В теории ты понимаешь, что театр не ограничивается гардеробом, зрительным залом и буфетом. Но вряд ли храм Мельпомены ассоциируется у тебя с промышленным предприятием. У меня – теперь – ассоциируется. Недаром служебные помещения театра называют цехами: костюмерный цех, реквизиторский цех, бутафорский, монтировочный, столярный и так далее. Здесь поразительные масштабы и поразительные люди – открытые, эмоциональные, увлечённые. Они не артисты, но на вопрос «А чё это вы тут делаете?» выдают достойный пьесы монолог.
«Касатка» – сложный спектакль. Там на одно дерево десять вёдер клея ушло!»
«Это пенопласт, обклеенный марлей. А со стороны смотрятся как гипсовые. Для спектакля «Доктор философии» когда-то делал», – показывает нам античные бюсты художник-бутафор Ильдар Гарафеев.
В прошлом веке он заканчивал театральное училище в Казани именно по такому узкому профилю: художник-бутафор. Делу поделок и подделок Ильдар Харисович посвятил целую жизнь – в одном только БГАДТ специалист бутафорит уже 28 лет.
«Оружие, которое актёры держат в руках (кинжалы, шпаги, мечи), корзины с цветами, фонари, различные мелкие вещи (веера, подзорные трубы) – это и есть бутафория. Главный художник передаёт эскизы, и мы приступаем. Используем фанеру, пенопласт, папье-маше… Вот, например, кузнечика делали к сказке «Жила-была Сыроежка»: неделю с ним возились! Он большой, ещё и прыгает на резинке. «Касатка» – сложный спектакль. Там на одно дерево десять вёдер клея ушло! Каркас был металлический, а кору долго облепливали марлей, жёванкой. Но больше всего запомнилась постановка «Ромео и Джульетта», её лет 15 назад ставили: стена, крепость какая-то, столько всего наворочено… Кошмар!»
Но сейчас любые сложности легче преодолеть. Есть, допустим, клей ПВА, которого не было, когда я поступил на работу; был столярный – знаешь, какой вонючий? Потом появился электролобзик, степлер строительный и так далее. Тут, в бутафорской, мало готовых вещей хранится – вам бы в реквизиторскую, где все наши чудеса.
«Красивые бутылки никто не выкидывает!»
Реквизиторская – очень компактная комнатка, по содержанию напоминающая балкон среднестатистического россиянина. Только тапки, сумки, люстры, чемоданы, ящики, наполненные всякой всячиной, не выглядят как запылённый хлам: они востребованы по несколько раз в месяц.
«Я даже когда фильмы смотрю, не могу абстрагироваться – слежу за реквизитом в кадре, – признаётся заведующая цехом Наталья Дьяченко. – Оцениваю, что куда поставили, что из чего сделано… У нас бывают спектакли, когда всё можно подобрать отсюда или со склада: вот «Сыновья моих братьев» (премьера состоялась 15 ноября – прим. ред.) такой, практически ничего не покупали. А что-то, конечно, приходится приобретать – как режиссёр решит.
Бутафория может жить долго – её подкрашивают, обновляют. Этим саблям лет 10–15, наверное. Винтовки есть – четыре изготовленные и одна натуральная: специально для девушки-артистки (спектакль «Сорок первый»), чтобы она физически ощущала тяжесть реального оружия. Периодически из дома вещи носим, красивые бутылки никто не выкидывает!»
Кажется, что здесь полнейший хаос, однако всё разложено по полочкам: здесь «Вишнёвый сад», тут «Как боги», это «Утешитель вдов»…
«Поставьте передо мной три пары сапог и спросите, какие здесь Зотова. Узнаю легко!»
Аналогичный псевдохаос в костюмерной. Надежда Велитченко, как и коллега из реквизиторского цеха, с закрытыми глазами найдёт любой аксессуар. Ряды вешалок рассортированы по конкретным представлениям, а в толстом журнале от руки подробно расписаны одеяния каждого артиста.
«Открываем «Забыть Герострата». 16 действующих лиц – то есть 16 костюмов, 16 пар обуви. Поехали. Бгавин: красная трикотажная длинная рубаха – вот она, чёрные брюки – пожалуйста, белые с золотом сандалии – опа! Хотите, прочитайте мне кого-нибудь. Евграфов: рваная футболка? Секунду. Здесь! Терехов: шапка из коричневой кожи? Милости прошу.
Когда каждый день, год от года, здесь вертишься, всё запоминается наизусть. Если вы поставите передо мной три пары сапог и спросите, какая из них Зотова, узнаю легко! Потому что он стаптывает обувь специфически… Нас три костюмера, и каждый свои спектакли знает – как по костюмам, так и по репликам. Переодевать ведь идём за кулисы после определённой сцены. Был такой спектакль – «Как важно быть серьёзным». Сложный, двадцать с чем-то переодеваний. Но когда его с репертуара сняли, я так расстроилась: даже не знаю, о чём он, ни разу ж не посмотрела!
У нас есть прачечная. Закончилось представление, нательное бельё собрали – и в стирку. По необходимости сдаём в химчистку бархатные платья, фраки – то, что стирке не подлежит. Потом поутюжили, на вешалочку повесили, по гримёрочкам разнесли. Такие дела!»
«Мы даже когда по улице идём, замечаем прохожих с рукавами не той длины»
Но прежде чем костюм попадёт к костюмерам, его надо пошить. Эта работа иногда начинается за три месяца до премьеры. В руки заведующей швейной мастерской театра Екатерины Щедриной попадает рисунок художника – и…
«И на основе рисунков мы подбираем ткани, конструируем, воплощаем. Вот лёгкое женское платье. Лёгкое, но только не в пошиве. Нюансов много, особенно с женщинами. Нужно учесть особенности каждой артистки, чтобы вещь ей подходила, подчёркивала фигуру. Приходится по три-четыре примерки делать. Над «Пигмалионом» долго работали – очень костюмированный спектакль.
Мужская одежда шьётся с одной примеркой. Мужчины реже меняются в размерах, но по необходимости что-то расширяем, сужаем, удлиняем, укорачиваем. С ними вроде бы проще, однако тоже нужно хорошо выработать грудную часть, обратить внимание на форму ног.
Мы, швейники, даже когда просто по улице идём, замечаем прохожих с рукавами не той длины, смотрим, у кого какая посадка, что недоделано, что нужно исправить».
«Режиссёр говорит: «Хочу интим!» Ты садишься – и создаёшь программу»
Пока швейники корпят над лёгкими и не очень платьями, заведующий музыкальной частью Руслан Родионов плетёт нить мелодических образов. Среди профессиональной аппаратуры попадаются бумажки с заметками а-ля «на драку – мрачное».
«Мы должны обязательно найти общий язык с режиссёром. Стараюсь уловить всевозможные эпитеты, мимику, жесты, которыми он ставит мне задачу. Театральная музыка слишком специфична, и даже из всемирного багажа созвучий подобрать необходимый образ невероятно трудно. Всё чаще и чаще приходится создавать авторские композиции – к конкретному персонажу, к конкретному артисту.
Я сам скрипач по образованию и, если не могу сыграть, скажем, на гитаре какую-то сложную партитуру, приглашаю друзей-музыкантов. Люблю записывать артистов в студии: они ярче воспринимают тексты и поют зачастую талантливее профессиональных вокалистов.
Звукооператоры, которые работают в театре – это высший пилотаж звукорежиссуры. Они должны обладать очень тонким музыкальным слухом и высочайшей концентрацией. Уметь – есть такое выражение – вести актёра. Ведь музыка – это тоже персонаж спектакля».
Наряду с музыкой к невидимым и знаковым персонажам относится свет. Виктор Макаров – художник по свету – рассказывает, как ведёт актёра его команда.
«Мы можем задействовать 386 ламп. Многие стационарные, но примерно 150 прожекторов направляет непосредственно светооператор. Ходишь, выставляешь проекции и фильтры, прописываешь детальную световую программу.
Задачи, как и по музыкальной части, ставятся образами. Например, режиссёр говорит: «Хочу интим!» Или страх. Или любовь. Садишься – и создаёшь программу, собираешь из цветов и динамических эффектов. Первый вариант, второй, третий… Ищем компромиссы. Потому что постановщик, который делал декорации, так видит, режиссёр – эдак, художник по свету – иначе».
«Мы обманываем зрителя. Но какая натуральная картинка получается!»
В самом светлом и просторном помещении театра творят художники. Под руководством Марины Шепорнёвой здесь генерируются оформительские идеи, создаются эскизы и макеты, проливаются краски.
«Размеры нашего пола повторяют высоту и ширину сцены. На него полностью укладывается полотно с декорацией. Есть лестница – можно взобраться и понять, как это будет в зале смотреться. Но сначала всё делается в маленьком масштабе. Вот, к примеру, макетик для «Сербской драмы» (так называется пьеса, по которой поставлен спектакль «Сыновья моих братьев» – прим. ред.). Видите, как ткань интересно играет? Натягивали в два слоя, подсвечивали, подкрашивали, прорезали – и получился такой сюрреалистический образ, в духе режиссёрской идеи.
Перед каждой премьерой определяемся по технологии, что и как будет делаться. Возможностей сегодня миллион! Металлические сетки – лёгкие, прочные, по которым можно вышивать тканью, делать аппликации; сетки пластмассовые – крутящиеся, гнущиеся, позволяющие выстраивать на сцене целые города. Для детских спектаклей декорации всегда стараешься делать ярче – там особенно важно визуально подать. Краска, естественно, бочками уходит.
Готовые декорации через люки в полу спускаются по лебёдке на уровень сцены. И там их уже собирает монтировочный цех. Потом смотрим и любуемся: тем же деревом на «Касатке» или хрустальной люстрой из бусин акриловых. Да, мы обманываем зрителя. Но какая натуральная картинка получается!»
Редакция «ОнОнаса» благодарит отдел по связям с общественностью БГАДТ им. М. С. Щепкина и напоминает, что открыть для себя театр никогда не поздно. Обманывайтесь искусством и не забывайте выключать мобильные телефоны.
