«Мама, во дворе дядька ходит!» Какими помнят своих отцов-фронтовиков белгородцы

«Сынок, ты меня прости!»

Семья Паниных из Вейделевского района сохранила свою память в книге-хронике «И на земле оставить добрый след». Восьмерых сыновей и дочерей вырастили Федора Игнатьевна и Григорий Иванович – простые крестьяне из села Белый Колодезь. Каждая страница книги, написанной их детьми, пронизана глубокой благодарностью родителям:

«Когда началась война, в семье было четверо детей – Маруся, Дуся, Миша, Илья, который родился 2 августа. Отца мама провожала на фронт 15 августа, ещё со спелёнатым Ильёй на руках. До войны отец был конюхом, коней любил (бредил ими даже в последний свой час), воевал в кавалерии. Сражался в Сталинграде. В 1944 году в Белоруссии получил тяжёлое ранение в живот. Лежал в госпиталях. И когда надежды на выздоровление уже не было, отправили домой. И скольких же трудов стоило маме выходить, вылечить и поставить на ноги фронтовика, списанного по безнадёжности домой умирать. Он поднялся, распрямился и стал работать председателем колхоза в нашем большом селе.

Мама, в силу мягкого характера и веропочитания, в вопросах воспитания детей никогда не использовала даже сколько‑нибудь малого рукоприкладства, категорически не использовал это и отец. Но один раз наш старший брат Миша (ему было тогда около шести лет) вместе со сверстниками нашкодил в соседнем огороде – вытоптал луковые грядки. От соседей – жалоба с требованием принять меры. И отец, чего никогда не делал, взял да отшлёпал Мишку в наказание и назидание, чтобы на чужое не зарился. И как же потом жалел об этом отец!

Писал с фронта: «Сынок, ты меня прости!» Маме: «Федора, тут на войне всякое случается, вдруг убьют, простит ли меня Мишка?!»

Григорий Иванович Панин / Фото: личный архив семьи

«Кто плачет, кто молчит»

В семье Николая Максимовича и Татьяны Николаевны Щёголевых из Белгорода – два фронтовика:

«Мой отец Максим Филатович воевал пулемётчиком на Ленинградском фронте, – рассказывает глава семьи. – Когда он на фронт уходил, мне и года не исполнилось. После Победы отец два года восстанавливал Ленинград, получил там квартиру, собирался нас с мамой забрать туда из села Пушкарного (сейчас Яковлевский округ). Мама Христина Константиновна сказала: «Никуда из своей хаты не поеду». И он остался.

Хорошо помню день, когда отец вернулся домой. Лето 1947-го, мне семь лет. Гляжу – пришёл чужой мужик во двор. Меня подхватил, обнял крепко. Начал ходить по всем сараям, заглянул в погреб. В колхозе шла уборка хлеба, мама работала на веялке. Я прибежал на ток, кричу: «Мам, во дворе дядька какой‑то ходит!» И мама отвечает: «Сынок, это твой отец». У отца девять ранений было, шрамы на руках, на лице…

Я знаю, что отец любил нас – детей, маму. Но он такой степенный, сдержанный на проявления чувств. Я никогда не сидел у него на коленях. А так хотел этого, мечтал. Много лет спустя даже стихи об этом написал: «Когда садился на колени и принимался говорить – и про царевича Ивана, и про Емелю-дурака, а мать шутливо говорила: «Сидят моих два мужика». Раньше не думал никогда об этом, а сейчас понимаю: я так сильно своих детей люблю, потому что сам в детстве недополучил родительской любви. Время такое – некогда было родителям нами заниматься. Отец отработает день в колхозе, потом идёт со своей бригадой дома восстанавливать: хаты ведь были разбиты, в землянках люди жили. Всю жизнь плотничал, рабочий инструмент берёг как зеницу ока. Топором мог карандаш очинить!

На 9 Мая он и другие фронтовики собирались, варили кулеш, выпивали. А потом – кто плачет, кто молчит. Отец, помню, всегда сидит, молчит – и слёзы из глаз».

Супруги Щёголевы / Фото: Нелля Калиева

«Мои дорогие, я жив»

Отец Татьяны Николаевны – Николай Александрович Филиппов – в 1941-м воевал на советско-финской границе.

«В начале войны мне было три с половиной года, – вспоминает женщина. – Жили мы в корочанском селе Заячье с мамой Анастасией Егоровной и бабушкой, папиной мамой, Татьяной Даниловной. Когда в село пришли фашисты, объявились полицаи: стали указывать на семьи коммунистов, комсомольцев. Наша семья тоже была в их списке, уже назначили день, чтобы забрать нас и казнить. Но именно в этот день к селу подошли наши войска, немцы стали отступать.

Помню, женщины в селе наряжаются, я спрашиваю маму: «Почему вы наряжаетесь?» – «Будем встречать наших солдат» – «И папа там будет?» – «Нет», – ответила она.

Ещё в начале войны мама и бабушка получили извещение, что папа погиб. Через год после победы моя тётя, мамина сестра, разбирая на почте письма, увидела конверт-треугольник. Он был адресован бабушке. Тётя раскрыла конверт, а там папин почерк: «Мои дорогие, я жив…»

Я в этот час у соседей была, потому что мама хату белила. Вдруг слышу, бабушка кричит, зовёт меня: «Доченька, пойдём скорее домой!» Прибегаю – мама и бабушка стоят на коленях перед иконой и молятся. Так я узнала, что папа живой.

Тогда же, в 1946-м, он вернулся домой. Помню, бросилась к нему. Я его узнала, потому что у нас фотографии кругом висели. И много разговоров о нём было. Вообще в семье папа был – как икона.

Потом уже отец рассказал, как тогда, в 1941-м, раненый, он полз двое суток. Как раны кровоточили и на них роем садились комары, как тёрся о камни, чтобы комаров согнать. Как очнулся в финской семье, батрачил на них. Вместе с другими пленными пытался бежать, но их догоняли, избивали и опять заставляли работать. А однажды услышал, как финны всполошились и всё повторяли что‑то вроде «сото лопо» – конец войне. Убежал, попал к нашим.

Папу реабилитировали, но в партии не восстанавливали, и он очень тяжело это переживал. Потом заболел, перенёс операцию, после которой к работе уже не вернулся. Умер в 49 лет…»

Николай Александрович Филиппов / Фото: личный архив семьи

Случай на Припяти

Николай Лутюк родился уже после войны. Свою жизнь посвятил армии. В 1989 году он служил военкомом в Казахской ССР. Готовя торжественный парад в канун празднования 44-й годовщины Победы, Николай Александрович и не предполагал, что этот день протянет мост памяти к отцу-фронтовику Александру Никифоровичу, закончившему войну в Берлине:

«Утром 9 Мая ко мне подошёл невысокого роста казах с орденом Славы III степени, другими наградами, – вспоминает Николай Лутюк. – Обратился: «Товарищ полковник, я завуч местной школы Амангельды Тулебаев, воевал под командованием твоего отца». 

Заметив удивление в моих глазах, продолжил:

«Форсировали мы речку Припять, я не умел плавать. Подполз к твоему отцу, говорю: «Командир, я плавать не умею, утону». Саша отвечает: «Держись за меня». Я крепко вцепился в гимнастёрку Саши, и мы переплыли на другой берег. Автомат я не потерял. Саша пошёл в речку немца бить…»

«Видишь орден Славы, – дотронувшись рукой до награды, продолжил он. – За речку получил. Но если бы командир не спас, немец убил бы… Ты очень похож на отца. Передавай привет Саше, пусть приезжает в гости».

Поздравляя по телефону отца с праздником, я рассказал ему об этой встрече. Отец долго молчал, затем хрипловатым голосом начал говорить: 

«Командиром отделения я был. Полк после боёв пополнили личным составом, выдали новенькие ППШ, по два диска с патронами и по две гранаты. Наступая, преодолели Припять по мостам, а где мелко – вброд. Закрепились, и тут попёр немец. Боеприпасы закончились, а обозы на другом берегу. Дрались автоматами как палицами, потеряли много людей, и тут команда: на тот берег и закрепиться, – отец замолчал. Наверное, плакал. – Помню, ко мне подполз молоденький щупленький казах, я его называл Аманчиком, и говорит: «Саша, мы утонем». Я ему сказал, чтобы держался за меня, – и в реку. Потом я стоял в реке и прикладом бил немцев. Вышел на берег с тремя немецкими автоматами, один передал Аманчику.

Понимаешь, – продолжил отец, – вода была красной от крови. Немца мы сдержали. А дальше была война. – Долго тяжело дышал, затем тихо продолжил: – Передай привет Аманчику».

Я подружился с Амангельды Тулебаевым, но, к сожалению, старые солдаты так и не встретились, здоровье не то».

Николай Лутюк / Фото: Нелля Калиева

Ой, рябина кудрявая

Житель Вейделевки Владимир Решетников – тоже из послевоенного поколения. Его отец Иван Решетников прошёл всю войну. Свои боевые награды фронтовик особо не берёг и не хвалился ими: вся страна воевала, обычное дело. Потому, наверное, и рассказов о пережитом не было. Да и не до разговоров: нужно было страну поднимать:

«У папы всего четыре класса образования, а он войну закончил капитаном! – гордится отцом Владимир Иванович. – После войны работал председателем колхоза. Они с мамой Марфой Александровной очень любили петь. Время было трудное, а люди по вечерам после тяжёлой работы собирались и пели: «Ой, рябина кудрявая…»

Папа был строгим. А иначе тогда и нельзя было. Доставалось мне и братьям ремешком за шалости – то из поджига самодельного стреляли, то курить пробовали.

Помню, как я в первый раз увидел паровоз. Отец взял меня с собой в Валуйки, специально приехали на станцию. Паровоз ещё и гудок дал, как по заказу. Вот впечатлений было! А потом мы с отцом пошли в столовую. Садимся за стол, подходит официант. Хлеб нарезанный на столе лежит – пожалуйста, бесплатно, не считается при заказе.

Отец меня и братьев с детства приучал к труду. Каждое лето на каникулах я работал – помощником комбайнёра, разнорабочим. Поначалу заставлял трудиться, а потом я сам втянулся. Сейчас я понимаю, насколько он был прав».

Владимир Решетников / Фото: Нелля Калиева