Жизнь выживших блокадников сложилась по-разному. Были среди них те, кто решил связать послевоенную жизнь с Белгородской областью. Сегодня в нашем регионе проживает 97 человек, переживших блокаду. В основном это люди, которые тогда были детьми. Тех же, кто прошёл весь ужас войны в сознательном возрасте, остались единицы, и тем ценнее их воспоминания.
Люди, пережившие блокаду, поделились с корреспондентом «Белгородских известий» воспоминаниями о страшных месяцах накануне знаменательной даты.
Эмма Израилевна Шагалова
«Мне было 14 лет, я как раз закончила 7 классов. Началась война, о её начале, как и почти все, я узнала на улице. У нас везде в Ленинграде висели громкоговорители, «чёрные кружки».
Начались страшные бомбёжки, горел Витебский вокзал, горели склады – пожар ужасный был, я жила недалеко, и мы с подругой всё видели. Первое время мы ходили в убежища, тушили зажигалки на крыше, а потом уже перестали ходить… Один раз я чуть не попала на фугаску. Это было зимой, когда стояли в очереди за хлебом.
Конечно, в школе мы не учились, но нас обучали слесарному делу, мы делали ножи, говорили, что для партизан. Тяжёлое было время. Самое страшное – холод и голод. Очень холодная была зима, страшно морозная. Особенно тяжёлым был январь, когда даже эти 125 грамм и то не давали, всё поели, что было. У нас была коммунальная квартира – умерли все взрослые. Не было ни воды – ничего. Ежедневно умирали тысячи горожан.
Было холодно, страшно, но главное – голод. Я помню лежащие трупы вдоль улиц… Кто сам не пережил блокаду, тот не поймёт.
Вы знаете, было очень тяжело, но никто, как говорится, духом не падал. По Ленинграду ходило такое выражение «Всё равно Победа будет!». Мы ведь слушали радио и про себя думали, что мы умираем дома. Мы сопереживали тем, кто в концлагерях: им ещё тяжелее».
Вера Николаевна Уткина
«Когда началась война, мне было 15 лет. Я закончила первый курс педучилища, которое готовило учителей широкого профиля для школ Ленинграда (туда на учёбу принимали только отличников).
Я собралась домой к отцу в Старую Руссу. У меня билет уже был. И вдруг объявляют начало войны. Стало страшно. Люди растерялись, это было видно. Я сразу побежала в своё училище. Нас ведь до войны обучали военному делу, у всех были значки ГТО, умели обращаться с оружием, противогазами, оказывать первую помощь.
В училище уже пришли все. Старшекурсники отправились потом в военкоматы, а мы, младшекурсники, – на окопы… Но пробыли мы там недолго – начались бомбёжки, и нас, как самых маленьких, вывезли в Ленинград. Там из нас организовали санитарную бригаду.
Фактически сразу начался голод. С первых дней склады разбомбили, кто сумел – сделали запасы. В конце года начался настоящий голод. Зима была такая холодная, разбомбили все коммуникации – не было ни отопления, ни света, ни воды. У моей тёти была хорошая квартира, было столько мебели – всё это пошло на топку.
Мы на крышах дежурили – смелые какие были! – сбрасывали фугаски, а потом стали ходить по квартирам: было много умирающих. Иногда зайдёшь в квартиру – взрослые мёртвые, а дети живы. Мы ходили, собирали мёртвых, у нас были машины, которые отвозили их на кладбища или в сараи, во время морозов. А детей мы отправляли в приёмники. В нашем ведении был Васильевский остров.
Конечно, нас ёще кое-как кормили, мы ведь работали: давали похлёбку, вначале хлеба по 250 грамм, а вот детям, иждивенцам меньше – 120 грамм.
Как было страшно – полно снега. Нам ещё повезло: Нева было близко, можно было воду брать. А представляете, люди были совсем без воды. Идёт человек по улице, закутан в одеяла, и падает – просто замертво падает. И сделать ничего нельзя. Мы привыкли.
Так продолжалось до февраля. Мы были вместе с двоюродной сестрой. Уже начали падать с ног и не могли помогать. Нас оставили в казармах, давали немного хлеба. Как открылась дорога, нас вывезли. Мы были фактически без сознания. Нас привезли в Калининскую область, думали, что умерли, но мы дышали. Нас положили в госпиталь, и уже через месяц мы включились работу. Были и за санитарок, и за медсестёр – кормили больных, убирали, разгружали санитарные поезда.
В Ленинграде я бываю очень часто. Сейчас Ленинград красивее, чем был до войны – Петергоф, Пушкин, дворцы все восстановлены – какая красота! У меня в Петербурге дочь живёт, вторая дочь живёт в Белгороде. У меня уже семь правнуков! Я бабушка богатая!»
Виктор Николаевич Скосарев
«Мне было восемь лет, моему брату Николаю – десять. В начале войны мы, мальчишки, наблюдали в небе воздушные бои – нам интересно было…
Все окна в городе были заклеены бумагой крест-накрест, чтобы не треснули при бомбёжке. С наступлением темноты не было ни одного огонька – окна завешены, если где-то из окна пробивался лучик света, то сразу слышались свист и крики дворника: светомаскировка. Начались массовые налёты бомбардировщиков. С воем сирен люди бежали в бомбоубежища. Мы так бегали месяца два-три, а потом стали надеяться на авось. С неба тысячами сыпались фугасные и зажигательные бомбы. Улицы были засыпаны листовками, в которых нас призывали сдаться и получить пищу.
В сентябре разбомбили Бадаевские склады. Мама ходила на пепелище и принесла горелого сахара. После под обстрелом она ходила на поле за капустой. Наш отец записался в ополчение.
Ленинградцы рыли окопы, противотанковые рвы. Один раз и я с мамой рыл большущий ров… Есть было нечего. Один раз мама принесла дохлую кошку… затем крысу… Принесла как-то кусочек холодца, она купила его на рынке. Когда начали делить его на семью, то увидели в нём человеческий ноготь. Как сильно мы ни были голодны, но есть не стали.
13 февраля 1942 года – самый страшный день для нашей семьи. Мой брат пошёл отоваривать карточки. Полученный паёк он нёс домой в авоське. На него напали – еду забрали. Николай боялся возвращаться домой, он не мог представить себе, как сможет сказать об этом нам с мамой. Мы ведь уже не ходили, лежали только. Он рассказал нам всё. Мама успокоила его и уговорила нас с братом лечь поспать. Мы заснули, а проснулись от хрипа мамы. Вначале мы обрадовались, подумали, что она уснула, до того она несколько дней не спала, но потом хрип стал затихать… Мама умерла.
Брат сообщил отцу о смерти мамы, и его отпустили на несколько часов, чтобы пристроить нас в детский дом. В детский приёмник Колю сразу взяли, а меня не хотели брать, так как я был «рахитом», заставляли отправить меня в больницу. Отцу пришлось пригрозить оружием, чтобы меня взяли.
В Белгороде мы с супругой Алевтиной Ивановной оказались в 1960-м. У меня здесь живёт двоюродная сестра. Мы с Алевтиной Ивановной поженились в Ленинграде в 1959 году, а в 60-м приехали в Белгород к сестре в гости. Как бы сейчас сказали, в свадебное путешествие. Нам очень понравился город. Мы взяли и переехали и не жалеем об этом. Можно уже сказать, что мы белгородцы. У нас две дочери родились и выросли в Белгороде, правда, сейчас живут не здесь. У нас уже есть и внуки, и правнуки. Мы счастливые деды!»