80 полётов в месяц
— Почему лётчики говорят «крайний» полёт, а не «последний»?
— «Последний» не очень приятно звучит. Это от военных пошло. Я служил и знаю, что там есть такие заморочки. Не надо испытывать судьбу. Можно ещё, например, сказать «заключительный» полёт.
— И когда он у вас был?
— Утром 20 октября (разговор состоялся 3 ноября – прим. авт.). Это было в Белгороде и Белгородском районе: Репное, Никольское. Стартовали с площадки у Сити Молла. Прекрасная погода, штиль. Дымка стояла. Вид классный, красота неимоверная. Катали волонтёров, которые нам бесплатно помогают. В качестве поощрения. А вообще, осенью из‑за погоды летаем мало.
— А когда летаете чаще?
— Многое зависит от погоды. Рекордные месяцы у нас, как правило, август и сентябрь. Фестивали проходят, соревнования, выездные мероприятия. По‑моему, в 2016 году у нас в августе на трёх пилотов пришлось около 80 полётов. Это очень много. Только у меня в тот же год было рекордных 150 часов налёта (всего – в районе 750 часов). А с ноября 2017-го по май 2018-го у нас на всех где‑то всего 20 полётов. Погода больше не позволила.
— Для вас полёты на аэростате – это работа?
— Ну на жизнь этим не заработаешь. Больше похоже на увлечение. Я военный пенсионер, но нужно искать какую‑то ещё работу, например в охране. И вообще чем‑то заниматься. Потому что без работы можно с ума сойти.
— Расскажите о своей службе в армии.
— У меня была замечательная военная карьера. Моздок. Гарнизон. Самолёты Ту-95МС. Ракетоносцы, которые сейчас базируются в Энгельсе. Заканчивал службу в должности штурмана эскадрильи. Уволился я в 1994 году, потому что начался всеобщий развал. На армию тогда все забили. Плюс регион был неспокойный – 40 км до границы Чечни. Десять лет прослужил и ещё четыре года – в Челябинском высшем военном авиационном краснознамённом училище штурманов.
— Вы родились не в Белгороде?
— Нет. И я, и жена из Челябинска. Дети родились в Моздоке. У меня друг из Белгорода – однополчанин. До 1994 года я был здесь один раз. Дня на три приезжал. Увидел, подумал: «Классный городишко. Сюда поеду после службы». И с 1994 года живу в Белгороде.
Зацепить воду
— С чего начались полёты на аэростатах?
— Это идея Вадима Радченко (президента Федерации воздухоплавания Белогорья – прим. авт.). У него замечательный рекламный бизнес был – агентство «Проспект». Мы вместе работали где‑то с 1997 года. Может быть, ему было скучно, не знаю. И так вот торкнуло. Он познакомился с Валерой Афанасьевым – родоначальником воздухоплавания в Белгороде. Был бизнес – были деньги. Купили первый аэростат, который до сих пор ещё живой. Называется «Цветной». Всё зарегистрировали. И Вадим говорит: «Не хочешь переучиться в пилота аэростата? Ты летал, поэтому тебе будет проще». Я прошёл двухнедельное обучение в Москве, куда входили теоретическая подготовка и контрольные полёты. И в июле 2012 года уже начал летать здесь.
— Что нужно, чтобы стать пилотом?
— Это зависит от особенностей человека. У Валеры это в крови. Он сам сделал полиэтиленовый шар, летал на нём. Потом сшил оболочку, собрал корзину, газовую горелку буквально на колене. Он пропитан этим. Многое зависит и от желания. Игорь Ходырев не имел никакого отношения к воздухоплаванию: не был военным лётчиком или пилотом, но прекрасно летает на аэростате. Ещё один пилот – Татьяна Романенко – начинала летать со мной. У неё коэффициент по теории выше 90. Это очень много. Есть люди, которые на лету схватывают. Учиться могут все, а полететь – нет.
— У каждого пилота свой стиль или все летают примерно одинаково?
— Я пробиваю полностью весь район высотным полётом, как правило. Игорю, например, нравится летать чуть ниже. Если есть водоём, он обязательно должен прикоснуться корзиной к воде, зацепить её. Мне не нравится. Особенно Белгородское водохранилище. Я всегда говорю: если вы увидите его сверху, то никогда не полезете туда купаться. Понятно, что иногда нужно коснуться воды для фото, видео, рекламы. Валера предпочитает спокойные полёты. У Татьяны опыта поменьше. Хотя она становилась призёром ростовских соревнований женских. Там она летала в сложнейших условиях: туман, дымка.
— Бывает, что из‑за страха люди отказываются лететь в последний момент?
— Пару-тройку раз у нас были мужские отказы перед самым стартом. Кто‑то коньяком себя успокаивает. Хотя, когда человек на адреналине, алкоголь не воспринимается. Женщины более бесстрашные: сели, полетели, в воздухе разберёмся. А мужик, как правило, изначально продумывает, анализирует ситуацию. Женских отказов от полётов я даже не припомню.
Фото Юрия Бограда
— Какие пассажиры вам больше всего запомнились?
— Беременных очень много каталось. Одному парню подарили сертификат на полёт втроём. Он привёл с собой двух друзей. Один нормальный. А второй во время полёта ни разу не посмотрел за борт. Целый час простоял, вцепившись руками в корзину. Но я таких людей уважаю. Ведь он же всё‑таки полетел. И потом вышел из корзины спокойный. Все нормальные люди боятся высоты. Вопрос в том, можешь ты или нет перебороть страх. Одна тележурналистка только спустя 40 минут после полёта смогла начать репортаж. До этого стояла не двигаясь. В полёте зацепили ветки. Она говорит: «Тормози, я по дереву слезу вниз». Тоже боялась сначала, но полетела.
Ни страха, ни эйфории
— В 2016 году вы поднялись на рекордную высоту – около 6 км. Какие чувства испытывали в тот момент?
— Перед этим поднимался и на 4 км. Каких‑то опасностей, страхов не было. Нормальный здоровый организм 6 км высоты переносит спокойно. Мне дышалось легко, но на всякий случай я иногда дышал через кислородную маску. Остальные почти масками не пользовались. Это Валера Афанасьев, Дима Романенко и Александр Спицын, который выпрыгнул с парашютом на трёх километрах. Старт был от музея-диорамы. Поднимались мы минут 30–40. И приземлились в районе Комсомольского Белгородского района. Всё здорово получилось, и повезло с погодой, ветром.
— Чего нельзя увидеть с земли, а можно с высоты?
— Сверху видна кривизна земли. Горизонт оказывается не прямой, а уходит по дуге. Это прикольно. Когда поднимаешься на 100 м или на 1,5 км, разницу практически не чувствуешь. Всё высоко. А когда выше 2 км, уже воздух другой, горизонт загибается. Самочувствие не меняется. В районе 3 км какой‑то выброс адреналина идёт. И какой‑то сдвиг воздуха: почему‑то на 3 км холоднее, чем на 4 км. Хотя с каждым километром температура падает примерно на 6 градусов.
— Что чувствует человек, когда находится в корзине аэростата на большой высоте?
— Страха точно нет. Это не риск, потому что это рассчитанный, контролируемый, подготовленный полёт: ты уверен в технике и людях, с которыми летишь. И какой‑то эйфории тоже не испытываю. В Минске, например, со мной летали министр спорта Белоруссии и мэр Минска с жёнами. В эти моменты думать об эйфории было некогда.
— А наш губернатор, мэр не катались с вами?
— Нет. Но многие наши вице-губернаторы летали.
Штатная ситуация
— В августе вы приземлились на дороге в Томаровке. В этом не было ничего страшного. Почему люди подняли шум?
— Тогда мы тоже катали волонтёров. Воскресенье. Шесть утра. Машин нет. Разделительная полоса чуть ли не двухметровая. Летим. Нужно было приземляться. Там поля, там тоже. Ну и решили приземлиться на эту разделительную полосу. Нормальная, рядовая ситуация. А когда оболочку собираешь, корзина лежит на боку. И кто‑то снял на телефон, отправил куда‑то в Интернет: упал шар. Если ты такой умный и считаешь, что что‑то случилось, по‑человечески остановись, спроси: «Люди, что‑то случилось, нужна помощь?» Нет, он просто снимает и отправляет видео. Вот такой сейчас народ.
Дальше поехали в Алексеевку летать. Не прошло и двух часов – звонок мне на телефон. «Здравствуйте, это МЧС, полковник такой‑то. А что за шар у вас упал на трассе?» Говорю: «Это я приземлился, плановый полёт, всё нормально, никто не падал». В итоге дошло до Рен ТВ. Пять телеканалов, по‑моему, показали. Мне пришлось сходить в транспортную прокуратуру, написать объяснительную. Я никому не помешал, не перегородил дорогу, никаких заторов не создал. Это абсолютно штатная ситуация.
— Сколько стоит полетать на воздушном шаре?
— Вся информация о ценах есть на нашем сайте (часовой полёт – от 15 до 18 тыс. рублей – прим. авт.). Детям до 12 лет – бесплатно. Почему это недешёвое удовольствие? Больше половины стоимости сразу уходит на газ, бензин (для машины, которая ездит за аэростатом). Сейчас одну машину загнали на ремонт – 40 тыс. рублей, вторую – 20 тыс. Сертификат лётной годности каждого аэростата стоит 150 тыс. рублей. Раз в два года необходимо его получать. Содержание парка аэростатов дорого обходится.
— В воздухоплавании больше спорта или шоу, красоты?
— В соревнованиях больше шоу, чем в обычных покатушках. Я считаю, это, конечно же, спорт. Есть очень зрелищные задания, например, когда пилот бросает спортивный маркер в цель – в так называемые кресты – размером 10 на 10 м. Диаметр оболочки шара – порядка 20 м. Очень сложно попадать. И таких целей может быть до семи по маршруту полёта. Пилоты должны хорошо работать мозгами.
— Самое красивое место, над которым вы пролетали?
— Минск, если говорить про города. А в Белгородской области красиво очень в начале осени. Разноцветье, часть полей убрана, часть распахана. Как картина. Хочется ещё полетать в горах. Например, в Армении или Пятигорске. Думаю, это очень интересно.