За несколько часов до показа Александр Калягин, легендарный актёр театра и кино, режиссёр, художественный руководитель Московского театра Et Cetera, председатель Союза театральных деятелей России, пообщался с белгородскими журналистами.
О масштабном белгородском форуме – Всероссийском театральном фестивале «Актёры России – Михаилу Щепкину»
– Мне нравится, что ваш фестиваль – единственный, посвящённый актёрам. Воспеванию актёрского ремесла. Предназначению актёра – быть на сцене и талантливо играть свою роль. Юрий Любимов, Анатолий Эфрос, Олег Ефремов, Пётр Фоменко, Роберт Стуруа, Петер Штайн, Кама Гинкас... – я работал с великими режиссёрами (встречи с такими людьми – это, может быть, самое радостное, что я пережил в этой профессии). И могу сказать, что, несмотря на разные театры, разную режиссёрскую руку, всё передаётся через актёра. Щепкин, о котором мы только слышали и читали, – это знамя актёрского ремесла. Я прибуду на белгородский фестиваль (его проведут осенью 2016-го в десятый раз – прим. авт.). И, надеюсь, мы на нём сыграем.
О Викторе Слободчуке – художественном руководителе Белгородской драмы
– Больше сорока лет возглавлять театр – у вас легендарный директор. Виктор Иванович понимает: хороший режиссёр – это хорошие актёрские работы и хороший спектакль. И постоянно ищет и приглашает режиссёров. Встретив меня в аэропорту, он сразу начал разговор с того, что хорошо бы заполучить кого-нибудь из крепких, интересных режиссёров. Честь и хвала директору, который так заботится о театре.
О проблеме «оптимизации» современной культуры – процессе слияния театров
– Чиновники поняли приказ президента об оптимизации примитивно как приказ «сливать» театры. Только я не понимаю, как один творческий коллектив с его творческим лицом можно «сливать» с другим. Мне говорят – один директор, одна бухгалтерия, одна постановочная часть. Но я не понимаю этого. Для меня – чем больше театров, тем больше индивидуальностей.
– Александр Александрович, думаю, белгородский зритель в первую очередь знает вас как великолепного актёра кино и театра, и совсем немногим из горожан вы знакомы как режиссёр. Что для вас режиссура?
– Моя основная профессия – актёр. Всё, что я делаю в режиссуре, – хобби. Это радость, это интерес. Но это и безумная ответственность. Режиссура – область, которой надо очень много заниматься, наскоком её не освоишь. Я редко ставлю. Скажем, «Подавлять и возбуждать» я создал по пьесе Максима Курочкина. В нашем театре он идёт с большим успехом. И отзывы критиков спектакль, как мне кажется, получил неплохие. Бывает, мои режиссёрские эксперименты происходят вынужденно. К примеру, «Лекаря поневоле» по пьесе Мольера я поставил, когда мы только организовали театр. Комедия получилась необычной и очень долго нас кормила. Кстати, в ней играет и Володя Симонов.
– У вашего с Владимиром Симоновым актёрского дуэта довольно продолжительная история. Спектакль «Лица», который вы представляете в Белгороде, идёт с 1998-го. «Дон Кихот», «Дядя Ваня», «Лекарь поневоле», «Руководство для желающих жениться» (режиссёр двух последних – Калягин – прим. авт.) – Симонов, являясь актёром Вахтанговского театра, играл и в постановках Et Cetera. Он исполняет главную роль в премьерном спектакле «Борис Годунов», который в вашем театре поставил легендарный немецкий режиссёр Петер Штайн. Как возник ваш творческий союз?
– Работать с Симоновым чрезвычайно легко и понятно. Мы познакомились в Художественном театре, куда его пригласили Олег Ефремов и Роза Абрамовна Сирота (выдающийся театральный режиссёр и педагог – прим. авт.). Потом он вернулся в альма-матер – в Вахтанговский театр. Но ещё с того времени мы с ним дружим. Однажды нас пригласили на гастроли в Америку. Это были 90-е, актёры не знали, чем заработать, чем кормить свои семьи. И мы поехали – я, Володя Симонов и Валера Золотухин. Организовали небольшой концертик, решив играть два рассказа Чехова. Мы возвратились домой и спустя время подумали: почему бы не сделать спектакль по ранним чеховским рассказам? Так появились «Лица». Там, честно говоря, маленькая режиссура. Главное в нём – воспевание актёров.
– Иногда случается так, что к одному и тому же литературному материалу одновременно обращаются сразу несколько режиссёров. Скажем, на рубеже 1999–2000-х возникли две постановки по пьесе, которая в России не шла с 1920-го, – «Венецианскому купцу» Шекспира. В Театре Моссовета её поставил Андрей Житинкин. В Et Cetera спектакль «Шейлок» по ней создал известный режиссёр Роберт Стуруа, а вы играете главную роль – еврея Шейлока. Как вы объясняете подобный феномен?
– Режиссёр всегда берёт пьесу, которая созвучна времени. Просто так поставить, лишний раз отточить своё мастерство – много ума не надо. А вот так, чтобы всё соединилось – современность, и своевременность, и ситуация, и актёры, и решение... Вот в чём смысл. Так «Шейлок» случился в турбулентное для нашей страны время, когда современные кризисы только наступали. «Венецианский купец» – кровавая пьеса. Это зов крови. Роберт Стуруа гениально её вскрыл. Ужас заключается в том, что человек вспоминает, кому он принадлежит, о своём кровном, только тогда, когда ему плохо. Как в случае с Шейлоком. Можно не ходить в синагогу, не соблюдать шаббат... Но когда тебя укололи, когда у тебя дочь отняли, ты возвращаешься к своему богу.
– Схожая ситуация и с драмой Пушкина. Завершающийся театральный сезон в России дал три «Бориса Годунова»: в Ленкоме его поставил Константин Богомолов, в воронежском Камерном театре – Михаил Бычков, в вашем – Штайн. Чем обусловлен интерес к конкретному произведению, насколько «Борис Годунов» коррелирует с насущными вопросами сегодняшнего дня?
– «Борис Годунов» из тех вещей, что вне времени. Это и есть классика. К нему всегда интересно обращаться. Мир его тем и идей связан с правлением в России. Взаимоотношения государя, верховной власти и народа – для нас, русских, пожалуй, самый главный вопрос. В какой степени власть соответствует народу, и в какой народ – власти? Насколько они понимают потребности и нужды друг друга? Ведь дело не в том, что народ безмолвствует. А в том, что наша постоянная естественная боль: они нас слышат ли наверху? Мы их слышим? Коммуникация власть–народ – по этому сосуду должна идти кровь. Вот что самое главное.
– Театральную Россию взбудоражила история с новосибирским «Тангейзером» (постановка оперы Рихарда Вагнера вызвала массовый протест православных верующих, суд над её режиссёром Тимофеем Кулябиным и увольнение с поста директора Новосибирского государственного академического театра оперы и балета Бориса Мездрича – прим. авт.). В связи с этим вы опубликовали два открытых письма, где рефлексируете на тему творческой свободы. Всё-таки, по-вашему, где проходят границы свободы художника?
– Внутри каждого из нас. Подразумевается, что настоящий художник может всё. Но есть внутренняя, зависящая от воспитания, вкуса, мера – вещи, которые нельзя осквернять. Художник может обижаться, когда его критикуют за это, не понимая, что сам, возможно, делает то же самое – обижает других. Ненароком, а иногда умышленно. Я думаю, что художник, как правило, знает, что он делает. Знает, что переступает какую-то черту. И хочет спровоцировать – пройдёт, не пройдёт, взорвёт ли эта ситуация... Только провокация не ведёт ни к чему хорошему.