Огонёк с другой планеты, или Что хранят письма в пожелтевших конвертах

Сначала из Новороссийска в Москву, пока отец учился в МГУ. Потом из Новороссийска в Белгород, куда отец попал по распределению. 

После многочисленных переездов этих писем осталось не так уж много. Красивым почерком, на пожелтевшей уже бумаге, в конвертах с особым знаком «Письмо ветерана». Хотя над этими конвертами дедуня всегда подшучивал, мол, письма в такой одёжке ходят ещё дольше обычных.

Отец пришёл, достал пачечку писем и принялся тут же, на кухне, читать некоторые. Я готовила ужин, заваривала чай, слушала и ловила себя на том, что всё это уже когда‑то было. Только отец читал эти письма маме, пока она хлопотала на кухне. И они обсуждали прочитанное, улыбались дедуниным шуткам, думали, какую бандероль отправить старикам.

Хорошо и светло. От простого, но аккуратного перечисления сделанных домашних дел, описаний непростой новороссийской погоды, которой дедуня как вечный моряк уделял всегда особое внимание. 

«Погоды стоят нынче зимние, норд-ост до 24 метров в секунду». 

Фото: пресс-служба УФПС по Белгородской области
Ирина Звягинцева из Строителя стала лучшим почтальоном среди коллег из 9 регионов

Удивительно, но почти в каждом письме дедуня обязательно пишет, кто из родных где работает, хотя почти все наши родственники работали всю свою жизнь на одном и том же месте. Далее следует подробное описание того, кто как часто заходит и как растёт огород, и разбор наших с сестрой присланных детских картинок-каракулей: «вообще картины требуют изучения специалистов».

Дедуня шутливо упоминает свои ежедневные обязанности, называя их «тыбы», потому что бабуня каждое утро его увещевала: «ты бы сходил за хлебом», «ты бы приготовил обед», «ты бы оплатил воду», «ты бы напилил дрова на зиму». Порой конфликты с вспыльчивой бабуней были слишком острыми, так что дедуня даже иногда жаловался:

«Жизнь наша идёт, как и у всех, но у меня ещё хуже».

Или:

«Мать также уже утвердилась сидеть дома, стирать, убирать и меня ругать, если что не по её. Так что у нас распределение труда. Печку разжигает сама, а я готовлю дрова и уголь. Моет полы и заметает только она: мне доверия нет. Вот так и живём. Даже чай заварить и то у неё специальная технология». 

Фото: pixabay.com

Но чаще шутил: 

«Все стали утром и вечером пить чай, так что англичан и китайцев заткнут за пояс, как наибольших потребителей чая». 

А вот ещё:

«Господа кроли растут. Сейчас не страшно с болезнями кролей. Если приболеют, то посажу под экран телевизора – и пусть лечатся гипнозом Кашпировского или Чумака. Мы с матерью и то пробовали сеансы Чумака и Кашпировского, но на нас они не действуют. Что у матери, что у меня всё по‑старому. Вероятно, это действует только на молодых».

Эти письма как огонёк с другой планеты, на которой все ещё живы, топят баню по субботам, гоняют медведок на огороде, ворчат друг на друга по‑стариковски, варят варенье, пьют чай, ждут нас в гости. 

И вот я дошла до 1998 года. Начала читать и споткнулась. Такое длинное раньше вступление, состоявшее из пожеланий здоровья и ритуального перечисления имён всех, кому адресовано письмо, вдруг стало слишком коротким, помещающимся в одной строке. Исчезли и наши с сестрой прозвища, которые давал нам раньше дедуня: Настя-музыкантша, Настасья-домохозяйка, Ксюха-художница.