«Лётом летели». Почему Вокзальная была городом в городе

Всё логично

Появилась она в Белгороде, разумеется, после прокладки железной дороги – в 1869 году. До этого местность в восточной части города считалась обычным болотом, на которое свезли сотни тонн песка и глины, чтобы стало возможно какое‑либо строительство.

Первое письменное упоминание о Вокзальной, если верить краеведу Александру Крупенкову, встречается в «Списке родителей учеников Белгородской мужской гимназии от 1895 года», где напротив каждой фамилии стояли адреса проживания с указанием улиц, в том числе и Вокзальной.

На дореволюционных открытках улица и одноимённая площадь выглядят островками несуетной жизни, где всё чинно и размеренно, без толкучки и напряга. Ноги пешеходов утопают в толстом слое песка (что в ливни было благом), извозчики на сытых лошадях поджидают пассажиров, а праздные горожане совершают променады. Первый вокзал по стилю напоминал дворянскую усадьбу (кардинально он менял свой облик три раза) и содержался в образцовой чистоте.

Вообще история улицы настолько насыщенная и интересная, что рассказывать о ней можно долго. Что, собственно, и сделал Александр Крупенков в книге «Пройдёмся по старому Белгороду», которую я настоятельно рекомендую. Помимо упомянутого издания, воспоминаний белгородцев и собственных впечатлений, в прогулке по Вокзальной у меня были отличные консультанты – наш редакционный фотограф, коренной белгородец Владимир Юрченко и краевед Сергей Петров, история семьи которого связана с этой улицей.

Старая вокзальная площадь / Фото: nailizakon.com

Наш паровоз

Связующим звеном, стержнем и жизнеопределяющим центром здесь всегда была железная дорога. Долгие годы здания (включая пекарни, магазины, общепит, даже кинотеатр в железнодорожном вагоне) на Вокзальной и на соседних кварталах принадлежали её ведомству. Оно их обслуживало, отвечало за благоустройство дорог и дворов, коммуникации и безопасность вплоть до 1994 года (если верить очевидцам), когда эти обязанности перешли городу.

Даже сегодня практически каждый второй встречный в этой районе – железнодорожник. Не нынешний, так бывший или из железнодорожной семьи. В царские времена это означало образованность, а оттого некоторую элитарность местного контингента. Не случайно же революцию в Белгороде делали богатые интеллигенты и железнодорожники. Их неформальное отличие от остальных горожан перетекло и в советское время, дополнившись, как теперь сказали бы, корпоративной солидарностью.

«Наш дом № 19а строили в конце 1980-х железнодорожники всей страны. Тогда у каждой железной дороги были свои строительные организации, которые собирались вместе, когда надо было быстро возвести что‑то большое», – рассказывает мне, выглядывая с балкончика, железнодорожник на пенсии Николай Иванович.

180-квартиный дом, напоминающий размерами «Титаник», образцом ударного труда, пожалуй, и останется – исключительно мрачное здание. Странно, что его выбрали фоном для легендарного музея-поезда, в котором разместилась экспозиция об истории белгородского отделения ЮВЖД. Зато стоит дом на месте известной школы.

«Это было деревянное здание с печным отоплением, обложенное кирпичом. До революции в нём размещался учительский институт, а в советское время – школа № 35. Во дворе стояла статуя спортсменов, ныне утраченная. В 1969 году рядом построили новый школьный корпус, куда перевели учеников, а в старом разместился интернат для детей с проблемами обучения. Вскоре дореволюционное строение совершенно обветшало, снесли его в 1979–80 годах», – рассказывает Сергей Петров.

Встреченный нами бывший железнодорожник Алексей Степанович говорит, что здесь всегда было много украинцев.

«Волна шла в основном из Харькова, поскольку белгородское отделение железной дороги № 1 подчинялось ему. И специалисты, окончив там железнодорожный институт, просто лётом летели в Белгород: у нас очень быстро строили и давали жильё. Жили тогда победнее, но было подружнее», – глубокомысленно поднимает вверх палец наш собеседник.

На века

Как бы ни изощрялись современные строители в раскладке и яркости панелей (похоже, на Вокзальной это главный тренд в отделке фасадов), глаз упорно ищет старину. Мы переходим на чётную сторону, где сохранилось несколько потрёпанных временем невысоких домиков. Одноэтажный № 6, видимо, жилой. Вот куда бы напроситься в гости, но на стук никто не отзывается. Двухэтажки – № 12, 14, 16. Сергей Петров рассказывает, что под штукатуркой у них скрываются следы от пуль: во время войны им сильно досталось. 

Во дворах сохранились сарайчики интересной кладки из тёмного кирпича, который теперь называют английским. Камни гладкие, плотные, что называется, сделаны на века. Вот куда надо приводить на экскурсии будущих технологов, показывая «как надо» делать стройматериалы. Дворики немного дикие, увитые девичьим виноградом. Здесь даже густой уличный шум притихает – другой мир. Но это на наш, туристический взгляд, который отличается от аборигенского.

«Никому ничего не надо, – вздыхает единственная встреченная нами жительница дома № 12 Инна. – Траву никто не косит, ничего не убирается. Десять лет назад якобы сделали капитальный ремонт: крыша снова течёт, стены идут трещинами. Опять платим за капремонт, который теперь в 2045 году. А дом наш с 1926-го. Как вы думаете, достоит он до этого времени?»

Не знаем, как её успокоить. Хочется, чтобы достоял: мы из тех, кому старые кирпичики и трещинки – бальзам на душу.

Как выясняется позже, по незнанию мы прошляпили интереснейший объект у дома № 10. До войны это был элитный двухэтажный дом, во дворе которого стоял фонтан, интересный как символ времени.

«В этом доме жил мой двоюродный дед, железнодорожный начальник Андрей Коропенко. Фонтан, судя по всему, должен был подчёркивать статус жилья. Самое интересное, что его никто не видел работающим. Более того, он зарос виноградом и не был виден», – уточняет Сергей Петров.

Тем не менее патриотам города его судьба была небезынтересна, и, когда несколько лет назад дом выкупили новые владельцы и стали надстраивать, на городских форумах развернулись страсти по поводу судьбы фонтана. И вот, новость: его не разрушили, он целёхонек, но за ограждением стройки, к сожалению, не виден.

Фонтан, домики, сараи да водонапорная старинная башня за вокзалом – немногое, что осталось от архитектурного прошлого.

Кров и стол

Около 1911 года на Вокзальной было как минимум две гостиницы: номера Доброродного и Небытова (на этом месте, в доме № 1, теперь находится региональное руководство Юго-Восточной железной дороги). Также для приезжих стояла будка «Квартирное бюро», где бесплатно можно было узнать о свободных номерах в городе. Сегодня её заменили «Букинг», «Авито» и другие сайты объявлений. Вживую же мы насчитали четыре гостиницы, в том числе один хостел. 

Из едален в путеводителе 1911 года Иван Кулегаев упоминал буфет при железнодорожном клубе (предположительно в доме № 12).

Сегодня кафешек куда больше, но до славы «Золотого льва» им пока далеко. Владимир Юрченко решительно толкает одну из внутренних дверей в здании № 18 под вывеской «Пятёрочка». Стены толстенные, на потолках ручной работы люстры из меди и «ржавого» стекла.

«Это ресторан моей молодости», – поясняет фотограф, уверенно направляясь вверх по лестнице.

Большой зал чист, пуст и тих, о бурном его прошлом ничего не напоминает. Приветливая работница разрешает осмотреться.

Собирательный образ бывшей звезды общепита складывается такой: в 1970-е ресторан был первым и единственном в своём роде в этом районе. Именовался поначалу он «Южным», привлекая привокзальную шпану и савинских пацанов, известных своей разухабистостью.

«Я попал сюда в день открытия, – рассказывает Владимир Витальевич. – Посреди зала стояла кастрюля, из которой повариха шмякала половником всем желающим в тарелки картофельное пюре».

Непритязательным сервис оставался многие годы, но музыканты здесь были одними из лучших в городе, считает Сергей Петров.

В районе дома № 23 (видимо, там, где теперь кафе «Бублик») было ещё одно культовое место – бывший винно-водочный магазин, прозванный в народе «Ступеньки», который во время сухого закона в конце 1980-х считался мегапопулярным.

«Это был один из трёх магазинов такого рода, но почему‑то самый любимый народом. Очередь в него уже с утра заканчивалась на улице Литвинова (ныне – Белгородский проспект). Охраняли толпу несколько нарядов милиции», – вспоминают детали мужчины.

Свято место пусто…

А вот то, что на Вокзальной был когда‑то храм, помнят немногие. Стоял он на пересечении Вокзальной и Петропавловской (позже – Литвинова, Белгородский проспект), отделяя слободу Саввина от большого города.

Построили храм в 1777 году на средства белгородских прихожан и освятили в честь Петра и Павла.

«Церковь уничтожена большевиками, сегодня на её месте новый дом «пряничного» вида», – рассказал Сергей Петров. 

По фотографиям пытаемся представить величие и красоту Петропавловской церкви. Тихое было место, почти пустынное. Сравнивать его с гудящей клаксонами современностью – утопия.

Поэтому напоследок просто обходим дворы, расположенные в конце Вокзальной.

«Это не двор, а гараж. Всё доведено до абсурда, всё сделано кое‑как. Нет ни благоустройства, ни места для общения, – задерживается по нашей просьбе жительница железнодорожного дома № 26а Валентина Афанасьевна, указывая на засилье машин. – А домоуправление наше, что даже не смешно, – в конце Щорса, и внимания дому – мизер».

Женщина не преувеличивает: выжженная трава на куцых газонах, полное отсутствие лавочек и десятки машин кого угодно лишат оптимизма.

У соседнего, 28-го дома куда как веселее. Навстречу нам – старший по дому Николай Цапко. Во дворе зелено, ухоженно, цветисто.

«Сразу хочу сказать, что у меня есть коллектив, с которым я всё это высаживал», – бывший машинист тепловоза из старой железнодорожной династии обстоятельно рассказывает о былой работе, благоустройстве двора, сложностях пенсионерской жизни.

На разговор выходит единомышленница Николая Давыдовича и активистка Алла Владимировна. Под накрапывающий дождь, прихрамывая, они идут в обязательный ежедневный обход вокруг дома: кто, кроме них, посмотрит за порядком? 

Мы бросаем прощальный взгляд на изображение огромного паровоза на торце дома напротив, который мчится вперёд, выпуская пары. Конечно, в светлое будущее, к новой, прекрасной жизни. Хочется верить, он достигнет его, не разрушив окончательно то, что создавали многие поколения жителей Вокзальной.