Элькина война. Каким запомнила своё детство белгородка Эльпида Власова

Событий и встреч – не на одну жизнь

Сейчас Эльпиде Мкртычевне 87 лет. Она часто ходит на концерты в белгородскую филармонию, которой руководит её дочь, регулярно заглядывает в музей-диораму, почётным дарителем которого является, любит гулять по городу. И если бы не высокое временами давление, застать дома эту энергичную пожилую женщину было бы невозможно.

За плечами у Эльпиды Власовой – жизнь, событий и интересных встреч которой хватило бы на две, и ещё осталось бы. После войны она окончила десятилетку в родном Ростове-на-Дону, отучилась в институте на факультете иностранных языков, вышла замуж и родила двоих детей. Поездила по стране за мужем, которого в 1985 году перевели в Белгород. Здесь Власовы и осели.

Семья Власовых (сразу после свадьбы) / Фото: архив Эльпиды Власовой

С гордостью она рассказывает о художественном таланте ныне покойного супруга, Юрия Владимировича, который много лет возглавлял белгородское управление КГБ и потом ФСБ, а в свободное время рисовал картины и раздаривал их друзьям. Тепло вспоминает о родном дяде Хачатуре, который руководил крупным авиаремонтным предприятием и был знаком с Гагариным. И без всякого хвастовства говорит о своём знакомстве с молодым Владимиром Путиным: они встретились на заре его карьеры, на отдыхе семей сотрудников КГБ в ГДР, когда никто (даже он сам) ещё не подозревал о той роли, которую ему предстоит сыграть в жизни страны.

Но самые яркие и одновременно самые непростые её воспоминания связаны с войной. Говоря об этом, она словно возвращается почти на 80 лет назад. И вновь становится девятилетней Элькой, которую злой рок вырвал из родного Ростова и забросил в эвакуацию в Махачкалу.

Сотрудники КГБ с жёнами на отдыхе в ГДР (чета Власовых в центре) / Фото: архив Эльпиды Власовой

За две папироски

«После русско-финской войны моя умная бабушка нашила холщовых мешочков: для соли, сахара, папирос. И когда началась Отечественная, мы с ними пришли на вокзал, чтобы уехать из Ростова. Но пробиться в поезд было невозможно: на лестницах в вагоны люди висели гроздьями. Бабушка подошла к солдатику: «Папироску хочешь?» И меня закинули в вагон. А бабушка одному папироску дала, другому – и её тоже завели в поезд. Так мы с ней и доехали до Махачкалы.

Мама, Ольга Маркиановна, нас отправила в эвакуацию, а сама не смогла сразу уехать. Она была заведующей сберегательной кассой – на ней числились государственные ценности. И вот они с кассиршей загрузили мешок облигациями золотого займа СССР и пешком понесли его в Махачкалу. Ноги были разбиты в култышки. Мама рассказывала, что по дороге приходилось воровать сухари у лошадей. А при бомбёжке падали и голову мешком накрывали. Я её спросила: «Мам, а если бы ноги оторвало?» А она мне: «Элька, без ног‑то можно жить, а вот без головы – нельзя!» По пути в одном из населённых пунктов их встретила ревизионная комиссия, составила акт и приняла облигации. И они пошли дальше, уже без мешка. Им предлагали остаться ночевать в том селе, но мама ко мне торопилась. А потом их догнала новость, что ревизионную комиссию настигла бомбёжка, и все погибли…

В Махачкале была тишина. Правда, народу было очень много – туда стекались все, кто хотел уехать подальше от войны. И вот нас предупредили, что приедет балет Большого театра, будут ставить спектакль «Бахчисарайский фонтан». А танцевать будет совсем молодая танцовщица, которую ещё мало кто знал, – Уланова. Мы, дети, весь спектакль сидели на сцене не шелохнувшись, со сложенными на груди руками, как массовка в спектакле, – я запомнила это на всю жизнь. И потом, после войны, когда мы с мужем оказались в Крыму, посетили этот фонтан. И я поняла, что тот спектакль был посвящён жизни и любви».

Эльпида Власова / Фото: Владимир Юрченко

Бедно, но дружно

«В эвакуации мы жили у моей родной тётки – Антонины Маркиановны Молчановой. Она держала коз, а мы, дети, должны были за ними ухаживать. Скоро в нашем дворе появилась первая семья, где погиб кормилец. Там было пятеро детей. А люди жили дружно, помогали друг другу. Подоит тётка козу, кричит: «Элька! Бери стакан молока, неси им!» Говорю ей: «Тёть Ника, ну что такое стакан?» А она: «А-а-а-а, Элька, то она деткам кашу на воде варит, а так – на молочке!»

Было очень голодно. Основной едой была кукурузная каша и фрукты. Нас, детей, посылали далеко за город, к кукурузным полям. Кукуруза осыпалась, надо было её собирать. Мой дядя, Анатолий Сергеевич, был рукастый, инженер-железнодорожник. Он соорудил во дворе жернова, на которых её можно было молоть. Весь двор пользовался. Когда у меня был день рождения, тётка из кукурузной крупы сделала наполеон. Сметану собрала с козьего молока и взбила крем. Весь двор пришёл на угощение.

Наш дом стоял прямо над железной дорогой, по которой в Махачкалу с запада привозили раненых. Через дорогу от дома был госпиталь, и там показывали фильмы, которые детвора бегала смотреть. Вот пойду туда – бабушка мне в кулёк фруктов с собой навалит и пирожков каких‑нибудь – раненых угощать. Обратно прихожу и жалуюсь ей: «Бабушка, я ему кулёк принесла, а он достаёт оттуда гостинцы и меня ими кормит!» Она мне: «Это он по своим деткам скучает, ему приятно тебя угостить». Я ещё ребёнком была, не понимала этого».

Эльпида Измерянц с семьёй (на руках у мамы, рука на плече у бабушки) / Фото: архив Эльпиды Власовой

Про нефть и камнепад

«За нашим двором стояли большие наливные баки. А внизу было железнодорожное полотно и Каспийское море. Немецкие самолёты пытались бомбить Махачкалу, но их не пропускали. Один гад сумел прорваться и пробил бак, но не до конца, а сделал насечку, из которой потекла нефть. С одной стороны, нельзя было терять ценный продукт, с другой – под баком железная дорога и море – что будет? И вот родители повязали нам фартучки, повесили на поясок отмытые в кипятке старые консервные банки. Мы, дети, стояли гуськом и алюминиевыми ложками по каплям собирали между камней драгоценную нефть в эти банки. Починить бак было невозможно – ни гвоздями, ни сваркой – ждали, пока нефть опустится до уровня насечки…

В Махачкале я закончила семь классов. А в 5-м классе меня, Эльку Измерянц, обозвали фашисткой! (смеётся). Потому что немецкий язык стали преподавать, а я оказалась в филологии способной. Я пожаловалась бабушке, сказала, что в школу больше не пойду. А моя умная бабушка попросила учительницу по‑другому провести урок. Чтобы стихи на немецком читала не я, а другая девочка. А я играла на скрипке маленькую пьеску Бетховена. У нас с братом Виталием в Махачкале был учитель-немец – Генрих Францевич. Он мне свою маленькую скрипочку дал и отправлял в госпиталь выступать для раненых.

Ходили мы с двоюродным братом в горы пасти народившихся козочек. А в один из дней взрослые нам сказали не идти. А к вечеру город заволновался: со стороны гор доносился грохот – немцы, что ли, идут? Орудия стреляли так, что дома содрогались. Как мы узнали потом, немцев послали захватить Махачкалу и Баку. Через Грозный их не пропустили, и они пошли в обход, через горы. Операция называлась «Эдельвейс». А местные чабаны о ней пронюхали. Собрали своих родственников – крепких мальчиков – устроить камнепад. Те начали валуны сталкивать и ни одной пули не потратили. Когда в горах начинается камнепад, он потом продолжается естественным путём. И немецкая армия не прошла. Это был 1942-й – самый страшный и тяжёлый год».

Фотохроника в старых альбомах / Фото: Владимир Юрченко