Соль под броником. Почему Сергей Белов не любит вспоминать Афганскую войну

За эти годы Сергей Анатольевич никому и не рассказывал о службе – разве что однажды для сборника «Память наших дней» поделился воспоминаниями о боевой операции под Кандагаром, за которую его наградили орденом Красной Звезды.

«Вообще вспоминать не хочется ничего, – признаётся он. – У нас никто не любит рассказывать – из тех, кто остался».

Осталось их – ребят-одногодок, вместе с которыми он 1 апреля 1982 года пришёл в Октябрьский военкомат Белгорода, – мало. Многие ушли из жизни спустя годы после возвращения из Афгана. Вспоминать то время – душу бередить. Но и забыть, по признанию Белова, не получается.

В карантине

«В военкомате кто‑то сказал, что отправят нас в загранку, ведь нам выдали настоящие кожаные ремни, а не «деревянные» (то есть брезентовые). Мы решили, что попадём в Германию.

Забрали в Курск, недели две шло распределение, а потом 90 белгородцев посадили в поезд и отправили в дагестанский Буйнакск. Там проходили курс молодого бойца. Бегали по горам, стреляли. Мы, белгородцы, хулиганистые были, своих в обиду никому не давали, держали местных на ушах. Тогда майор Трошин проболтался: мол, в Афган попадёте – узнаете. Провожая нас, сказал: «За 25 лет у меня такого призыва, таких оторвил не было. Я вас надолго запомню».

Некоторым говорили родные: давай заплатим, чтоб не отправляли в Афган. А как потом в глаза пацанам смотреть? У нас один так и отмазался: привезли бумагу, что женился он, жена беременная. А потом он прятался от нас. Жили‑то в одном городе, частенько его видели. Встретим, обернёмся – плюнем ему вслед и пойдём дальше».

Фото: Вадим Заблоцкий

Плюс 60 в тени

«В июне посадили нас в Ил-76 и – в Кабул. Летели, наверное, часов пять. Аэропорт – взлётная полоса, две вертушки стоят. Вокруг горы, зелёнка (заросли деревьев и кустарника – прим. ред.). Мы выгрузились, дембеля погрузились – домой, в Союз.

До вечера посидели в казарме, пока «покупатели» (офицеры, отбирающие новобранцев для своих частей – прим. авт.) отбирали кого куда… Нас 15 человек забрали в автороту. Часть находилась километрах в трёх от Кабула. Недалеко – дворец Амина, километром ниже с одной стороны – ущелье, с другой – кишлаки.

Первый год мы привыкали к жаре. В Афгане в июне днём +40–50 градусов в тени, в июле – августе +60. Постоишь два часа на солнце – соль выступает на форме, железным всё становится. Два раза в день стирали себе, иначе лопается, ломается одежда. Баня раз в неделю обязательно, это первое дело. Тяжелее всего было питерским ребятам – на солнышке падали в обморок. А когда ещё и в машине… Железо нагревается до такого, что яйцо разбей – можно поджарить.

Воду сырую не пили, иначе моментально желтуха, тиф. Арык течёт, а выше по течению ишак дохлый валяется. Воду в бочках привозили, мы её кипятили и заваривали чай из верблюжьей колючки, очень хорошо она жажду утоляет.

Зимы плохие, с резкими перепадами: ночью холодно, днём жарко, слякоть, ноги мокрые. Каждый день двое-трое – в санчасть».

Сергей Белов / Фото: Вадим Заблоцкий

Сашка и Мишка

«Поселили нас в палатках на 40 человек. Кормёжка не сказал бы, что хорошая. Картошку толчёную называли клейстером. Ложку тянешь – и тарелка за ней тянется. В штабных машинах для офицеров – кунгах – стояли плиты типа буржуйки. Ночью там картошки нажарим, хлебушек у нас с собой. До вечера так и терпели, в столовую никто не ходил. Если только узнаем, что из Союза привезли что‑то новенькое – макароны, гречку. Мясо бывало, если барана где‑то раздобудут. Свиней в части держали.

Раз в месяц мы деньги получали – 11 чеков (в переводе 33 рубля). При части магазин был – чипок. Сигареты там покупали: «Родопи», «Столичные», «Яву». Те, что выдавали бесплатно, – «смерть на болоте» (так мы называли сигареты «Охотничьи»): такие термоядерные, их в основном молодые курили, у которых денег не было.

Двое местных пацанов товар носили: высокие афганские носки на завязочках, часы… Не только за деньги. Дашь им взамен полотенце махровое или ложку алюминиевую. Афганцы алюминий плавили и делали свои какие‑то вещи. Пацаны честные, по‑русски знали. Нормальные с ними отношения были, мы их по‑своему Сашкой да Мишкой звали».

О мирных афганцах

«Афганцы русских солдат называли «шурави». Днём в кишлак зайдёшь – они мирные. А границу кишлака перейдёшь – даже пацанёнок, если оружие умеет держать в руках, может убить. Точно как в фильме «9-я рота». Потому что за солдата, за офицера деньги платили. В дукане (афганский магазин) любой мог оружие купить.

Если где‑то заваруха – кишлак с кишлаком перестреливаются, – мы не влезали. Особенно в вечернее время видно: трассирующие в одну сторону полетели, бронебойные – в другую. А мы стоим, наблюдаем. Прапорщик шутил: мол, пускай поговорят ребята. А то мы один раз влезли – оба кишлака перекинулись на нас. Из зелёнки чаще всего обстрел был. На машину ставили миномёт, два снаряда кинут с одной точки, потом ещё два с другой – путали следы.

Сладкого хотелось в Афгане – край. Не знаю почему. Хоть и жарко, пить потом хочется. Ящик сгущёнки выдадут на взвод, откроешь и с буханкой хлеба наяриваешь. Пацан наш один проезжал через кишлак, купил в дукане заварное пирожное. До части не доехал – сердце остановилось: пирожное отравленное оказалось. Мы как раз в рейсе были, возвращаемся – так и так, говорят, один домой в цинке поехал».

Фото: Вадим Заблоцкий

Ремень – тоже оружие

«Броники (бронежилеты) и автоматы всегда были с нами. На метр от палатки отходишь – с автоматом. Я раз-другой забыл, выскочил из палатки без оружия, захожу обратно – прапорщик сидит, улыбается: «А где твой автомат?» Спрятал, проучить меня хотел. Эту учёбу я надолго запомнил.

Когда ездили на боевые, у меня на крыше 131-го ЗИЛа матрас лежал. Подушки ватные забивали в двери для защиты: пуля не пробивает вату. Один броник наденешь, другой в кабине над головой вешаешь.

Ремень у солдата – тоже оружие. Пряжка гнутая, один край затачивали напильником: консервные банки открывать хорошо. А на руку намотаешь – мало не покажется. На боевые выезжали – надевали ремни с зелёными пряжками, чтоб ничего блестящего в одежде не было.

Бирки носили – на бумажке пишешь фамилию-имя, год рождения, группу крови. Вставляли её в трубочку из‑под капельницы и пулей концы соединяли. Кто на боевые идёт – обязательно чтоб было».

Сергей Белов / Фото: Вадим Заблоцкий

Кандагар-83

«Доставляли мы технику в Кандагар. Сначала два дня ехали до Газни, ещё два дня до Кандагара. Колонна идёт очень медленно: кто‑то подорвётся на мине – надо разгрузить, стянуть машину в кювет, облить бензином и поджечь, чтобы духам не досталась. На обратном пути на засаду напоролись. С одной стороны колонны обрыв метра два, с другой – склон, кишлак, дальше – горы. Первую машину подорвали – идущие следом стали стягиваться. Думали, первый просто на мину наехал. А духи и заднюю взорвали, и начали колонну из крупнокалиберного поливать. Много раненых, убитых было. Комбат наш погиб.

По кабине моего ЗИЛа очередь прошла – одна пуля мимо виска пролетела, вырвала клок панамы. Тут же – разрывная в рулевую колонку и в ногу, коленную чашечку вырвало. Состояние шоковое, я не сразу понял, что ранен. Решил: чего под обстрелом стоять? В кювет на машине нырнул, и все следом за мной. Пацаны потом сказали, если б не нырнули мы в овраг, ещё больше погибло бы ребят. Наши в ответ из «Градов», гаубиц как дали залп по кишлаку, откуда огонь шёл, за пять минут сравняли с землёй.

Меня в 66-й (ГАЗ-66) положили, очнулся в госпитале. Сделали операцию, но забыли вены посшивать. Утром нога опухла, кровью налилась. Быстренько на операцию, посшивали всё. Серёга Казанцев – друг детства, мы с садика вместе – пришёл ко мне в госпиталь, принёс дыню, виноград. Его танковая часть в Кабуле стояла. На костылях когда прыгал, частенько в палатку к нему ходил – чай заварим, посидим.

После госпиталя я узнал, что к ордену Красной Звезды меня представили за то, что первым догадался в кювет нырнуть и тем самым ребят спас. Там я заболел желтухой и попал в Союз – в Азадбаш (Узбекская ССР). А 1 апреля 1984-го вышел приказ, и я с первой партией улетел домой».

Фото: Вадим Заблоцкий