90 x 60 x 90
О внешнем облике людей сохранились материальные и документальные свидетельства. Они говорят, что простые русские мужики, жившие на территории нынешней Белгородской области в 1850-е годы, в праздники и в будни носили длинные сермяжные чекмени (одежда, одновременно напоминающая халат и кафтан – прим. авт.), рубахи с косым воротом и лапти, «делаемые не плотно». Щегольство проявлялось только в смене головных уборов: чёрных плисовых шапок, поярчатых шляп и войлочных колпаков.
Кстати, по крою и цвету шапки можно было определить, кто перед тобой: русский или малоросс. Малороссы к тому же не носили лапти, а только сапоги и башмаки.
Высшим писком нарядности для женщины-великороссиянки считалась тонкая рубашка с эффектно украшенными рукавами. В будни поверх неё надевали самотканые чёрные сарафаны, а в праздники – цветные из фабричного сукна. На голову – повойник, сороку, платок, которые в каждом селении различались по дизайну.
Покрой и вообще стиль одежды малороссиянок был иным: рубашка с узким воротником, обнажавшим шею, корсет, кофта, шушун (короткополая кофта – прим. авт.). Летом накидывали халаты и полухалаты из разных материй. На голову – платок-серпантинку. Девушки же просто повязывали ленту, а старушки щеголяли в чепцах. Все они очень любили украшения: серьги, монисто в несколько ниток на шее, объёмные медные или серебряные кресты.
Мы (не без влияния литературы) привыкли считать, что женщины прежде были высокими и дородными. Но это не совсем верно.
«Судя по сохранившимся народным костюмам Валуйского района, обхват шеи у женщин был не более 32 см, а запястья – 15. Вообще, одежда взрослой женщины соответствовала чаще всего современному 42–44-му размеру», – пояснила директор валуйского Дома ремёсел Ольга Иванова.
Белгородские сельские мужички тоже на ожирение не жаловались: физический труд не давал наесть живот. Впрочем, и питание было простецкое: в постные дни русские крестьяне довольствовались квасом с луком, кашей и хлебом.
В скоромные в меню добавляли щи со свиным салом. Мясо же – только по большим праздникам. А вот малороссы к еде относились более трепетно и баловали себя борщом, галушками, юшкой (картофельная похлёбка с салом), пампушками.
Современники отмечали, что они «не довольствуются к ужину кушаньем, приготовленным для обеда, а стряпают что‑нибудь новое и почти целый день проводят в еде».
Фото Вадима Заблоцкого
И недоверчивость к высшим
Оказывается, что предки наши по природе своей всегда были терпеливы, довольствовались малым, стойко перенося лишения. К тому же были способны к учению и к неутомимой деятельности. Но очень недоверчивы к любому вышестоящему человеку и нововведениям.
Правонарушения совершали чаще всего не по злому умыслу, а в минуты «потери здравого смысла», испив лишнего. Кстати, исследователи XIX века отмечали, что великороссы никогда не пили во время полевых работ, тогда как «малороссиянин рад пить во всякое время и при всяком случае».
Что касается бабонек, то приезжие люди указывали на их неопрятность и излишнюю суровость, которая сочеталась с чрезвычайным трудолюбием. Наши женщины никогда не делили работу на мужскую и женскую и тянули, что называется, и в доме, и на поле свою лямку наравне с мужиками.
И деверья его
Сегодня статистики и социологи делят население на городское и сельское, соотносят по возрасту, полу и семейному положению. В позапрошлом столетии мерилом всему был социальный статус человека. Его обязательно указывали в метрических книгах, при рождении человека, бракосочетании и смерти.
В семейном укладе существовал жёсткий патриархат. Все члены семьи рассматривались лишь в отношении мужчины – хозяина дома: деверья его, дети, братья, дядя, тётя, вдова.
Из исповедных книг несложно понять, что такое была семья, поскольку записывали в них народ по подворьям. Так, в семье моих предков, государственных крестьян Зубковых, я насчитала 18 душ: трёх родных братьев, их жён и детей. Главе семьи было 43 года, а младшему ребёнку – год. Представить, как эта орава жила в одном доме, а точнее крестьянской мазанке, сложно. Но, оказывается, у этого житейского неудобства было объяснение.
«Великороссияне живут большими семействами, управляемыми старшим в роду: дедом или дядею, которым все повинуются, как отцу. Без важных причин братья между собою, а тем более сыновья с отцами, никогда не разделяются», – описана эта традиция в Военно-статистическом обозрении Курской губернии в 1850 году.
Фото из личного архива Анны Золотарёвой
А вот малороссы наоборот: едва женившись, просились у отца отделиться и жить своим домом.
В большинстве случаев женились белгородцы в 18–20 лет. В случае потери мужа или жены случались повторные браки, как правило, у уже взрослых и даже престарелых (по тем меркам это лет 50) людей. Очень показательно, что вдовцы нередко сходились не с ровесницами, а с женщинами на 10–15 лет моложе себя.
Свадьбы играли между постами и активными полевыми работами: в январе, апреле, мае и октябре.
Другая демография
Разумеется, ни о каком долгожительстве в привычном нам понимании речь тогда не шла. Среди сотни страниц метрических книг на глаза нам попались всего пара-тройка записей о людях, почивших, когда им было за 80. И лишь в 1848 году сообщалось о смерти 100-летней крестьянки Марии, жившей в деревне Авериной.
Не забываем, что медицины тогда не было никакой, вакцины от инфекций не изобрели и эпидемии выкашивали народ подчистую. Такая беда, например, пришла в 1848 году в деревню Мышенку, где каждый день хоронили умерших от холеры.
Самый большой процент смертности приходился на детей. К примеру, из 105 умерших в 1883 году жителей села Тёплый Колодезь 65 человек не дожили до 5 лет и 12 умерли в возрасте от 5 до 10 лет. Причинами смерти называли «младенческую», кашель, кровавый понос. Взрослые умирали в основном в возрасте 55–60 лет от паралича, удара, удушья. Были и трагические случаи: «убита громом» – зафиксировал священник факт гибели некой Татьяны из деревни Коробковки.Между тем родилось в селе в тот год 178 человек. Вот и считайте, были тогда демографические проблемы или нет.