Заповедник ни разу не туристический объект. Даже если ты не прятал за пазухой ружьишко, шашлычок или коньячок, а приехал с благими помыслами – далеко не пустят. Исключения могут быть только для студентов-исследователей и учёных.
Да что там, сами сотрудники заповедника не ходят по территории без специального разрешения. Это не парк, это не зона отдыха. Это особо охраняемое место. Охраняется природа от человеческого присутствия. И дело не в том, начнёт человек горланить под гитару песню о лабутенах или безбожно разбрасывать окурки и фантики. Мы сами по себе «фактор беспокойства» – как для косуль и кабанов, так и для всякой мелочи вроде безобидных коллембол (миллиметровых почвенных клещей). Не для того, в общем, здесь около трёхсот лет росла старейшая в Европе (!) нагорная дубрава. Не для нас эта нетронутая экосистема сохранилась.
Но мне повезло. Раз в год в «Лесу на Ворскле» пересчитывают копытных животных, и если хорошо попросить, то и простого смертного включают в группы учёта. Я затесался в компанию студентов биофака МГУ и отправился в заповедную глубь.
Фото Владимира Юрченко
Ты гонишь, я считаю
– «Шуметь нельзя, вопросы потом», – кратко инструктирует директор заповедника Александр Шаповалов и велит идти за собой.
Минут 20 молча топаем по тяжёлому снегу – как сказал бы физрук, «с высоким подниманием бедра» – в неизвестном направлении.
«Интересно, долго ещё? Что за тетрадочки у него в руках? Каких таких копытных будем считать? Как?» – размышляю под хруст сапог, дыша тяжелее с каждым шагом. – «Вопросы потом», – отвечаю сам себе голосом Шаповалова.
Выходим на просеку и ненадолго останавливаемся. Директор расставляет учётчиков.
«Так, ты становись вон за тем переломом рельефа, ты пройди дальше сто 100 метров с небольшим. Справа у тебя второй участок, слева – четвёртый. Фиксируй, кто пробегает, когда, откуда и куда. Ты перелазишь через межевую канаву, смотришь в нашу сторону и боковым зрением – между садом и опушкой».
Вместе с заданием каждый получает тетрадь, куда первым делом записывает время постановки на учёт. «1 февраля, 11:37» , – выводит Шаповалов и в своём блокнотике по приходе на место. Наконец, шёпотом, объясняет правила игры.
Лес поделён на кварталы, и мы, учётчики, расположились вдоль границ одного из них. На противоположной границе растянулись загонщики. По сигналу они линией движутся к нам и криками вытесняют животных в другой квартал – мимо той самой просеки, где мы их и посчитаем. Метод старый, люди применяли его ещё в древности (для охоты – численность и плотность популяции древних людей не интересовали).
«О, пошла сеголетка», – замечает Шаповалов промелькнувшую в 50 метрах косулю.
Сеголеткой называют животное, родившееся меньше года назад.
«Ещё одна. Ещё. Ещё. Всё? Так, 11:51, четыре косули», – записывает и продолжает неподвижно наблюдать.
Через минуту-другую крики загонщиков слышатся отчётливо – значит, «добычи» уже не будет. Поравнявшись, цепи загона и учёта смыкаются и на условленной полянке устраивают экспресс-собрание – зачитывают тетрадные заметки.
– Так, что у тебя?
– В 11:21 встал на учёт, в 11:54 пришла одна косуля, и вплоть до 12:10 она стояла.
– Подмигивала хоть? – улыбается директор, тщательно перенося данные к себе. – Следующий.
– В 11:44 видел четырёх косуль, слева направо перешедших.
– То есть в третий квартал. Есть. Дальше.
– В 11:51 – 13 косуль из четвёртого квартала в сад побежали.
И так далее. Вслед за учётчиками докладывают загонщики – они тоже считают животных, но только тех, кто не добегает до просеки, а наоборот, уходит в тыл. Таких обычно немного.
– В самом начале, едва начали гнать, две козы ушло. И всё, по-моему.
– Так тут и козы водятся? – удивляюсь я и ловлю снисходительные улыбки.
– Козами мы издавна называем косуль. Это сленг такой, что ли, – объясняет Шаповалов.
Фото Владимира Юрченко
Тишина и Мария Шарапова
Ноги мёрзнут и мокнут от набившегося в сапоги снега, однако учётная миссия продолжается. Переходим к другому, более сложному участку.
«Загонщикам сейчас тяжело будет. Этот-то квартал ровненький был, а там яр – вверх-вниз по такому глубокому снег – физическая нагрузка будь здоров! Во-первых, нужно темп выдерживать, чтобы животные в прорехи цепи не ушли незамеченными, а во-вторых, с пути не сбиться», – посвящает меня директор в тяготы и лишения заповедной службы.
Работаем по той же схеме: расставились, замерли, ждём. Сферическая тишина в вакууме. Кайф. Закрываю глаза и наслаждаюсь. Открываю – и вижу на пригорке настоящую лисицу! Пушистую, длиннохвостую, совсем не такую, как в книжках про Колобка.
«В барсучий городок пошла», – шепчет Шаповалов и даёт микролекцию о том, что лисы частенько живут в барсучьих норах.
Впечатлённый рыжей прелестницей, упускаю колонну из пяти косуль. Благо, рядом профессионал – уже подсчитал и зафиксировал. Не успел я отчаяться – ещё две, в качестве компенсации.
«Оаоаооо! Оаоаооо!» – будто запевая песню, кличут загонщики-мужчины.
Женские возгласы напоминают вскрики теннисистки Марии Шараповой на исходе третьего сета. Снова объединяемся, отчитываемся. Помимо косуль, на глаза одной из учётчиц попался заяц. Привал. Перевариваем бутерброды и впечатления.
«Теперь будем смотреть динамику, – говорит Шаповалов. – В прошлом году на территории заповедника было около 150 кабанов и более 400 косуль. Это плотность лучших заграничных охотхозяйств – с подкормками, ветеринарией, биотехнией. У нас же, кроме охраны, ничего нет – естественные условия. Раньше ещё лосей было в достатке, но в период повышенного уровня браконьерства (с 1990 по 2002 годы) их почти не стало. Лось глупый, никакого инстинкта самосохранения: стоит, глаза пялит: я большой, мол, ничего ты мне не сделаешь. Но тут ещё один момент: для постоянного обитания крупных копытных наш заповедник слишком мал. Во всей России меньше только «Галичья гора» Липецкой области».
Фото Владимира Юрченко
Достать грибы и плакать
Если научные сотрудники с головой ушли в поголовье, это не значит, что тебя в заповеднике не ждут. Гости имеют право на легальную экскурсию по опушке «Леса на Ворскле» и местному музею природы. Более чем столетнее чучело медведя, срез 246-летнего дуба, настоящие следы настоящих животных и живописнейший ландшафт – только успевай поднимать селфи-палку!
В заповеднике есть клетки для передержки животных, попавших в беду. Здесь их стараются вылечить, адаптировать и по возможности вернуть в природу. Ворону Киру около двух лет назад подобрали инспектора – не могла летать. Покружит невысоко над землёй, метров десять продержится – и садится. Крылья и лапы прощупали – целы, но что-то мешает. Взмывать в небо птица так и не научилась, зато быстро освоилась на заповедных харчах. Первое время жила на метеоплощадке, пока не повредила дорогостоящий почвенный термометр. В клетке тоже не скучает – научилась передразнивать кабанов, собак и даже газонокосилку.
По соседству с Кирой живут Хоря и Муся – хорьки, от которых отказались хозяева. Хоря охотно пойдёт на руки – парень ласков и фотогеничен, а Муся – агрессивная барышня, – может и шрам на память оставить, если сунуться к ней без перчаток. Не перепутайте!
На территории заповедника есть лабрадор. Нет, не собака, а надгробный памятник из одноимённого минерала. Неподалёку находилось монастырское кладбище, которое в 20-х годах прошлого века было приказано разобрать. Найденный спустя десятилетия камень восстановили, но кем был почивший в 1905 году Иван Клименко, до сих пор доподлинно неизвестно. Говорят, такие памятники, выполненные в форме ствола дерева из дорогостоящего материала, – большая редкость, и устанавливали их на могилах меценатов и других уважаемых людей.
Однажды в «Лес на Ворскле» приехал шведский учёный-миколог (исследователь грибов – прим. ред.).
«Это надо было видеть, – рассказывает старший научный сотрудник Марина Арбузова. – Пожилой человек, лет под 70, на колени встал перед упавшим вековым дубом. Лежит ствол огромный, а на нём, простите, какашки какие-то чёрные. Так он их фотографировал чуть ли не со слезами! Оказывается, это редкий вид гриба, который он раньше встречал только в одном месте мира – где-то в горах Франции».
К чему это я? Если ты сентиментальный миколог… Ладно, кем бы ты ни был, знай: экскурсии по заповеднику проводятся круглогодично, с понедельника по пятницу, с 9 до 16 часов. Телефон (47246) 5-03-15. Стоимость – 80 рублей, недорого для нетронутой экосистемы.