Домов почти нет, людей – тоже. Кто живёт на улице Озембловского

Остатки слободы Жилой

Когда‑то, 200 лет назад, здесь была слобода Жилая, одной из улиц в ней – Покровская. На старых снимках она часть нынешнего Свято-Троицкого бульвара, начиная от подземного перехода и далее по территории Марфо-Мариинского монастыря. Задворки между монастырским забором и новыми многоэтажками и есть начало улицы Озембловского.

На карте нумерация домов здесь останавливается на цифре 37, по факту же многих давно нет. С 2014 года на их месте стали расти современные жилые комплексы. Гиганты, хоть и возвышаются на месте Жилой слободы, прописаны не на Озембловского, а на Гостёнской. Малоэтажки 1917 года постройки, вероятно, видавшие самого революционера лично, снесли как не представляющие архитектурной и исторической ценности.

Иван Озембловский – первый председатель Белгородского уездного комитета РСДРП (б). Дворянин, выпускник Бернского университета в Швейцарии и Гейдельбергского университета в Германии, свободно говоривший на четырёх языках, проникся идеями марксизма. После февральской революции 1917 года стал одним из главных большевистских вожаков Курской губернии. Чекист, профессиональный революционер, участник беспощадных карательных операций в Белгороде и Курске. В 1919-м по дороге на Украину, куда ехал для активизации нелегальной деятельности местных партийных организаций в поезде его узнали деникинцы. На станции Харьков-Сортировочный его расстреляли вместе с молодой женой. Ему был 31 год, жене – 19. А спустя десять лет его имя увековечили, переименовав улицу Троцкого – бывшую Покровскую.

«Только переехали, Озембловского не знаем»

Век спустя о жизни и смерти революционера Озембловского жители новеньких многоэтажек не знают ничего или почти ничего. Да и самих жителей будто и нет: я хожу по этой улице дважды в день, и она всегда пуста.

На июньском солнце бетонные джунгли накаляются как сковорода, детская площадка тоже пустынна. К вечеру в песочницу и на карусели появляются несколько мамочек с детьми, но разговаривать наотрез отказываются. Такого жёсткого сопротивления я не встречала давно, но молодёжь улицы имени революционера явно не расположена к банальной минутной беседе. Почти в погоне успеваю задать единственный вопрос:

— Да я только хотела спросить, знаете ли вы кто такой Озембловский?

— Мы здесь недавно живём, не знаем ещё никого.

Остальные ретировались, едва завидев двоих неизвестных с фотоаппаратом. 

Развалины «цезарских палат»

Один из выживших старых домов – № 2а. Это розовая двухэтажка, построенная, судя по документам, в 1959 году. Она притаилась за деревьями и разросшимся хмелем рядом со стадионом школы № 45, стоящей на проспекте Славы. Дом уже пустой, и дни его сочтены. В бывшем зелёном дворике свалка из досок, оконных рам, тряпья и всего того, что когда‑то составляло быт 21 жильца. Удивительно, как быстро в отсутствии людей всё превратилось в мусор.

Когда школьники ещё учились, их магнитом тянуло в брошенный дом. Не боясь напороться на ржавый гвоздь, они с любопытством пробирались в пустые комнаты. Сейчас дети на каникулах, теперь мы беспардонно переходим из чьих‑то спален в чьи‑то кухни. В одной квартире вполне приличный ремонт, в другой дерзкие разноцветные брызги краски на потолке, в третьей следы чьего‑то ночлега. Странные ощущения, будто на миг оказалась в чужой коже и в чужой судьбе.

В коридоре следы пожара и недогоревший сборник Афанасия Фета. Не рукопись, конечно, но чудом уцелел. Первая же случайно открывшаяся страница и… 

«Над грудой мусора, где плющ тоскливо вьётся,
Над сводами глухих и тёмных галерей
В груди моей сильней живое сердце бьётся,
И в жилах кровь бежит быстрей.
Пускай вокруг меня тяжёлые громады,
Из праха восстают и храмы, и дворцы,
И драгоценные пестреют колоннады,
И воскресают мертвецы».

Так поэтично Афанасий Афанасьевич написал про развалины цезарских палат, а кажется, будто про дом на Озембловского, 2а. Никогда мне не везло в гаданиях по книге, а тут такая проницательность. Громады же действительно подступают к остаткам бывшей слободы Жилой со всех сторон. 

Прохожий, проходи мимо

Судя по планам мэрии, завершить комплексную застройку в центре города планируют в 2020 году, следовательно, такая же участь уготована и соседним домишкам. Долгий стук в ворота – и в них наконец‑то появляются хозяева, но и они к беседе явно не расположены.

— Да я у вас хотела спросить, как вам тут живётся, рядом с заброшенным домом, обещают вас переселить?

— Здесь был дом моего деда, у меня от него две комнатки осталось, – нехотя говорит женщина, не отрываясь от огорода. – Про расселение ничего не знаем.

 Её соседка представляется Катей и рассказывает, что живёт в доме всю свою жизнь, никуда переезжать отсюда не желает. 

«У нас в доме все удобства, куда нам переезжать из центра?» – отвечает она вопросом на вопрос и торопится в машину.

Из старого в этой части улицы только городская аварийная служба (Озембловского, 1). Ворота настежь, рядом табличка, всегда вызывающая у меня недоумение: «Дождь Туман Снег Гололёд». За воротами старенькие «Газели» и «буханки» – они и выезжают на вызовы, когда где‑то прорвало канализацию, водопровод или оборвался электропровод. Мои попытки спросить хоть о чём‑то пресекаются резко и безапелляционно:

— У нас распоряжение никаких комментариев без запроса в департамент ЖКХ не давать. Вот будет бумажка – тогда ответим на все вопросы. 

— Да нет у меня никаких вопросов к департаменту. Хотела узнать у вас, как у людей, работающих на Озембловского, как на ваших глазах улица меняется… – произношу я эти слова уже куда‑то в пустоту. 

Не представляют ценности

Улица Озембловского пересекает Гостёнскую и ныряет в арку девятиэтажки более ранней постройки и продолжается уже вроде как у неё во дворе. Маленькие домишки жмутся по одной стороне улицы, всем своим видом будто извиняясь за то, что так надолго задержались в центре города. Дома 29, 31, 35 и 37 – собственно, это и всё. Да и те, наверно уже не жильцы, если верить проекту планировки квартала, ограниченного проспектом Славы – ул. Гостёнской – ул. Чапаева – ул. Чкалова. «Малоэтажные жилые дома, не представляют архитектурной и исторической ценности», – говорится в нём. На их месте прогнозируемо вырастут новые многоэтажки. Что будет с жильцами частного сектора, они и сами пока не знают.

«Я здесь с 1977 года живу, пристройку эту к дому сами строили. В те годы никаких многоэтажек не было, тут был сплошной частный сектор, – рассказывает пенсионер Михаил Иванович. Мы его буквально поймали, пока он ненадолго вышел за своей собачкой Ириской. – В доме и газ, и вода, жена розы посадила – всё есть, только здоровья нет. Я отсюда переезжать не хочу никуда, помирать буду на своей земле, хотя ещё рано. Про снос нам ничего не говорят, было два аварийных дома на улице – их расселили».

Это он про пустырь между 31-м и 35-м домами. Поле, поросшее травой, и почтовые ящики у обочины. Сейчас единственный постоялец сих просторов – белый кот. Развалившись в тени, он нехотя взглянул раз на фотографа, сразу понял, что тот не заслуживает его внимания и больше уже в его сторону не оборачивался. 

Жить хорошо, а хорошо жить ещё лучше

Пустынная Озембловского, безрадостная. Нет здесь ни посиделок на лавочках у домов, как это обычно бывает в частном секторе, нет и самих лавочек. Только прохожие и проезжие – их внимания здесь ничего не привлекает, разве что у работающей колонки резвятся дети из многоэтажек.

— Как вам живётся в окружении больших домов? – адресую я вопрос человеку, который спешит в последний на Озембловского дом – № 37.

— Хорошо живётся. Нам дома ничего не заслоняют, и мы никому не мешаем, – говорит мужчина, но фотографироваться отказывается наотрез. – В частном доме хорошо: соседей мало, могу сидеть на крылечке, курить, и никто мне замечания не сделает. Про снос, кажется, решён вопрос: никто нас сносить не будет. Так мне соседка сказала. Она уже и ремонт в доме сделала. 

Так, может, это и к лучшему? А то исчезнет с карты современного Белгорода ещё одна улочка, уходящая своими корнями в историю.