Хоть иди побирайся
«…Нам с детдома дали один хлеб и больше ничего сказали не могут. Мы учемся и пионерки и теперь хоть иди побирайся…»
Среди официальных набранных на печатной машинке или написанных от руки архивных документов в глаза сразу бросился пожелтевший тетрадный листочек с пронзительными строчками из письма 13-летней сироты Марии Григорьевой.
Круглые, старательно выведенные буквы в нём складывались в печальную повесть осиротевшей семьи. Глава её умер в 1920-м, старший сын – в Красной армии, старшая дочь учится в педтехникуме, а две младшие с 1921 по 1923 год жили в детдоме, так как у матери вдобавок к пороку сердца открылся туберкулёз. Вплоть до середины 1925 года девочки получали от детдома скудный продуктовый паёк, которым делились с больной матерью. Но потом и этого лишились: в середине сентября всех прикреплённых к детдомам воспитанников сняли с пайка.
И вот сирота Григорьева, оказавшись на пороге голодной смерти, осмелилась написать заведующему уездным отделом народного образования Никитину слёзную просьбу – войти в их положение и разрешить получать паёк, как раньше.
Адресат не остался равнодушным. В конце письма – две резолюции красными чернилами: предложить девочкам подать заявление для зачисления в Корочанский или Косминский детдом и организовать помощь их матери через собес.
Помогло ли это семье Григорьевых выжить? Увы, об этом в архивных документах нет ни слова. Но эта вырванная из контекста времени страница жизни отдельной белгородской семьи даёт представление о той громадной работе по борьбе с беспризорностью, которую удалось организовать в Белгородском уезде в непростые годы.
Разгрузка и оптимизация
Революция и гражданская война просто не могли не породить всплеска беспризорности. Если верить официальным документам, имеющимся в белгородском архиве, в Курской губернии в 1925 году насчитывалось около 4 тысяч беспризорников. И каждый день милиция, ГПУ и дежурившие на вокзалах и базарах бригады исправно отлавливали толпы новых малолетних бродяг. Девать их было некуда.
В Белгородском уезде, например, детдома трещали по швам: в них уже содержалось более 500 детей. Да и не могли они принимать несовершеннолетних прямо с улицы. Во-первых, потому что основной контингент отловленных состоял из прожжённых правонарушителей. И во-вторых, нельзя было просто так поместить ребёнка в детдом, не выяснив, есть ли у него родственники и кто они.
В итоге 8 сентября 1925 года в Белгороде создали промежуточное звено между улицей и детдомом – ночлежку на 12 человек. Уже в октябре того же года её по необходимости расширили до 50 человек. Ребёнок мог находиться в этом приёмнике не больше трёх недель. За это время его либо возвращали найденным родственникам, либо отправляли работать на завод (если ему было больше 16 лет), либо переправляли в колонию для несовершеннолетних преступников. Но в корне ситуацию это не меняло. Поток беспризорников был слишком велик, а средств на их содержание катастрофически не хватало.
К слову, один детдомовец тогда обходился государству в 146,51 рубля в год (если соотнести с современными реалиями: килограммовая буханка ржаного хлеба в 1925 году стоила чуть более 12 копеек).
Уездные власти вынуждены были пойти на ту самую непопулярную и жёсткую, но вынужденную меру, от которой пострадала и семья Маши Григорьевой – кампанию по разгрузке детдомов. Полусирот отправили по домам, отменили сухпайки для прикреплённых к детдомам воспитанников, подросших детей пристроили на производство. В итоге удалось не только освободить так нужные для беспризорников места, но и сократить количество детдомов в уезде до трёх. Остались школьный детдом в Короче на 200 мест, дошкольно-школьный – в Кошарах (на 188 мест), а третий – Косминский – был преобразован в трудовую колонию на 100 воспитанников.
Таким образом, к концу 1925 года, как следует из отчётного доклада уездного отдела народного образования, детдома удалось разгрузить более чем на 20 %.
Фото Вадима Заблоцкого
Частная опека и патронат
Что удивительно, даже в эти непростые годы в Белгородском уезде неплохо работала система опеки. По городу и уезду было учреждено 720 опекунских дел над сиротами и их имуществом до совершеннолетия последних. Практиковалась и отдача сирот на воспитание по договору с уездным отделом народного образования (50 человек в 1925 году).
Имелся также частный патронат, который охватывал преимущественно волжан. Прибывших из голодающих областей размещали по волостям уезда, а затем, по мере восстановления связи с родственниками, отправляли домой. Однако директивы уездного центра на местах частенько выполнялись из рук вон плохо. В белгородском архиве сохранилось грозное послание инспектора общего отдела уездного исполкома в адрес руководства Висловского волостного исполкома. В нём говорится о 19 несовершеннолетних волжанах, состоящих в частном патронате, которые «находятся в тяжёлом бродячем состоянии, скитаются по хатам».
Согласно инспекторскому предписанию, волостным властям в месячный срок требуется «подыскать крестьян или кустарей, желающих взять их за плату 4–5–6 рублей, судя по возрасту и трудоспособности, или же за добавочный земельный надел, а для 17–18-летних подыскать место работы на предприятиях или отдать их в работу по найму».
Содержание беспризорников с Поволжья для волостей Белгородского уезда было тяжёлой ношей. Переложить эту обузу на плечи крестьян властям удавалось редко: малосильные подростки не оправдывали своего прокорма.
Однако же уже во II квартале 1925–1926 хозяйственного года в частном патронате значилось 73 ребёнка (из них крестьянам и кустарям передали 25 несовершеннолетних).
Фото с сайта http://belgorod.doguran.ru
На процент с продажи пива
Если на содержание сирот в детдомах уездным властям худо-бедно удавалось выкроить средства, то в целом на борьбу с детской беспризорностью денег не хватало. Их приходилось делать буквально из воздуха. Прежде всего средства требовались на содержание ночлежки для несовершеннолетних, на одежду и обувь для тех, кого из неё отправляли в детдом или возвращали родителям в Поволжье. Согласно предписанию уездного исполкома, бывших бродяжек в этих случаях надлежало экипировать по сезону.
Специальная уездная детская комиссия находилась в постоянном поиске источников средств для борьбы с детской беспризорностью. Например, на транспорте работала специальная пятёрка по изысканию средств, в которую входил представитель деткомиссии, по уезду и городу открывались подсобные ячейки содействия (в феврале 1926 года их было уже 13).
Кроме того, в пользу борьбы с беспризорностью отчислялись проценты с театральных постановок, спектаклей и лекций, продавались благотворительные издания, значки, марки, организовывались лотереи. А ещё проходили месячники и двухнедельники по борьбе с детской беспризорностью в школах и повсеместно организовывались общества «Друзья детей».
Уездный отдел народного образования даже обращался к президиуму уездного исполкома с предложением «с 10 часов вечера продажу пива обложить в размере 5 копеек в пользу беспризорных детей».
Все эти ухищрения привели к тому, что всего за год – с октября 1924-го по ноябрь 1925-го – на борьбу с беспризорностью была собрана немалая по тем временам сумма – почти 3 тысячи рублей.
Но самое важное заключалось даже не в этом, а в другом. То, что в официальных документах громко именовалось борьбой, на деле было хорошо организованной системой по социализации детей улиц. По их возвращению к относительно нормальной жизни.
Новая власть прикладывала невероятные усилия для того, чтобы дать малолетним бродяжкам шанс пойти по правильному пути. Она не ставила на беспризорниках крест. Эта линия чётко прослеживается в тезисах для агитаторов по проведению двухнедельника борьбы с беспризорностью.
Признавая беспризорных социально опасным общественным элементом («за плечами 14-летних стоят 7–8 лет революции», «голод и война выработали в них антисоциальные навыки»), советская власть одновременно утверждала, что «улица выработала в них <беспризорных> хорошие качества: смелость, отвагу, сметливость, ненависть к имущим». Эта самая советская власть делала ставку на лучшее даже в вырванных из социума детях. И спустя 15 лет многие из бывших беспризорников с лихвой вернули этот аванс на полях сражений Великой Отечественной.