогических наук ­Татьяна Николаевна уроженка Красного. Рано сделала карьеру, в 25 лет стала секретарём райкома партии по идеологии. До 2013 года работала в БелГУ профессором кафедры социальной работы, выпускала журнал «Добродетель». Считает, родовая усадьба – место силы, которое помогло вылечиться, когда доктора почти махнули рукой.

«Основатель усадьбы – мой дед Дмитрий Андрианович, участник Первой мировой. Он был столяр и пел в церковном хоре. Несколько раз с другом пешком ходил в Киево-Печерскую лавру. Бутылочка воды, сухарики, лапти через плечо – и пошёл. В 1944-м упокоилась бабушка, а через 40 дней умер дед. Вот их могилы», – хозяйка показывает на два простых металлических креста под дубами.

Как в настоящем саду, здесь много сидячих мест из пеньков. Широкую лавку с круглёнными подлокотниками мастерил дед Кузнецовой, выполнена без единого гвоздя. В летней, пахнущей деревом кухоньке на коврике с достоинством переживает нашествие гостей рыжий аристократ кот.

Фото: Владимир Юрченко