А в Государственном архиве Белгородской области (ГАБО) редкие документы об их деятельности (именная книга гимназисток, справки, прошения родителей) дают нам представление о порядках, царивших в образовании дореволюционной России.
Настоящий полковник
«Его Превосходительству Господину заведующему Грайворонской мужской гимназии Александру Михайловичу Чехову», – так высокопарно начинали родители прошение о допуске своего чада к испытательному экзамену в первый класс гимназии.
В этом обращении была не только дань уважения к начальнику, но и чёткое определение статуса инспектора мужской гимназии (так официально называлась директорская должность). По иерархии, определённой Табелью о рангах, вашим превосходительством величали полковников или гражданских лиц, находящихся в чине III или IV классов, а также губернских предводителей дворянства и руководителей высших учебных заведений. Так что однофамилец знаменитого писателя (проверили – не родственник) был той ещё шишкой.
Грайворонская мужская гимназия считалась частной и была одним из немногих учебных заведений второй ступени (дети поступали в неё в 11–12 лет, пройдя обучение в начальной школе), которое содержал город: большинство других финансировалось земствами.
Точных сведений о педагогическом составе гимназии не сохранилось, известно лишь несколько имён:
Булыгин, Пивоваров, Цыганков.
Примерное положение с кадрами в образовании того времени даёт учительская статистика Курской губернии. Так, мужчин-учителей более всего было из крестьян – 33,4 %, а учительниц –
из духовенства и дворян (41,7 и 29,2 %). Учителей, окончивших учительскую семинарию (в большинстве своём Курскую), числилось 67,5 %, а уездное или городское училище – 10,3 %. Или, как сказали бы сегодня, большая часть педагогов имела высшую квалификационную категорию.
Документ из Государственного архива Белгородской области
Без прививки нет учения
Вторым важным документом для поступающего была медицинская справка, в которой врач, чаще всего Грайворонской больницы, подтверждал, что состояние здоровья юнца не препятствует поступлению в учебное заведение. Отдельным пунктом значилось (собственно, это было главным), что мальчику «в детстве была привита предохранительная оспа», и обязательно сообщалось, что от прививки «на левой руке видны два знака». Или один, у кого какая получилась реакция.
Следует уточнить, что вакцинация в то время было платной и делалась менее чем половине детей (в Грайворонском уезде на 6 912 привитых приходилось 10 477 непривитых). Так что родители, которые заранее заботились об оспопривитии чада, были как минимум дальновидными людьми.
Метрика и обязанности
Свидетельства о рождении в то время заменяли «выписи» из метрических книг, которые хранились в храмах, регистрировавших самые знаменательные события в жизни человека: рождение, бракосочетание и кончину. Копия о рождении для гимназии делалась на специальном церковном бланке, похожем на лист из самой книги. В «выписи» сообщались дата, место рождения ребёнка, имена его родителей, их происхождение, вероисповедание и имя священника, совершившего таинство крещения. Копия скреплялась церковной печатью.
Помимо того, родитель писал на имя заведующего гимназией обязательство, в котором «имел честь присовокупить» свои гарантии о том, что будет одевать сына «по установленной форме, снабжать всеми учебными пособиями и своевременно вносить плату за право учения». Также ручался, что приложит все усилия для того, чтобы его ребёнок выполнял все распоряжения педагогов и начальства, и предупреждён, что неслухов немедленно «увольняют» из учебного заведения.
И родословная…
Папы и мамы также прикладывали документы, определявшие социальное положение семьи и род своих занятий. Например, в Борисовском волостном подразделении МВД дали справку, что Иван Николаенко действительно является сыном крестьянина Василия Фёдоровича Николаенко. Если статус родителя был выше – давали его послужной список.
В ГАБО сохранилось несколько таких дел, которые могут прояснить чью-то родословную. Например, семьи священника Фёдора Кошлакова из села Графовка Суджанского уезда, служившего в Первую мировую войну полковым батюшкой 40-го пехотного Колыванского полка. Или вдовы надворного советника Евгении Катоновны Лавриновой, подавшей в августе 1912 года заявление о приёме в первый класс своего сына Виктора.
Женщина вложила в дело формулярный список (некое подобие трудовой книжки, но более подробный и с личными деталями) своего покойного мужа. В нём указывалось, что Яков Георгиевич Лавринов – сын священника, в 1888 году назначен начальником грайворонской тюрьмы с жалованьем 300 рублей. Ещё 300 рублей выдавались ему как «столовые». Служил на своём нервном посту он 12 лет и подал прошение об отставке «по семейным обстоятельствам» в 1900 году.
В списке были сведения и о семье Лавринова: о том, что женился он 19 апреля 1889 года на дочери коллежского регистратора Евгении Одинцовой и нажил с нею пятерых детей (Виктор был вторым). Позже свою службу Яков Георгиевич продолжил в чине надворного советника, что соответствовало VII классу Табели о рангах или чину подполковника в армии. А умер прямо на службе 3 февраля 1909 года, когда его младшему ребёнку было всего два года.
Вот так, того не ведая, сохранила школьная канцелярия кусочек человеческой истории.
Всем доступно?
В современных исторических справках неоднократно читала, что гимназии были привилегией детей богатых и знатных граждан. Сделав анализ архивных документов (где, напомним, обязательно указывалось происхождение ученика), могу утверждать, что это, мягко говоря, неверно. Так, в 1905–1906 годах из 144 учениц поимённого списка женской гимназии 42 были из крестьянских семей, 41 – из мещан, по 13 – из потомственных почётных граждан (была такая отдельная группа грайворонцев) и купцов, 12 – из священников, 9 – из дворян, 6 – из отставных военных, 3 – из учителей, 2 – из ветеринаров. По одной ученице было из семей провизора, казака (Екатерина Тимофеевна Яцеленко) и классного художника (Мария Владимировна Богданова).
Из 15 сохранившихся родительских заявлений в высшую мужскую гимназию 1912–13 годов десять (!) – от крестьян: Марии Андреевны Ткаченко и Ильи Прокопьевича Биндаса из слободы Борисовки, Николая Дмитриевича Дмитриева и Василия Захаровича Париченко из Грайворона и других.
Известно также, что в 1910 году в мужской гимназии было семь классов и в них – 211 учеников.
Вспомоществование
Таким забытым теперь словом именовалась в дореволюционные времена разного рода социальная поддержка, в том числе учеников. В Белгороде даже было общество вспомоществования гимназистам и гимназисткам.
В Грайвороне же отдельной организации не было, а просто на земских собраниях обсуждали каждый отдельный случай, когда кому-то требовалась стипендия или единовременная помощь. Но в сравнении с тем же Корочанским земством щедростью (или средствами?) грайворонцы не отличались. Так, корочанцы выделяли в год 46 стипендий для учеников разного уровня, а грайворонцы – всего четыре-пять.
Обучение в Грайворонской мужской гимназии было платным, но, судя по всему, не самым дорогим. В архиве есть письмо, в котором крестьянин слободы Головчино Фёдор Власович Олейник просит перевести его сына Фёдора в седьмой класс из Богодуховской гимназии в Грайворонскую ввиду дороговизны обучения в первой.
Определённо, некоторыми льготами пользовались при оплате учителя. Так, инспектор Великомихайловского высшего начального училища Порфирий Авдотьевич Лихачёв просил своих коллег из Грайворонской гимназии освободить его от платы за учение сыновей Германа и Пилладия (вот тебе и энциклопедия редких русских имён).
Перспективы
Какие же перспективы были у выпускников гимназий? Во-первых, девушки, окончившие восемь классов, выходили из неё с профессией домашней учительницы или наставницы по русскому языку или арифметике. Правда, пометки в поимённой книге говорят, что этого добивались не все, иные выпускницы просто получали аттестат.
Парни, окончившие даже три класса высшей мужской гимназии (всего учились восемь лет), на гражданской службе получали классный чин без дополнительных испытаний.
Ещё одна вечная для мужчины причина учиться – армия. Ученики получали отсрочку до донца учения, а с аттестатом – возможность служить на льготных условиях вольноопределяющимся.
В ГАБО сохранилась интереснейшая переписка по поводу призыва гимназиста – крестьянского сына Михаила Вороненко. Его отец Павел Фёдорович слёзно просил гимназическое начальство разрешить его отпрыску поступить в «тот класс, в который он может поступить». При этом родитель пояснял, что сынок уже прошёл в гимназии четыре класса, но «не был допущен к депутатским экзаменам вследствие двоек по географии, французскому языку, алгебре и геометрии». У отца не было выхода: в 1916 году пришло свидетельство (а они приходили в учебное заведение с требованием передать ученику под подпись) «о явке к исполнению воинской повинности на крестьянина Борисовской волости Михаила Вороненко». А шла война. Начальство, видимо, сжалилось над родителем и сына к занятиям допустило, поскольку тут же находится документ из волости о том, что поступление на службу Михаилу Вороненко отсрочено для окончания им образования и призыва в 1921 году…
Что сталось со вчерашними гимназистами, изучавшими латынь, французский и немецкий языки и философскую пропедевтику после революции – загадка. Гимназию переименовали в 1-ю Грайворонскую трудовую школу 2-й ступени. А в архиве сохранились лишь небрежно заполненные удостоверения об успешном окончании полного курса тех, кто поступал в другой мирной жизни – в 1912–13 годах.