Почему мы играем
Прошло несколько десятилетий, и идею немца Энгельса подверг сомнению голландец Йохан Хейзинга. Сам того не желая, он противопоставил человеку разумному (Homo sapiens) человека играющего (Homo ludens). Эта концепция вышла ему боком: захватившие Голландию немецкие фашисты хоть и не сочувствовали идеям соотечественников-марксистов, но на всякий случай сгноили учёного в концлагере.
Идея Homo ludens состоит в том, что человек, как и многие животные, постигает мир через игру. Мать-волчица приносит детёнышам полузадушенную мышь, чтобы они могли с нею не только поиграть, но и через игру освоить охотничьи навыки. Маленькая девочка, играющая с куклами и кастрюльками, усваивает через игру своё женское естество, в то время как ровесник противоположного пола осознаёт себя маленьким мужчиной, играя с машинками и пистолетиками (пользуясь случаем, передаю пламенный привет всем феминистам, пацифистам и ЛГБТ-активистам, которых возмутил этот пассаж).
Менеджер среднего звена, играя в деловую игру на тренинге, учится продажам и переговорам. Никто из них при этом не думает про Шекспира, а ведь британский драматург ещё много столетий назад сказал, что наша жизнь – игра.
Хёйзинга говорил, что сама культура – миф, язык, театр, спорт и даже секс – имеет игровую природу. Миф – игра в непостижимые нами силы природы. Речь – игра в коммуникацию. Театр – игра в лицедейство. Тот же спорт по природе своей театрален (сравните футбольных болельщиков и игроков с посещавшими театр эллинами). Секс – тоже игра, особенно когда это место вымарано цензурой, чтобы нас не прикрыл Роскомнадзор.
«Монополия» и постсоветский культурный код
Любая современная настольная игра – даже самая примитивная – несёт в себе определённый культурный код. В советском детстве родители покупали мне «настолки», в которых всё было просто: бросай кубик – передвигай свою фишку – иногда пропускай ход. Задача предельно проста: нужно лишь обогнать соперников. Но общественным фоном для этих игр были социалистические соревнования, пятилетка за четыре года и призывы кого-то догнать, кого-то перегнать и перевыполнить план. Все эти идеи были зашифрованы в настольной игре про зверят из волшебного леса, которые тоже всё время гнались друг за другом. Старшая сестра даже успела поиграть в игру с незамысловатым названием «Ленин идёт в Смольный», опубликованную на страницах детского журнала «Весёлые картинки».
Потом советское детство вдруг стало постсоветским, и однажды я побывал в гостях у мальчика, чьи родители были «со связями». Связи позволили добыть сыну модную американскую игру «Монополия». Это сейчас я понимаю, что восхитившая меня игра – сама суть американского взгляда на мир. Деньги правят миром. Деньги нужно зарабатывать. Любой бизнес стремится к монополии. Эти постулаты свободного рынка я усвоил не из телевизионных выступлений Ельцина и Гайдара (их слушали мама и папа) и не из учебника по экономике (новую дисциплину пришлось зубрить сестре-старшекласснице), а из русифицированной «настолки».
Фото с сайта www.igroparty.ru
Потом всё случилось в точности так, как обещал Гайдар и прочие умные люди из телевизора. В «Детском мире» появилась «Монополия». Чтобы её купить, больше не требовались связи. Требовались деньги. А их у папы и мамы не было. Зато нашлись небольшие средства на ватман и фломастеры. Свою первую «Монополию» я нарисовал сам. Там были карточки с названиями предприятий из моего города. Вместо фишек филиалов и предприятий были мамины пуговицы, покрытые позаимствованным у сестры лаком для ногтей. А вместо долларов в моей игре были нарисованные рубли.
И ещё там были карточки «Сюрприз», позволяющие кидать товарищей по игре и отжимать их бизнес. Этим моя игра, срисованная с ленинградского «Менеджера», отличалась от американской версии. Потому что менталитет капиталиста из Америки кардинально отличался от того культурного кода, который несли тогдашние нувориши. В те времена побеждал тот, у кого получалось кинуть – в игре и в жизни.
Вообще, у меня до сих пор есть подозрение, что Гайдар, Чубайс и прочие реформаторы начала 1990-х в те времена тоже играли в «Монополию». Только не на полу коммунальной квартиры над нарисованным полем, как это делали мы, а в кремлёвских кабинетах над картой родины.
Только толерантность на столе
Потом детство кончилось, прошло примерно 20 лет, и я наткнулся на очередную «настолку», которую придумал немецкий стоматолог. В ней нет русского куража и американской прямолинейности. В этой игре нет идеи «тебе повезёт», как в советских играх, или концепции «американской мечты», как в той же «Монополии». Умные немцы придумали игру, в которой есть победитель и почти никогда не бывает проигравших. Ты бросаешь кубик, получаешь ресурсы и обмениваешься ими с другими игроками, набирая победные очки. Участники вынуждены ДОГОВАРИВАТЬСЯ – ну прям как противоборствующие стороны договаривались в прошлом году в Минске под строгим взглядом немецкой канцлерши.
К слову, в поздней версии немецкой игры интегрированы немецкие понятия справедливости. Если выпавшее на кубиках число не совпадает с твоими полями на карте и не позволяет тебе получить ресурсы (ну, там глина, камень, дерево и тэ дэ), включается система соцобеспечения. Тебе дают маленький картонный кругляшок – монетку. Три монетки всегда можно поменять на карточку ресурса в банке. Такова германская концепция общества всеобщего благоденствия, где не должно быть сверхбогатых и прозябающих в нищете.
В американской «Монополии» победитель разоряет проигравших и утверждается за их счёт. «Вот скотина!» – говорят лузеры, вставая из-за стола. В немецких «Колонизаторах» победитель набирает 12 победных очков, а проигравшие к тому времени, как правило, имеют всего на одно или два очка меньше. Иногда мне кажется, что в жизни нам надо чаще играть по немецким правилам (в этом месте пламенный привет отправляется партиям неозападников и славянофилов). Вы там, кстати, в войнушку не играетесь? Смотрите, можем доиграться…