Белгородец Алексей Тверской: «Хотел быть педиатром, а стал патологоанатомом»

«Не можем взять педиатром»

«На первом курсе студенты хотят стать хирургами, и я не был исключением. На третьем поработал фельдшером на скорой помощи и мечтал попасть только туда. Когда начался цикл анестезии и реанимации, думал о карьере анестезиолога-реаниматолога. 

На четвёртом году обучения у нас начался большой курс детских болезней. Я попал на практику в детское отделение курской железнодорожной больницы и захотел стать педиатром. Три курса самозабвенно ходил туда помогать докторам и считал, что окончательно определился со специализацией.

Но тут министерство издало приказ о том, что студент, окончивший факультет лечебного дела, не может работать педиатром. Когда я пришёл в облздрав в Орле, мне сказали: «Не можем взять педиатром! Выбирайте профессию по направлению «лечебное дело». И предложили на выбор только две специальности: «рентгенология» и «патанатомия». Я выбрал последнюю».

Фото: Павел Колядин
Доктор Нуньес из Весёлой Лопани. Как в белгородском селе появился педиатр из Мексики

Не только мёртвые, но и живые

«Патанатомия включает в себя два больших раздела: секционный (вскрытие) и диагностический (исследование операционного и биопсийного материала). Причём с живым материалом приходится работать в 10 раз больше. 

Так, пациент, приходящий на приём к лечащему врачу, часто даже не подозревает, что в диагностике его болезни участвуют узкие специалисты: рентгенологи, узисты, клинико-диагностические лаборанты и… патологоанатомы. Например, у человека язва желудка, ему делают фиброгастроскопию. Врач-эндоскопист берёт несколько частей желудка размером около 1 мм каждая и направляет к патологоанатому, который их изучает. Потом на основе этих заключений врач ставит диагноз. А пациент видит лишь результат.

Также патологоанатом исследует любой материал, взятый у человека во время операции: удалённые родинки и жировики, вырезанный аппендикс или желчный пузырь, ампутированные конечности и так далее».

Первое вскрытие

«Своё первое вскрытие я, конечно, помню. Это было во время моей интернатуры, которая проходила в патологоанатомическом отделении Орловской областной клинической больницы. Коллектив состоял из двух докторов и меня – врача-интерна. Специальность наша редкая, а объём работы был приличный, я бы даже сказал колоссальный: весь первый год думать было некогда и не о чем. 

Так вот, заведующий стопку приказов вручил и сообщил: «Неделя на изучение, и всё это время ходишь за мной хвостом!» И ровно через неделю я провёл первое вскрытие.

Алексей Тверской уверен, что только патологоанатом может в полной мере рассказать, почему лечение оказалось неудачным / Фото: Алексей Стопичев

Наша больница обслуживала не только районы, но и противотуберкулёзный и психиатрический диспансеры. Вот заведующий и говорит: «Ты едешь в психиатрическую больницу на вскрытие». И я поехал.

Первым пациентом был дедушка с шизофренией. Умер после долгой болезни в этом психоневрологическом диспансере, и нужно было сделать вскрытие, чтобы определить причину смерти. 

Психологически это сложно – не из‑за того, что труп придётся вскрывать, а из‑за боязни что‑то не так сделать. Сотовые телефоны тогда только начинали появляться, их практически не было. Я поехал в другое учреждение без своего руководителя, в случае чего даже посоветоваться не с кем. Кроме того, на вскрытии ещё и доктора из этого учреждения присутствуют – стоят и смотрят на твою работу. Хотя теорию я знал отлично, всё равно было немного неловко, но в итоге справился нормально. Дедушка умер от пневмонии, а это довольно легко определить, так что в диагностическом плане было несложно».

Фото: pexels.com

Пахнет инфекцией

«В понедельник умерших было больше обычного, так как воскресенье – выходной. А при таком объёме, который был у меня изначально, навыки и опыт пришли очень быстро. Как оказалось, привыкнуть к вскрытиям не так уж сложно, особенно если делаешь их сам. Человек вообще ко всему привыкает. Тем более студента-медика готовят к вскрытиям с начала обучения. 

Уже на первом курсе каждой группе давали труп для препарирования: одни исследовали голову, другие – шею, третьи – верхнюю конечность и так далее. Кто хотел быть хирургом – вызывался препарировать за других. На третьем году учёбы изучали патанатомию, ходили на вскрытия, на пятом – знакомились с циклом судебной медицины. Так что никаких потрясений, придя в профессию, я не испытал. 

Главное, к чему нужно привыкнуть, – это запах. Например, содержимое желудка, кишечника пахнет специфически. При почечной недостаточности пахнет ацетоном, аммиаком. А когда ещё инфекции присоединяются, то чувствуешь неприятный запах тела, раневой поверхности. 

Неподготовленный человек, который не видел умершего, вскрытия, не чувствовал этот специфический запах, может и в обморок упасть. А патологоанатом с опытом, как говорится, на нюх начинает определять, чем болел человек, различает запах гнойных инфекций, почечной недостаточности, сахарного диабета со всевозможными осложнениями».

Фото: pixabay.com
Где кремировать умершего и сколько это стоит

Шаг вперёд для науки

«Работая врачом-интерном, я всё равно хотел стать педиатром или терапевтом. Думал год отработать и уйти. Но меня пригласили в аспирантуру с условием, что я остаюсь работать врачом-патологоанатомом. Я о таком и мечтать не мог: тогда аспирантские места были на вес золота. Нужны были красный диплом, работа на кафедре. У меня не было ни того, ни другого. Я согласился. 

В Курске сдал вступительные экзамены, и уже к новому году утвердили тему кандидатской диссертации. Мысли о смене деятельности ушли в сторону, появилась цель защитить кандидатскую, принести пользу, исследовать что‑то новое. Ведь каждое исследование – это шаг вперёд для науки. Тем более моя работа напрямую была связана с изучением человеческих тканей. Я был рад каждому вскрытию, которое мне давали, потому что мог исследовать нужный материал».

«Когда наворачиваются слёзы»

«Патологоанатомы, конечно, не бесчувственные. Людей всегда жалко, но, когда идёт ежедневный поток умерших, ты не думаешь о том, что человека вскрываешь, просто ищешь причины смерти, изучаешь болезнь. От этого очень многое зависит. Только патологоанатом может в полной мере рассказать, почему лечение оказалось неудачным, правильно ли вообще лечили и что пошло не так. Любое вскрытие тела может спасти сотни, тысячи людей. И это вовсе не громкие слова.

Конечно, иногда бывало тяжело. За 20 лет работы патологоанатомом мне пришлось вскрывать троих детей. Было невыносимо. До сих пор помню эти вскрытия – слёзы наворачиваются. Первым был 10-летний мальчик с пороком сердца. Ребёнка, наверное, можно было бы прооперировать, но у него была только 80-летняя бабушка, она на одну свою пенсию не смогла отвезти внука в Москву. Очень хорошо помню и другой случай – острый лейкоз. 

Видеть маленькое тело на столе очень тяжело. Детским патологоанатомом я бы работать не смог. В такие моменты особенно ощущаешь свою уязвимость и беспомощность, потому что лечащие врачи, как бы они ни старались, к сожалению, не могут спасти всех людей».

Фото: pixabay.com

Тонкости профессии

«Если человек умер в больнице, при вскрытии присутствует его лечащий врач. Тогда патологоанатом всегда накрывает лицо умершего чистой белой тканью. Не для себя, а для лечащего врача: ты не знал этого человека, а коллега его лечил, общался с ним, но не смог спасти. Для него это травма. Для патологоанатома же важно не лицо – тело, а органы у всех одинаковые.

Если при вскрытии патологоанатом считает, что смерть может носить криминальный характер, то сразу же прекращает работу. Он точно фиксирует всё, что обнаружил до этого момента, после чего тело передаётся на судебно-криминалистическую экспертизу, где уже криминалисты продолжают исследование.

В предрассудки мы не верим. Была у нас история забавная, ещё когда в орловской больнице работал. Раннее утро. Умершего пациента везли из отделения в морг. Вдруг каталка наехала на камушек, и одна рука выпала, видимо плохо связали. Санитарка испугалась, закричала. И уже на следующий день больницу завалили звонками с вопросом: «Правда, что у вас покойник ожил?»

Когда узнают, кем работаю, очень удивляются, но отношение ко мне не меняют. У людей ведь какое представление о патологоанатомах? Неопрятный мужик, лужи крови, горы трупов. На самом деле это не так. Кстати, женщин в этой профессии столько же, сколько и мужчин».

Фото: pexels.com