Что вдохновляет фотохудожницу Веру Шамраеву
Вера Шамраева-
Белгородская правда
-
Белгородская правда
В маленькой студии Веры Шамраевой особый свет, полумрак и тишина. На стенах – большие чёрно-белые портреты. Люди на них настолько живые, что ощущаешь на себе их особенные, схваченные объективом взгляды. Тут же небольшая костюмерная: камзолы, шифоновые платья, кружевные воротники и костюмы необычного кроя в ряд. Всё это Вера создаёт сама, изобретая в голове очередной удивительный образ.
Погрузиться в мир фотографии, о котором она мечтала с самого детства, ей отчасти помогла внезапная болезнь, из‑за которой девушка стала терять слух. «Тиннитус, – говорит она чуть нараспев. – Звон в ушах. В моей голове звучат грузовая машина, сломанное радио, песок и льющаяся вода. И всё это сразу. Но в этой же голове рождаются и образы, которые я воплощаю в жизнь с помощью фотографии».
Горделивая казачка
Вера приехала в Белгород в 1996 году из красногвардейского села Весёлого. Юная красавица с большим талантом прекрасно рисовала, пела под гитару, танцевала и увлекалась театром. После долгих раздумий выбрала художественное направление в Белгородском колледже культуры и искусств, но тайком прибегала на постановки театрального отделения и ревела, так хотела играть.
«Думала тогда: что я наделала?! – восклицает Вера. – Были мысли перевестись. Но я ведь отличницей была, и меня отговорили. Потом оставили преподавать, что я делаю до сих пор. Мой педстаж уже больше 20 лет. Но о театре я не забыла. И вот тогда начала позировать студентам. Что вы! За меня буквально дрались, ведь каждый раз я придумывала новые образы».
Натурщица Вера могла перевоплотиться в кого угодно. Узнавала только, какой будет цветовая гамма – рисунок или живопись, а дальше включала свою неуёмную фантазию. Была горделивой казачкой в бусах и яркой кофте, нянькой в замотанном по‑деревенски платке, дрессировщиком во фраке, цилиндре и с плетью. Порой позировала стоя. Было тяжело, но погружение в образ давало невероятное ощущение жизни. Тогда же тяга к ярким, глубоким образам постепенно сплелась с мыслью о фотографии.
«Вообще о фотографии я мечтала с самого детства, – замечает Вера. – Моя внутренняя философия стоит на том, что всё происходит из детства. Всё оттуда: как мы растём, чем мы дышим. Мы обязательно воплотим это в жизнь тем или иным способом. Вы знаете, что я делала в детстве? Я приходила в гости к своим подружкам и вместо того, чтобы играть, рассматривала их фотоальбомы. В какой‑то момент я поняла, что знаю все эти чёрно-белые фото наизусть. Даже сейчас я рассказываю, а сама вижу эти кадры».
Фото: личный архив Веры Шамраевой
Моменты жизни
Когда фотоальбомы были пересмотрены, Вера начала изучать журналы, которые выписывали родители. «Крестьянка», «Работница», «Огонёк» были засмотрены до дыр. И когда мама Веры поняла, что всё серьёзно, разрешила дочери делать вырезки из журналов.
«Там печатались мэтры, – с восхищением рассказывает фотохудожница. – Я взахлёб смотрела фото. Потом вырезала и вклеивала в особую тетрадь. Сейчас понимаю, что это была такая школа какого‑то своеобразного подсознательного становления кадра. Но фотоаппарат мне тогда не покупали, потому что дома все были далеки от моего увлечения. Только в 15–16 лет у меня появилась простенькая мыльница. Но это были даже не фотографии, а скорее хроника жизни».
Простые моменты жизни Вера запечатлевала с большим энтузиазмом. Как будто в попытке сохранить эти краткие живые эпизоды. Ведь её собственных детских фотографий не набралось бы даже на крошечный фотоальбом.
Фото: личный архив Веры Шамраевой
«Так жалею, что никто не заснял наше детство, – сетует Вера. – Как мы играли в прятки, прыгали через резиночку. Я уже тогда понимала, какой это мог бы быть снимок. Эти кадры я видела с детства. Это помешательство какое‑то, я себя часто вижу на этой виртуальной детской фото-графии. Зато когда появилась моя дочь Пелагея, вот тут я оторвалась. Ходила за ней и просто снимала, без постановки. И такие кадры получались! Однажды на скрипку, на которой играла Поля, села бабочка, и я это сняла. Так появилась серия «Скрипка, жук и бабочка». А я поняла, что мне какой‑то бог фотографии помогает».
Фото: личный архив Веры Шамраевой
Именно в декретном отпуске у Веры появился её первый настоящий фотоаппарат. Правда, выбирала она его по наитию, без профессиональных советов, а потому эта техника ей быстро наскучила. Но эта импульсивная покупка тем не менее стала первым серьёзным шагом в фотографию.
Только выглядят иначе
Те самые первые снимки Веры случайно попались на глаза белгородскому художнику Владимиру Нестеркову.
«Вера, тебе нужно снимать!» – сказал он мне тогда, – вспоминает фотохудожница. – И практически подарил мне очень крутую, мою первую профессиональную камеру. Я быстренько разобралась и начала снимать. Подала свои работы на конкурс и победила. Эти победы, первые и вторые места меня вдохновляли, дарили мне крылья. И тогда фотохудожник Алексей Плешков посоветовал мне вступить в профессиональный союз. Это оказалось непросто».
Чтобы стать членом Союза фотохудожников России, соискателю необходимо пройти строгий отбор – независимую оценку его работ профессионалами со всей страны. В течение месяца жюри отсматривает присланные фото и выносит вердикт: красный квадратик – не прошёл, зелёный – прошёл, а синий – нужно поработать.
Два года подряд Вера отправляла свои серии безуспешно. Однако всегда утешала себя тем, что собрала больше всего именно синих квадратиков. На третий год все её работы получили одобрение.
«Я выбрала самое-самое, – говорит Вера. – Мои снимки были посвящены старости и детству. Я снимала свою дочь и свою бабушку, которая дожила до 93 лет. Их обеих зовут Пелагеями. В своей серии рассказала об этой связи, похожести старика и ребёнка. Ведь они действительно похожи: старики ведут себя как дети, только выглядят иначе. И эта история нашла свой отклик».
Фото: личный архив Веры Шамраевой
Муза ушла…
Говоря о бабушке Пелагее, Вера называет её не иначе как своей музой. И замечает, что именно благодаря ей начала снимать деревенскую жизнь у себя в отчем доме.
«Я пытаюсь оставить после себя хронику сельской жизни, – замечает Вера. – Немногие её снимают. И происходит это всегда как‑то внезапно. Вот когда бабушке было 92 года, я как‑то лежала ночью, мучилась бессонницей, и меня как шибануло. Бабушка старенькая, а у неё до сих пор нет фотографии, посвящённой 9 Мая, надо ехать. И мы с дочкой спонтанно собрались и поехали. Бабушка никогда не отказывалась фотографироваться. «А шо, снимать будэшь? Завязаться, чи як?». Я ей: «Нэ, так сыди, ничего не роби». У бабы Пелагеи, наверное, фотографий больше, чем у любой другой бабушки. Однажды попросила её встать у окна, хороший был свет, и она сама туда дошла, хотя тогда уже еле ходила. А когда я сделала снимок, вдруг поняла, что это последнее её фото».
Фото: личный архив Веры Шамраевой
Вера вспоминает, как уходил близкий и дорогой ей человек. Умирал от старости на её руках. И как больно было на это смотреть. Так что внучка сама уговаривала: «Ну давай уже, ба, надо уходить». Невыносимо было видеть эти долгие мучения.
«Я видела, как она ушла, – вспоминает Вера. – Как ветер дунул. Это муза моя ушла. Я сидела у смертного одра и думала, что таких кадров у меня больше не будет».
Да это же Раскольников!
К 30 годам Вера стала стремительно терять слух. В первое время после рекомендаций врачей принимала препараты, которые давали лишь временный эффект. Но с каждым днём лекарства словно бы теряли свою силу. Сейчас у Веры 4-я степень глухоты. Она слышит лишь звон и шумы, а речь окружающих почти не различает.
«Если я не вижу человека, бесполезно что‑то говорить, не разберу, – говорит Вера. – Я научилась читать по губам, а сейчас осваиваю язык жестов. И очень рада, что попала, наконец, в общество глухих, где меня приняли как свою. Жалею, что не обратилась туда раньше, давно бы уже могла в этой среде возглавить какую‑нибудь культурную группу. А сейчас я на распутье: и слышащих понимаю наполовину, и глухих тоже. Но всё ещё впереди».
Сегодня Вера посвящает много своего времени некоммерческой фотографии. Своих моделей она находит сама, ведь стилистика её работ предполагает, что далеко не каждый сможет соответствовать увиденному ею образу.
«Бывает, иду по улице и вижу человека, – рассказывает фотохудожница. – И словно озаряет. Высокий, в пальто, лицо удивительное. Да это же Раскольников! Бегу к нему и объясняю: «Мужчина, не сочтите меня за ненормальную, я фотохудожник, приходите ко мне в студию». В маршрутках, на маникюре, в парикмахерской – везде со мной такая история. Чаще всего люди соглашаются, приходят позировать. Но бывают и отказы».
Вера рассказывает, что такие съёмки в её студии происходят эмоционально. Она на ходу придумывает костюмы, громко даёт указания, порой даже кричит, заряжаясь вдохновением. И здесь самое главное – попасть в образ. Тогда обработка фото в итоге потребуется минимальная.
«Фотографией я живу, – улыбается Вера. – Просыпаюсь ночью, записываю в книжечку идеи. Даже на занятиях с детьми думаю об этих образах. А потом ищу в толпе человека с харизмой и всегда нахожу. И сама фото-графируюсь каждый день, думаю о фото всегда. Есть у меня и мечта. И она даже не про слух. А про видение. Не физическое, а внутреннее. Хочу, чтобы эта способность – видеть образы – никогда не покидала меня: ни днём ни ночью, никогда. Ведь фотография – это моя жизнь».