Бориса Писаренко, Фёдора Обийкина и Григория Шепеля обвиняли в измене Родине, добровольном переходе на сторону врага и участии в карательных операциях против советских людей. Все они к тому времени уже отсидели сроки за менее серьёзные с точки зрения советского правосудия преступления: Писаренко получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей за службу в охране лагеря советских военнопленных в городе Рени Одесской области, Обийкину и Шепелю дали по 25 лет – за признанную ими на суде работу на немцев в составе тайной полевой полиции.
Карательно-расстрельную часть своей биографии трое бывших полицаев-хиви (от нем. hilfswillige – добровольный помощник) тогда скрыли. Но возмездие за эти преступления всё равно настигло их спустя более чем 30 лет.
Полтавские перевёртыши
Повторно преступников арестовали в середине 1970-х. Аресту предшествовало несколько лет кропотливой оперативно-разыскной работы сотрудников областного управления КГБ. Собранных ими доказательств хватило на два групповых уголовных дела. На долю упомянутой троицы пришлось 16 томов.
Военный трибунал Московского военного округа заседал в ДК «Строитель» с 7 февраля по 1 марта. За это время члены трибунала опросили несколько десятков свидетелей, выслушали обвинение и защиту.
За процессом следила белгородская общественность: желающих присутствовать было гораздо больше, чем мог вместить зал (на заседания в него набивалось по 400 человек).
На скамье подсудимых за некрашеным сосновым частоколом сидели трое пожилых мужчин. Все уроженцы Полтавской области. Один из них – Фёдор Обийкин – до весны 1942 года сражался с немцами на стороне советской армии. Под Старым Осколом он попал в окружение и решил, что войны с него хватит. И потому, вместо того чтобы пробиваться к своим, рванул домой, в село Устивица Полтавской области. Но там уже хозяйничал немец, и Обийкин счёл, что безопаснее будет поступить к нему на службу. Так он стал хиви и в составе команды ГФП-725, сформированной в украинском Миргороде, попал в Белгород.
Вместе с ним приехали помогать немецким оккупантам устанавливать новые порядки на чужой земле Борис Писаренко и Григорий Шепель.
Расстрелы в Белгороде
Прибыв в Белгород в июле 1942-го, все трое прошли специальное краткосрочное обучение, поклялись в верности фашистскому режиму и приступили к исполнению своих кровавых обязанностей. В августе 1942 года, вскоре после принятия присяги, личный состав взвода хиви 725-й группы ГФП по указанию немецких офицеров был построен с оружием в руках во внутреннем дворе расположения ГФП.
«Из полуподвального помещения немцы вывели 12 арестованных советских граждан и погрузили их в кузов крытой грузовой автомашины марки «Форд». Обвиняемые по команде унтер-офицера Еркаса заняли места в кузове открытой грузовой автомашины ЗИС-5… и вместе с другими добровольцами-«гиви» [именно так написано это слово в архивных документах ФСБ – прим. ред.] отконвоировали арестованных на территорию Дальнего парка города Белгорода. После того как все обречённые были выставлены вдоль края траншеи, …добровольцы-гиви открыли прицельный огонь по приказу немецкого офицера в спины обречённых, произведя не менее чем по одному выстрелу. Все 12 советских граждан были убиты, трупы жертв забросали землёй».
Свидетельства очевидцев этого преступления будто повернули колесо истории на 30 лет назад. В год судебного процесса ещё стоял на проспекте Ленина (ныне Гражданский проспект) дом № 52, в котором во время оккупации размещался штаб ГФП-725 (сейчас на этом месте стоит здание Сбербанка – прим. авт.). В его застенках пытали и убивали людей, оттуда выезжали на расстрелы и карательные акции немцы и их приспешники. Подросли деревья над могилами расстрелянных белгородцев в Дальнем парке, а на его окраине построили тот самый ДК «Строитель», в котором шёл процесс над карателями.
В августе 1942 года в Белгороде служащие 725-й группы ГФП арестовали и расстреляли нескольких советских патриотов, в том числе партизан Афанасия Шаповалова и Ивана Цапника, Владимира Чередниченко. А в сентябре того же года немцы привлекли 725-ю группу ГФП к уничтожению партизанских отрядов, действовавших в прилегающих к Белгороду лесах. Прочесав лес у села Соломино, хиви застрелили десятерых советских граждан и столько же арестовали и отконвоировали в Белгород.
Казни в Валуйках
В конце сентября – начале октября 1942-го внешнюю команду (ауссенкоманду) группы ГФП-725 перебросили в Валуйки для борьбы с местными партизанами. Поселились каратели на окраине города, в жилых домах на улице Л. Толстого.
В октябре 1942 года члены ауссенкоманды прибыли в валуйскую тюрьму, где погрузили на автомашину пятерых арестованных советских патриотов. Каратели конвоировали их от тюрьмы за город, в лес «Валуйская дача», в лесу у окопа охраняли арестованных в оцеплении. А после расстрела закопали трупы жертв на месте казни.
В начале ноября 1942-го в лес за город вывезли из валуйской тюрьмы 27 советских граждан, в основном жителей Конопляновки, Аркатово и Орехово. Всех расстреляли…
В середине ноября 1942 года тимоновский партизанский отряд уничтожил группу местных полицейских. Через несколько дней валуйская ауссенкоманда участвовала в карательной операции – расправе над мирными жителями села Тимоново Валуйского района, связанными с советскими партизанами. Начальник валуйской полиции составил списки неблагонадёжных. Аресты проводила команда ГФП-725.
К сельской управе привели 20 мужчин и женщин, из них трёх мужчин и шесть женщин отобрали и приказали им грузиться на машину. Их родные и односельчане думали, что везут в тюрьму, и стали им бросать узелки с едой и одеждой. Но за селом у леса арестованным приказали выйти из машины. Они не послушались, и тогда хиви начали сталкивать их с машины ударами прикладов и пинками. Их подвели к яме и приказали встать на колени…
За групповым расстрелом последовала одиночная казнь.
Из материалов уголовного дела КГБ
На площадь перед сельской управой вывели избитого, окровавленного связного партизанского отряда – лесника Никифора Колесникова. Его повесили на глазах у земляков – в назидание всем, кто помогает партизанам.
Хиви, в числе которых были трое обвиняемых, получили от немцев в награду за успешно проведённую акцию шнапс и выпили его в казарме.
В декабре 1942-го – январе 1943-го в лесу за городом каратели расстреляли ещё несколько десятков валуйчан. В этих казнях участвовали и подсудимые. Об этом свидетельствовали их бывшие сослуживцы и родственники погибших.
В числе прочих преступлений на совести немцев-оккупантов и их добровольных помощников – пытки местной жительницы Елены Кравченко (до войны работала секретарём-машинисткой Валуйского райкома партии) и 14-летнего мальчишки-цыганёнка (его имя так и осталось неизвестным) – связного уразовского партизанского отряда. Женщину отпустили, так ничего и не добившись, а упрямого молчуна-подростка расстреляли.
Перед бегством из Валуек при наступлении наших войск 18 января 1943-го команда ГФП-725 учинила жестокую расправу над бывшими советскими военнослужащими и другими узниками местной тюрьмы. Утром вместе с жандармами и местными полицейскими под командованием Мюллнера были выведены из тюрьмы 150 человек, построены в колонну и конвоированы на окраину города, в лес. В лесу у оврага их расстреляли.
Из материалов уголовного дела КГБ
Первые сроки
Покинув Валуйки, ауссенкоманда ГФП-725 прибыла в украинский Купянск, где с конца декабря 1942 года дислоцировался основной штаб группы. Но пробыли каратели там недолго. Немцы отступали, и вместе с ними на запад приходилось бежать их добровольным помощникам.
Пути троих карателей разошлись. Писаренко весной-летом 1944-го работал охранником лагеря советских военнопленных в городе Рени Одесской области, а Шепель и Обийкин попали в так называемую Русскую освободительную армию, сформированную немцами из предателей Родины. Поняв, что дальше тянуть нельзя, все трое дезертировали со службы.
Советская контрразведка сработала быстро: Писаренко взяли уже в августе 1944 года и дали 10 лет лагерей. Обийкина, скрывшего свою службу у немцев, призвали в советскую армию, но в 1946-м он дезертировал из неё и скрывался в родных местах, пока его не арестовали в 1947 году. Военный трибунал Полтавского гарнизона приговорил его к 25 годам лагерей, но отсидел Обийкин гораздо меньше – в 1956-м его выпустили по амнистии. Шепель после службы у немцев тоже попал в советскую армию, участвовал в боях и даже заслужил несколько медалей. До него КГБ добрался лишь в 1951 году. Осудили Шепеля тоже на 25 лет, но уже в середине 1950-х его, как и Обийкина, амнистировали.
В 1970-х годах эти приговоры троице преступников были отменены: вновь открывшиеся обстоятельства – их карательная деятельность – потребовали нового рассмотрения дела.
«Всех было жалко»
Эпизод за эпизодом на судебном процессе 1977 года раскрывалась история злодеяний троих полицаев. В противовес ей все как один они выпячивали своё безгрешное довоенное прошлое и послевоенный труд на благо общества. А вот своё участие в пытках и расстрелах во время оккупации области, напротив, старались если не замолчать, то хотя бы преуменьшить. Не называли преступления истинными именами, пряча их суть за безликими определениями «операция», «акция», «акт».
Фото Тамары Акиньшиной
Григорий Шепель, например, своё предательство объяснял молодостью, несмышлёностью и обстоятельствами. Не сбежал от немцев сразу он якобы потому, что боялся расправы над родными, жившими на оккупированной Полтавщине. А потом, когда враг схлынул из родных мест, ещё год размышлял и сбежал лишь осенью 1944 года. Шепель очень хотел, чтобы этот его побег суд учёл в качестве смягчающего обстоятельства. А ещё он утверждал, что при расстрелах «стрелял мимо, потому как не мог стрелять в советских людей» (зал на это отреагировал возмущённым гулом).
«Они всё равно были обречены. Если бы даже не стрелял я, их убили бы другие гиви [из материалов Ленинской смены – прим.ред.], которые стояли со мной в шеренге», – оправдывался на суде полицай.
Вторя Шепелю, Фёдор Обийкин на процессе слезливо бубнил, уставясь в пол:
«У меня не было другого выхода, за спиной стоял унтер-офицер Еркас с автоматом… если бы я в обречённых не стрелял, он бы меня тут же прошил очередью…»
Но когда председатель трибунала поинтересовался, почему Обийкин в таком случае не повернул ствол в сторону немца, бывший полицай не нашёлся, что ответить. Тогда председатель спросил: а может, Обийкину просто жаль было убивать Еркаса?
«Всех было жалко», – промямлил в ответ полицай.
Фото Тамары Акиньшиной
На суде он, кстати, отрицал своё участие в расстреле 150 заключённых валуйской тюрьмы в отличие от последнего фигуранта уголовного дела – Бориса Писаренко, который полностью признал все свои преступления.
Гособвинитель потребовал для всех троих высшей меры наказания. Люди, сидевшие в зале, отозвались аплодисментами.
К высшей мере
Судебное разбирательство закончилось 1 марта. Обвинительное заключение подсудимым оглашали почти два часа. Военный трибунал признал Шепеля, Обийкина и Писаренко виновными в измене Родине. За их активную карательную деятельность суд приговорил всех троих к высшей мере наказания – расстрелу.
В помиловании, о котором каждый из них подал ходатайство, преступникам отказали. Так же, как отказали и в реабилитации в 2003 году, когда их уголовное дело проверялось военной прокуратурой (без обращения) в порядке исполнения Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий».
При подготовке статьи использовались документы и фотоматериалы из архивов областного управления ФСБ, материалы книг С. В. Богданова «Неотвратимое возмездие: рассекреченные документы», С. В. Богданова, Б. С. Мартынова «Неотвратимое возмездие: продолжение истории», А. Н. Крупенкова «Пройдёмся по старому Белгороду» и публикации газет «Белгородская правда» и «Ленинская смена»