Об источнике силы. Музыка – это вся моя жизнь. И для меня нет большего удовольствия, чем делиться своей музыкой с другими. Лучшее время дня для меня – это когда я на сцене и выступаю перед зрителями. Это и есть источник силы. И сам Господь продолжает вдохновлять меня, чтобы я писал новую музыку. В феврале у меня выходит новый альбом. Так что я буду играть, насколько мне хватит вдохновения, сколько позволят мне мои поклонники и мое самочувствие.
О своей молодости. Кен Хенсли 70-х был бесшабашным, сумасшедшим, молодым, богатым и глупым. Я жил только рок-н-роллом. Я наслаждался жизнью, исполнились все мои мечты, которые были в детстве, а сейчас я получаю столько же удовольствия от музыки, но нет того стресса. В те дни мы были под постоянным прессом – нужно было всё время писать новые песни, выпускать новые альбомы и выполнять условия контрактов. Сейчас всего этого нет. Я свободен, и для меня это главное. К счастью, теперь всё стало на свои места.
Об отцах и детях. Во время гастролей по территории бывшего Советского Союза и Восточной Европы я заметил, что родители почти всегда приходят на мои концерты со своими детьми. Дети говорили мне, что их родители рассказывали им о музыке, показывали диски, мол, вот она, настоящая музыка – рок-н-ролл, то есть они их вовлекали в этот удивительный мир. Для меня очень приятно увидеть со сцены такую, как вы говорите, демографию – люди чуть моложе меня, получающие удовольствие от музыки вместе со своими детьми. Не знаю, сколько я ещё протяну, но музыка – это навсегда. Это действительно прекрасно!
О последнем танце. Было время, когда я отошёл от дел, слишком увлёкся наркотиками, и мне нужно было время, чтобы от них избавиться, чтобы стать снова самим собой. Когда мне это удалось, я понял, что мне придётся снова научиться писать песни. Это вроде бы смешно, я ведь делал всё это на протяжении 15 лет… И только после того, как я написал песню «Последний танец», я понял, что могу снова сочинять песни со смыслом. И, представляете, первое, что я услышал был вопрос: «Это что, ваш последний танец?» я сказал: может быть, может быть, но ничего не сказано о том, сколько продлится этот танец. Так что никуда не собираюсь пока.
О российских зрителях. Пожалуй, наиболее тесный контакт со зрителями сложился у меня здесь, в этой стране. Очевидно из-за того, что всё было запрещено и сложилось особое отношение к музыке, особая привязанность к ней. Когда я наблюдаю со сцены, как люди плачут, смеются, обнимаются, это то, что я никак не мог предвидеть, когда писал эти песни. Я просто сочинял песню для альбома, а сейчас, 44 года спустя, я вижу, что эта музыка значит так много для стольких людей, так что невозможно всё это вместить в одну песню, совершенно невозможно. Это люди должны оценивать. А все мои песни – от сердца. Вот что важно.
О русской душе «Романса». Эта песня связана с мюзиклом «Юнона и Авось». Моя звукозаписывающая компания в Москве хотела сделать англоязычную версию. Им не понравился перевод текста, и они попросили меня его переделать. Они прислали мне музыку и слова, и я полностью всё переписал. Так что вот откуда ноги растут. По структуре своей эта вещь типично русская. Недавно я её исполнил в Чернигове на Украине в сопровождении оркестра, струнного квартета и двух танцоров, которые по-своему её интерпретировали. Получилось очень красиво.
О российских городах. Я вообще-то мало внимания обращаю на архитектуру. Я общественное животное, поэтому меня больше интересуют люди. Именно через них я узнаю, как и чем живёт страна, потому что они всегда в центре событий. Но, к сожалению, всегда не хватает времени впитать в себя то, о чём мне рассказывают. Ведь в каждом городе я провожу так мало времени, а толку от путеводителей, как правило, мало, да и качество перевода просто ужасно! Мне самому не под силу его исправлять. Тем не менее, я делюсь впечатлениями дома с друзьями. Недавно я был в Казани. Это было прекрасно. Татарстан произвёл на меня такое впечатление, что я написал об этом в лондонскую «Таймс»... Я рассказал о том, что люди разной веры живут вместе в мире и согласии. Мы видим, что это возможно, и особенно важно на фоне того, что происходит на Ближнем Востоке.
О названии группы. Когда я пришёл в группу, она называлась «Спайс», и в ней играли Мик Бокс, Пол Ньютон, Алекс Напьер и Дэйв Байрон. Меня пригласили в качестве клавишника. В то время музыка развивалась так стремительно, что наш директор решил: группе нужно новое название. В Англии как раз отмечали, как ни странно это звучит, 100-летие со дня смерти Чарльза Диккенса. Соответственно, в театрах, кино, по телевидению – повсюду – шли его произведения. Джерри, наш директор, посмотрел фильм «Дэвид Копперфилд» и услышал это имя – Ю. Хип. Имя почему-то ему понравилось, он пришёл к нам и сказал, что у группы будет это название. Нам, в принципе, было всё равно, и мы согласились. А если бы подумали, то возможно, смогли бы избежать многих проблем. Но по иронии судьбы, в конечном итоге, наш директор украл все наши деньги и скрылся. Ирония в том, что именно он предложил нам это название.
О соперничестве и товариществе. Есть фанаты Deep Purple, есть фанаты Uriah Heep, есть фанаты Led Zeppelin, есть фанаты Black Sabbath. Они практически не пересекаются. В 70-е вы, например, могли быть фанатом или Deep Purple, или Uriah Heep. Так что, если разговариваете с фанатом Deep Purple, он, конечно же, скажет, что Deep Purple – лучшая рок-группа в Британии. Для меня лично было достаточно, чтобы исполнились все мои мечты, создавать альбомы и продавать их миллионами, ездить по всему миру. Мы вместе играли на фестивалях – мы, Zeppelin, Purple, Sabbath, The Moody Blues. Мы играли на больших фестивалях в парках больших городов. Это было потрясающе! Не было ни охраны, ни раздевалок – ничего не было! Конечно же, соперничество было, поскольку мы все гонялись за тем же длинным долларом, и мы всегда старались обойти друг друга, но всё же был и дух товарищества, потому что мы все делали что-то новое, революционное. Это чувство товарищества превосходило всё негативное, что обычно присуще соперничеству.
Видеоверсию интервью смотрите на сайте mirbelogorya.ru