Дорого как самолёт
На лётном поле ветрено, и от этого немного неуютно. Но такая погода ничуть не смущает авиаторов, готовящих технику к полётам. Красно-жёлтый самолёт прогревает мотор перед первым разведочным рейсом: прежде чем начнутся полёты, нужно понять высоту облачности и прочие условия, которые влияют на дальнейшие решения. У борта другого самолёта наводит порядок Владислав Александров: перекатывает бочки с топливом, зачехляет заправочное оборудование. Завидев объектив фотоаппарата, чуть смущается:
«Руки испачкал, да и одежда на мне рабочая. Сейчас переоденусь, тогда и пофотографируемся, и поговорим».
В свои 25 лет у Влада есть собственный самолёт. PZL-101 Gawron — брат-близнец советского Як-12, который производили по лицензии в Польше. Влад заболел небом ещё в детстве — уже тогда он сначала строил самолёты из конструктора, а чуть позже записался в авиамодельный кружок. Именно там он познакомился с настоящим лётчиком, который пригласил подростка на томаровский аэродром и прокатил на кукурузнике.
— Мне очень понравилось, глаза загорелись, стал приходить ещё и ещё. Потом стал помогать в аэроклубе, пилоты научили летать, — вспоминает Александров.
— А когда ты понял, что тебе для полного счастья нужен свой самолёт?
— Да почти сразу, как только почувствовал, что это такое — управлять воздушным судном. Как раз тогда на одном авиационном форуме нашёл объявление о продаже самолёта. Цена была вполне адекватная — тогда курс рубля был не такой, как сейчас. К тому моменту я уже освоил АН-2, успел отучиться в Питерском аэроклубе и получить свидетельство. «Гаврона» мы приобрели в конце 2012 года, а привезти в Россию его удалось только в 2014-м. Ещё полгода он стоял, пока мы оформили на него необходимые документы. До этого он был в Польше. Аналогичные советские самолёты, к сожалению, уже давно все попилили на металлолом.
За плечами Влада, как немое подтверждение слов пилота, сиротливо жмутся бескрылые, словно покалеченные кукурузники, которым уже никогда не суждено вернуться в родные небеса… От грустных небесных тем мы снова возвращаемся на меркантильную землю:
— В народе есть такая фраза: «Это дорого, как самолёт». Насколько она справедлива?
— Справедлива, но отчасти. Сам самолёт купить не так уж и трудно: он стоит в пределах 1,2 млн рублей — как хорошая иномарка. Гораздо сложнее его содержать. Постоянно нужно подтверждать лётную годность, продлевать ресурс, оформлять очень много бумаг. Каждый год к нам приезжает из Москвы инспектор, придирчиво осматривает технику, вскрывает все лючки, залазит в двигатель. Мы оплачиваем и его работу, и дорогу, и проживание, так как ближе подобных специалистов нет. И это не считая расходов на топливо.
— Кстати, а чем заправляете? Авиационным бензином?
— Нет, обычным 92-м, — улыбается Влад. — За час полёта самолёт расходует 60 л топлива. Литр авиационного топлива стоит около 110 рублей. Вот и считайте!
— То есть как аэротакси использовать самолёт дороговато…
— Да, выходит недёшево. Но есть и преимущества: мы быстрее автомобиля в два раза. Берём троих пассажиров и 50 кг груза. На самолёте можно даже на рыбалку летать!
— На рыбалку на самолёте?!— А почему нет? Нам нужно всего 150–200 м разбега, — воодушевляясь, рассказывает Влад. По блеску в его глазах видно, что на эту тему он может говорить бесконечно.
Так проще двигаться вперёд
Пока мы беседуем с Владом, он готовит к полёту двухместный учебно-тренировочный планер «Бланик Л-13». Его родина — давно уже несуществующая Чехословакия, и он гораздо старше целевой аудитории «ОнОнаса», ибо произведён в 1978 году. Принадлежность летательного аппарата к странам Варшавского договора выдаёт красная пятиконечная звезда на киле, проступающая из‑под слоя серебрянки. Влад бережно снимает чехол с фонаря планера (пластиковое остекление кабины. — Прим. авт.), извлекает защитную заглушку из трубки приёмника воздушного давления — это часть прибора, помогающего измерить скорость планера.
«Трубку мы закрываем, чтобы туда мусор не набивался и жучки всякие не забирались. А то там, — Влад поднимает палец к небу, — можно оказаться в неприятной ситуации, когда указатель скорости не работает».
Планер, словно Прометей к скале, притянут крыльями к земле. Стоит освободить упругую плоскость от пут, как крылья, будто живые, начинают подниматься вверх — словно гигантская серебристая стрекоза зашевелилась на зелени лётного поля. Планер кажется живым и подвижным ещё и из‑за того, что опирается лишь на одно колесо в передней части фюзеляжа — с него взлетает и на него же садится. Дополнительные опоры ему не нужны — на скорости крылья поднимаются потоками набегающего воздуха.
«Сегодня у нас ознакомительные полёты, — не отрываясь от работы, комментирует Влад. — Это значит, что все желающие, помогающие нашей федерации и сделавшие благотворительный взнос, могут на себе испытать, что такое свободный полёт на планере под контролем опытного пилота».
Тут необходимо сделать отступление и рассказать о том, о чём Влад просил упомянуть обязательно: в Белгородской области есть две федерации — самолётного спорта и спорта планерного. Пока они не слишком многочисленны — в них входит по десятку человек.
«Это не обязательно люди, у которых есть свой самолёт или планер, — поясняет Александров, прицепляя буксировочный трос 400-килограммового планера к фаркопу внедорожника. — Это энтузиасты, которым дорога́ авиация, которые неравнодушны к небу».
Влад садится за руль автомобиля и медленно трогается, а помощник, идущий рядом, придерживает крылья планера. Металлическая птица послушно следует за «Тойотой» к месту старта, где уже ожидает вернувшийся из полёта буксировщик «Гаврон».
— А зачем нужно было организовывать федерацию? — спрашиваю через несколько минут у Влада. — Самолёт есть, планер тоже — бери да летай!
— Сначала я так и делал, — улыбается в ответ Александров. Есть всё‑таки в нём что‑то от Говарда Хьюза, которого Леонардо Ди Каприо сыграл в фильме «Авиатор». — В один момент я понял, что этим нужно делиться с другими людьми, дать им возможность почувствовать себя в свободном полёте, в тишине, на высоте нескольких сотен метров над землёй. К сожалению, с нашим законодательством это устроить непросто. Пришлось организовать федерацию.
Оказалось, что Белгородский планерный клуб был одним из старейших в СССР. В лучшие годы здесь было несколько десятков планеров. Местные пилоты тренировались тут и выступали на всесоюзных соревнованиях.
«Но в 2005 году авиаклуб остался только с парашютным звеном. Какие‑то планеры передали в Орёл, какие‑то ушли в неизвестном направлении. К нашему приходу их тут уже не было. Но мы потихоньку начинаем возрождать планерное звено: что‑то купили, что‑то восстановили. В этом году спонсоры помогли приобрести ещё один планер, он относится к спортивному классу, одноместный. На нём можно будет тренироваться и участвовать в соревнованиях. Подтягиваются энтузиасты. Раньше как было: тут пилот, там планерист, каждый сам по себе. Мы собрали всех под одну крышу — так проще двигаться вперёд. Ну что, полетите? — кивает на жёлто-красный самолёт, готовый взлететь».
Он ещё спрашивает, полечу ли я!
Как на запорожце
Управляет самолётом-буксировщиком Валентин — в прошлом военный лётчик, кандидат в мастера спорта по пилотажно-реактивной технике. Боевого пилота в нём выдаёт потёртая лётная кожанка и выгоревшая почти до белизны фуражка-афганка на голове. Перед взлётом он предупреждает, что записывать наш разговор на диктофон не выйдет – слишком шумно будет в кабине. Я выключаю диктофон, после чего слышу рассказ о том, как всё было отлично в Советском Союзе: и лётные школы были, и курсантов хоть отбавляй, и техники, и, что самое главное, топлива.
«А сейчас просто выживаем. Владислав как‑то находит спонсоров, сам что‑то вкладывает. А так всё на энтузиазме держится», — кручинится пилот.
Валентин даёт мне наушники и показывает, как работает СПУ — самолётное переговорное устройство. Да простят меня пилот и хозяин самолёта, но в салоне мне всё напоминает дедовский запорожец — тут по‑спартански минималистично, но зато надёжно. «Неладно скроен, да крепко сшит», — говорят про такую технику.
От винта! — командует пилот. Фотограф Юрий признался, что только здесь, на лётном поле, понял истинный смысл этой фразы.
Самолёт сдвинулся с места. В большом зеркале заднего вида наблюдаю, как натянулся канат, прицепленный к носу планера. Если бы зрение было чуть лучше, то наверняка бы заметил, как округлились глаза пассажира планера, сидящего перед пилотом в тесной кабинке «Бланика». Ревя мотором, «Гаврон» разгоняется по траве лётного поля. Выпускающий буквально первые 10 метров разбега придерживает плоскость планера, и вот он уже уверенно стоит на крыле, пересчитывая кочки единственным колесом.
Самого момента взлёта я не заметил. Просто понял, что земля уже в десятке метров под нами, а планер в большом выпуклом зеркале заднего вида послушно летит на «поводке». Промелькнула внизу бетонная площадка с дорогим серебристым седаном, пассажиры которого вышли из машины и с интересом смотрят на нас. Сидя в салоне «Гаврона», чувствуешь себя пассажиром судна и мотоцикла одновременно: самолёт плавно, словно на волнах, покачивает крыльями, но при этом ревёт так, что без СПУ не услышишь пилота, сидящего в 20 сантиметрах слева.
«Это авиагоризонт, это компас, это указатель скорости, а вот это — высотомер, — объясняет Валентин. — Взглянув на приборы понимаю, что мы уже на высоте 350 метров и продолжаем забираться всё выше. — Беру ручку на себя — самолёт набирает высоту. Вот так он поворачивает влево, так — вправо. Надо ещё педалями помогать. Как видишь — ничего сложного».
На высоте 800 метров в эфир вплывает спокойный голос пилота планера. Он предупреждает, что отцепляется. Валентин буднично подтверждает его решение и наблюдает за тем, как «Бланик», отцепившись, продолжает парить в одиночестве. А мы, развернувшись, начинаем готовиться к посадке.
«Я обороты прибрал, двигатель нас сейчас не тянет, мы просто планируем», — объясняет мне Валентин, и от его спокойного уверенного голоса нет даже мысли о панике из‑за сброшенных оборотов.
Выровняв машину, пилот тянет ручку управления на себя. Самолёт касается колёсами земли и подпрыгивает на неровностях.
«Прошу прощения за не совсем мягкую посадку», — сконфуженно говорит лётчик в микрофон СПУ.
Полноте, уважаемый! Если бы вы не сказали, я бы и не заметил какого‑либо дискомфорта. «Боинги» и аэробусы и не так садятся, так им ещё и пассажиры аплодируют. Мне показалось, что хлопанье в ладоши будет неуместно для такого пилота-ветерана. Поэтому я просто от души жму ему руку и благодарю за полёт.
Не яхта
Над нашими головами на бреющем со свистом пролетает планер. День клонится к вечеру. Все уже привыкли друг к другу и начинают травить байки.
«Прыгают, значит, парашютисты. А на соседнем поле кукуруза вымахала под два метра. Так вот мы летаем на самолёте с мегафоном и помогаем заблудившимся в зарослях парашютистам найти выход к аэродрому, — со смехом рассказывает Влад. — А однажды вообще забавный был случай: одна парашютистка приземлилась в поле, не смогла сориентироваться, но вышла к ближайшей дороге, вызвала такси и приехала к аэроклубу вместе с парашютом! А мы её тут обыскались»…
Пока все хохочут от баек бывалых авиаторов, я подхожу с диктофоном к журналистке Виталине Скрипиной, которая пару минут назад выбралась с пассажирского места из кабины «Бланика» и, казалось, пытается встроить себя в заново открывшийся ей мир.
«Буду немногословной — это очень круто! — признаётся девушка, которая ещё несколько минут назад висела вниз головой на высоте в полкилометра. — Тихий полёт, а потом свободное падение! Вираж, петля! Было совсем не страшно. Наоборот, появилось желание самой научиться управлять планером. Как мне объяснили, это не так сложно, как кажется».
Но, как говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Преисполненный уверенности, надеваю парашют и запихиваю себя в кабину «Бланика». Но не тут‑то было: у буксировщика закончилось топливо, и он порулил на дозаправку. Воспользовавшись паузой, беседую с Романом, который пилотирует такую технику уже 17 лет.
«Точно так же, как и вы, пришёл на ознакомительный полёт в Винницкий авиаспортивный клуб — один из трёх, сохранившихся на Украине, — облокотившись о край кабины, Роман смотрит куда‑то в небо. — После первого раза понял, что летать — это моё».
Пилот рассказал, что во всём мире планерный спорт считается дорогим удовольствием. Цены на современные модели из углепластика доходят до полумиллиона евро, а сами планеры делают под заказ. На вопрос о том, не пробовал ли летать на обычных самолётах с мотором, отвечает, что пробовал — не понравилось: мотор шумит, всё вокруг гремит.
На хорошем современном планере даже на скорости в 200 км/ч слышишь только тихое шипение обтекающих фюзеляж потоков воздуха. А наш «Бланик» — уже ветеран: в нём куча щелей и неровностей, поэтому он будет ощутимо шуметь в полёте на скорости», — предупреждает Роман.
Над кабиной склоняется Влад и вполголоса, искоса глянув на меня, говорит: «Его — по полной программе». Буксирный трос прицеплен, и мы покорно следуем за «Гавроном» в небеса. Словно извиняясь перед детищем чехословацкой промышленности, уже в воздухе Роман примирительно заявляет:
«Вообще «Бланик» — хороший, надёжный планер. Если ввести его в пике, он сам из него выйдет. Другие, даже современные, нужно выводить вручную. Иначе полный рот земли!»
Фраза про полный рот земли яркими неоновыми буквами проступает у меня в голове в тот момент, когда планер, отцепившись от буксировочного троса, резко взмывает вверх, потом проваливается вниз и отворачивает в сторону. Перед полётом мне казалось, что если сравнивать самолёт и планер, то первый похож на моторную лодку, а второй сродни парусной яхте. Господи, как же я ошибался!
«Ну, поехали! — весело кричит Роман. «Бланик» закладывает крутую петлю, сразу за ней — ещё две, каскадом. Представьте, что все ваши внутренности сжались до размеров футбольного мяча и подкатили к самому горлу, застряв где‑то в районе ключиц. Поле зрения сократилось до небольшой точки, словно ты смотришь на мир сквозь трубу пылесоса. Горизонт перевернулся и висит над головой под углом, как покосившаяся крыша. То, что с моей крышей что‑то не в порядке, я понимаю, когда начинаю рассматривать соринки на фонаре кабины — под действием силы тяжести они поднялись с пола и спокойно лежат там, где должен быть потолок. Вестибулярный аппарат начинает паниковать».
— А у вас в кабине никто сознание не терял? — вися вниз головой, спрашиваю у Романа.
— Пока никто.
— Надеюсь, я не буду первым…
… А потом наступила эйфория. Я даже не понял, как это произошло. Даже когда Роман вошёл в следующий неожиданный вираж, было уже не страшно — хотелось кричать от восторга. Когда мы на бреющем полёте проходили над зоной посадки, я изо всех сил махал зрителям, улыбаясь во весь рот.
«А вот теперь почувствуй на себе то, что ощущают другие люди, общаясь с журналистами, — с улыбкой подсовывает мне воображаемый микрофон Влад, пока меня отстёгивают от кресла. — Что вы чувствуете? Почему же вам вновь и вновь хочется летать?» — пародирует он.
Выбравшись, я, словно герой фильма «В бой идут одни «старики», начинаю описывать то, что происходило со мной в воздухе. Юрий щёлкает затвором фотоаппарата, чтобы запечатлеть мои эмоции. Люди вокруг смеются — ещё бы, ведь им со стороны это было видно гораздо лучше.
«Ты увидел, на что способен планер. А на самом деле, в планерном спорте самое важное не кульбиты и виражи, а умение заставить машину спокойно парить в восходящих потоках воздуха, пролетать большие расстояния без помощи двигателя, ощутить единение с природой», — улыбается Роман.
* * *
Уже по дороге домой я понимаю, что сегодня испытал самые яркие в жизни эмоции после рождения сына. В этом году это пока точно самый лучший день. Поживём — увидим.