Художники мыслят по‑другому
Юлия Алюшина родилась в Ленинграде в 1986 году, окончила Санкт-Петербургскую государственную художественно-промышленную академию им. А. Л. Штиглица. Несмотря на юный по меркам музейщиков возраст, к началу работы над музеем бронетанковой техники Алюшина работала по профессии уже семь лет.
— Юлия, начнём издалека: расскажите, как вы попали в профессию? Наверняка любили в детстве рисовать и ходить в музеи?
— Творческим профессиям учат с детства, вы правы. В моём случае обучение началось с шести лет: несколько занятий в неделю в художественной школе, с летними практиками, потом – художественный лицей. В 16 лет я поступила в художественный вуз. Мой отец – профессиональный художник. Он посчитал нужным и правильным направить меня по этому пути. Выходит, что до начала работы по специальности моя подготовка как художника длилась в течение 20 лет.
— А почему вы выбрали специальность «интерьер и оборудование»?
— Меня всегда привлекал сложный процесс организации пространства. Подготовка на этой кафедре была разноплановой: кроме профессиональных дисциплин: рисунка, графики, живописи – нам преподавали и скульптуру, и шрифты. Сейчас мне это очень помогает в работе с коллегами: я понимаю процесс изготовления каждой детали экспозиции. Поскольку нас учили проектировать интерьеры, я могу работать с любым пространством. Но сложилось так, что стала заниматься музеями.
Фото из инстаграма Юлии
— Вы работаете в питерском Комбинате музейно-выставочного искусства. Что это за организация и чем она занимается?
— Я пришла работать туда сразу после окончания вуза. Комбинат занимается проектированием выставок и музеев. Наши проекты реализованы в Государственном Эрмитаже, Театральном музее. Кстати, музей «Третье ратное поле России» в Прохоровке – тоже одна из наших работ. Он стал моим первым объектом. Главным художником был Андрей Пазгалев. Для меня было большой честью ему помогать. В этом музее я была проектировщиком. В большей степени мы занимались экспозиционными залами и предметным рядом, нежели интерьерами. После окончания этой работы я сделала ряд выставок, но уже как главный художник. Одна из них – временная «Дочери России» в Прохоровке и постоянная в Смольном (Санкт-Петербург).
— Как вы стали главным художником прохоровского музея бронетанковой техники?
— Комбинат музейно-выставочного искусства выиграл конкурс на создание музея. И, как правило, заказчик может влиять на выбор главного художника. Я отлично помню, как Наталья Ивановна (Овчарова – директор музея-заповедника «Прохоровское поле» – прим. ред.) спросила меня: «Юля, у нас будет новый музей – музей танкостроения. Тебе это было бы интересно?» Я была удивлена настолько, что даже не знала, что и ответить. На тот момент мне было 27 лет, и я очень сомневалась, что смогу в одиночку справиться с таким большим музеем. Здание уже строилось, нужно было разбираться не только в организации экспозиции, но и в строительной части. Увидев мои сомнения, мне пообещали, что более опытные коллеги обязательно помогут советом, если возникнут трудности. Но, справедливости ради, за два года не было ни одной ситуации, когда мне понадобилась помощь.
— А каково было вам, девушке, разбираться во всей этой бронетехнике? Танки – это ведь больше игрушки для мальчиков, нет?
— Понимаете, художники по‑другому мыслят. Детально разбираться в технике мне как раз не требовалось. Нужно было построить в голове образ, чтобы создать пространство. Ну и, конечно, понимать основные процессы производства. Например, линии, появляющиеся на белой стене – это аллюзия на карандашный чертёж, создаваемый конструктором. Образ противостояния танковых и противотанковых орудий в экспозиции – всё это символы, которые собираются в единое целое из частей. Разбираться в технике не есть задача художника, это задача именно музейных работников. Если у меня возникали вопросы, они мне всё разъясняли. Так что не имеет значения, кто проектирует музей – мужчина или женщина.
Можно и нужно быть смелее
— Чем уникален музей бронетанковой техники?
— Тем, что здесь показана история появления и развития самой идеи бронетанковой техники. Этого я нигде раньше не видела.
— По роду деятельности вам наверняка часто приходится бывать в разных музеях по всему миру: в вашем инстаграме есть фото из, например, музея «Мерседеса». На что вы равнялись, проектируя музей в Прохоровке?
— Не могу сказать, что увиденное в Европе напрямую повлияло на мой проект. Экспозицию я придумала самостоятельно. Но из поездок по европейским музеям я вынесла для себя некоторые уроки.
Первое: в России очень робкая архитектура – можно и нужно быть смелее. Ты всегда сможешь сделать так, как делают все. Я же считаю, что в каждой стройке должно быть хотя бы несколько элементов, которые ни художник, ни строители никогда не делали раньше. Это обеспечит профессиональный рост для всей команды и необычный результат для зрителя. Да и работать над таким проектом всем будет интереснее.
Второе: европейские музеи почти пустые. Мне это близко: не люблю, когда всё заполнено экспонатами, ведь это давит на зрителя. А там бывает, что в огромном помещении выставлен всего один экспонат. Я вообще люблю свободное пространство – оно даёт простор для раздумий и фантазий.
— Выходит, что музей изнутри выглядит так, как он выглядит, благодаря вам?
— Да, концепцию интерьеров придумала я, включая все пространственные решения, полы и потолки. Проект освещения выполняли мои коллеги, инженерными коммуникациями тоже занимались специалисты нашего комбината. Мне помогали с чертежами, визуализациями и сбором проектной документации, в разработке проекта сувенирного магазина и кафе. Но когда началась стройка, я сама занималась самыми сложными чертежами проекта, самостоятельно вела и авторский надзор за стройкой, и руководила монтажом экспозиции.
— Какие задачи вам пришлось решать?
— Проект самого здания музея был очень рациональный. Мне же хотелось создать интересное пространство, более пластичное, где помещения как бы перетекают друг в друга. Отсюда и интерьеры с непростым рисунком наливных полиуретановых полов, и сложные конструктивные элементы потолка. Я спроектировала дополнительные конструкции для экспозиции: систему подвески для танка Т-34 в разрезе, металлические фермы бордового цвета в большом зале.
— Были какие‑то дизайнерские решения, которые вам приходилось отстаивать?
— Такими элементами стали круги в зале «Средневековье», на которые проецируется изображение. Вокруг них было много споров. Мне говорили: «Они привлекают слишком много внимания, выглядят пугающе». Но мне очень хотелось, чтобы эти элементы остались, ведь они делают пространство необычным! Были вопросы и по витринам в виде металлической стружки. Но лично я не вижу музей без этих элементов. После открытия я пообщалась с посетителями. Они воспринимают эти элементы естественно, как будто по‑другому не могло быть. А это значит, что пространство удалось. Это как воздух, который замечаешь только тогда, когда нечем дышать.
У каждого проекта есть ангел-хранитель
— Как проходит процедура согласования проекта?
— Это сложный процесс. Сначала представляется эскизная концепция, если она проходит согласование, то проект дорабатывается. Как правило, бюджет стройки оглашается сразу, но иногда его сокращают уже в процессе. Мы всегда стараемся, чтобы внешний вид музея не страдал даже при сокращении бюджета.
— Во время строительства музея часто приходилось приезжать в Прохоровку?
— Музей строился в течение года. Моё активное участие в этом процессе было необходимо с мая по середину октября. Я ведь не только автор экспозиции, но и автор интерьеров всего здания. А интерьеры в музее сложные, поэтому командировки были частыми. Я не ожидала, что столько времени придётся проводить на объекте. Усложняло ситуацию и то, что одновременно с авторским надзором за стройкой мне было необходимо вести работу по экспозиции, изготовление которой происходило в Санкт-Петербурге.
— Быстро нашли общий язык со строителями, которые возводили здание музея?
— Это была моя первая большая стройка, первый опыт взаимодействия со строителями. Совместные планёрки были дважды в неделю – в среду и в субботу. Мне очень понравилось работать с Антоном Казимировичем (Словецким – генеральным директором ООО «Трансюжстрой-ПГС», которое возводило здание музея – прим. ред.). Мне очень повезло, что мой первый музей строил именно он. Отношусь к нему с большим уважением, очень ему благодарна. Во время строительства не было ни одной ситуации, когда Словецкий отказал бы в помощи или не пошёл навстречу.
Был такой случай: я выбрала для отделки потолка листовой материал определённого цвета с матовой – это важно! – текстурой. После этого я вынуждена была уехать в Санкт-Петербург, а когда вернулась через неделю, листы уже были смонтированы на потолке. Но они были глянцевые! На планёрке мне страшно было признаться Антону Казимировичу, что произошла ошибка при выборе материала. Когда я, наконец, сообщила это, он молчал секунд 15. Потом сказал: «Не согласовывала этот материал? Значит, будем демонтировать потолок».
— Что больше всего запомнилось во время работы над этим проектом?
— Временами мне казалось, что стройку будто ведёт Бог. Иногда некоторые элементы просто не получалось сделать – не складывался процесс их производства или же про них просто забывали. Позже при более детальном рассмотрении оказывалось, что именно в этих элементах была допущена ошибка в проектировании. Словно кто‑то давал понять: «Посмотри на это место ещё раз. Ты уверена, что хочешь это построить?». Я общалась со многими строителями и проектировщиками на эту тему. Они подтвердили: так всегда и бывает. Потому что у каждого проекта есть свой ангел-хранитель.
— Готовы взяться за новый проект?
— Сейчас я сделала перерыв в работе, буду заниматься учёбой – повышением квалификации. Есть много идей по поводу будущих музеев, совсем скоро я буду готова их представить.