Да здравствует наша советская молодёжь!

Армия

В локомотивном депо я проработал всего один год, получил второй разряд слесаря и осенью 1969 года был призван в армию. Ещё летом по направлению военкомата окончил курсы радио­телеграфистов при ДОСААФ. Потом несколько раз вызывали в городской военкомат, располагавшийся в конце улицы Коммунистической (сейчас улица Преображенская. – БП), недалеко от автобусной остановки «Улица Оземб­ловского», в одноэтажном каменном доме. И, наконец, в ноябре пришла повестка «явиться с вещами» на сборный пункт в облвоенкомат. Областной военный комиссариат находился тогда в центре города на улице Фрунзе, 41 (ныне проспект Славы. – БП) в красивом старинной двух­этажном доме купца А.М. Анцырева, содержавшего в нём «номера». Сразу после Октябрьской революции в здании расположился Белгородский уездный военный комиссариат, потом районный, а с 1954 года – областной, который и занимал здание до самого его сноса в 1989 году (сейчас на этом месте находится офис банка ВТБ. – БП).

За военкоматом во дворе располагался сборный пункт, представлявший собой большой плац, обнесённый высоким кирпичный забором. Сюда я и явился «с вещами» в назначенный день с родителями и братьями. Позже подошли друзья. В сборном пункте было уже полно остриженных налысо новобранцев. Родственников, друзей и подруг на территорию сборного пункта не пускали. Они находились за забором, а те, кто был помоложе да посмелее, становились друг другу на плечи и забирались на забор, чтобы в толпе остриженных и одетых в фуфайки призывников увидеть своего. Их гоняли офицеры и сержанты, они спрыгивали, но через некоторое время появлялись снова на заборе.

Люди, приехавшие на проводы в Белгород из сельской местности, располагались семьями и группами на примыкавшей к стене площадке детского сада, выпивали, закусывали, играли на гармошке. Проводы в армию становились настоящим праздником. Всем провожающим, да и многим призывникам, было весело. Горячих точек тогда не было, и родители не боялись за жизнь своих сыновей. Большинство молодых людей, особенно из сельской местности, действительно считали службу в армии почётным долгом, а «тот, кто не служил, тот не мужчина». Хотя и тогда уже некоторые городские «косили» и старались избежать армии, но основная масса молодёжи всё же предпочитала служить.

В армии Александр Крупенков служил радистом. 1969 год

Потолкавшись около часа в стенах сборного пункта, мы, наконец, построились на плацу. Я думал, что теперь «погонят» на вокзал, но после переклички офицер объявил, что те, кто приехал из области, останутся на сборном пункте, а городские могут идти домой, но назавтра рано утром должны снова явиться на сборный пункт. На следующий день, когда все собрались опять, после переклички и нескольких часов ожидания, нас построили в огромную колонну, открыли массивные железные ворота и повели в сопровождении офицеров на вокзал. Шли мы по проезжей части улицы Фрунзе с песнями, шутками, даже не думая, что нас ждёт впереди. Провожающие шли по тротуарам с обеих сторон улицы, что‑то кричали своим в колонну, те им так же что‑то кричали в ответ, стоял шум и крик. На вокзале целый час все опять прощались, обнимались, выпивали.

Наконец нас посадили в вагоны, и поезд тронулся. Ещё на сборном пункте распространился слух, что повезут нас служить на Украину, но поезд почему‑то двинулся в московском направлении. Наверное, ночью, когда мы все спали, поезд изменил свой курс, и мы уже ехали в южном направлении.

Служил я действительно на Украине: первый год в городе Коростене Житомирской области, а второй – в Крыму, сначала на окраине города Евпатории, а за несколько месяцев перед «дембелем» – в посёлке Раздольное. Служил радистом и большую часть службы просидел за ключом под землёй на командном пункте. В увольнения, а тем более в отпуск нас практически не отпускали, потому что радистов не хватало, и даже в Евпатории видел море всего один или два раза, да и то искупаться не пришлось.

Во время службы в Евпатории пришлось побывать в Белгороде, правда, проездом и только на станции. Меня с двумя солдатами и лейтенантом послали в командировку в Серпухов везти в ремонт на военный завод вышедшую из строя радиолокационную станцию. Ехали в товарном поезде, в одном из вагонов везли РЛС, а в другом – теп­лушке – ехали сами. Не помню уже, каким способом я сообщил домой о том, в какой день и во сколько будем в Белгороде. Родители с братьями прибыли на вокзал и здесь, прямо на железнодорожных путях, мы встретились. Поезд стоял в Белгороде всего минут 15, поэтому встреча была очень короткой, но запомнил я её на всю жизнь. Ведь за два года службы я виделся со своей семьёй только один раз.

Институт

Когда до «дембеля» оставалось всего месяца два, я получил из дома письмо от мамы, в котором она сообщала, что в Белгородском педагогическом институте открывается подготовительное отделение. Туда будут принимать молодых людей из сельской местности, имеющих трудовой стаж, демобилизованных из армии. И после года учёбы без экзаменов зачислять на первый курс.

Я собрал какие‑то необходимые документы, справки, характеристику, отослал их по почте в институт и был зачислен на подготовительное отделение русского языка и литературы. Через два месяца моя преподавательница английского языка сказала, что у меня есть способности к иностранному языку и предложила перейти на английский язык. Я согласился, и был переведён на иняз. Проучившись год на подготовительном отделении, я после собеседования на комиссии без экзаменов был зачислен на 1-й курс факультета иностранных языков Белгородского государственного педагогического института имени М.С. Ольминского. Тогда я не представлял себе, что такое учитель и буду ли я им когда‑нибудь. Английский язык тоже не был моим призванием. С детства я увлекался историей, прочитал множество исторических книг и, конечно же, если бы в то время был исторический факультет в нашем институте, то я бы поступал только на него. Но тогда такого факультета не было, и мне было всё равно – учиться на литфаке или на инязе. Так уж получилось, что благодаря моей преподавательнице английского языка, которая через пару месяцев уехала работать в Академгородок в Дубну под Москвой, я стал студентом иняза.

Пединститут располагался на улице Жданова (ныне Студенческая) в районе, получившем в 1960-х годах название Черёмушки. В то время Черёмушки, по примеру Москвы, появились во многих городах, но в Белгороде они почему‑то прижились ненадолго. Мало кто сегодня называет так этот район Белгорода. Студенческий городок занимал целый квартал, в котором размещались четыре институтских здания: главный четырёхэтажный корпус без нынешней пристройки и колонн у входа, Дворец спорта «Буревестник», малый корпус (двухэтажный дом с лингафонными кабинетами для занятий по иностранным языкам) в северной части городка и пятиэтажное общежитие по улице Некрасова. Все эти здания стояли и до сих пор стоят вдоль улиц, а в середине квартала находилось футбольное поле, на котором тренировались студенты спортфака и проводились различные спортивные соревнования. Занятия на инязе проходили в основном в главном корпусе, и только на фонетику мы переходили в двухэтажное здание с лингафонными кабинетами, но занимались там только на первых двух курсах.

В институте тогда имелось пять факультетов: иняза, русского языка и литературы, физико-математический, химико-биологический и спортивный. На инязе учились в основном девушки, на спортфаке юноши, поэтому иняз традиционно дружил со спортфаком. Со студентами других факультетов мы были почти незнакомы. На факультете русского языка и литературы имелось узбекское отделение, открытое ещё в 1970 году. На нём обучались студенты из Узбекской ССР. После окончания института они, как правило, возвращались к себе на родину, где преподавали русский язык и ­литературу. Некоторые из них женились на русских студентках и увозили их с собой. Но вообще‑то для нас узбеки были как иностранцы, по‑русски большинство из них говорило с сильным акцентом, и мы с ними как‑то не общались.

Учебный год на первых трёх курсах всегда начинался с колхоза. ­Осенью нас на месяц и даже дольше отрывали от учёбы и посылали на сельхозработы, или, как все тогда говорили, «в колхоз», хотя это мог быть и совхоз. Чаще возили туда и обратно каждый день. А однажды увезли на целый месяц в Борисовку, где мы жили и работали – убирали знаменитый стригуновский лук. Однажды к нам туда даже приезжали представители областной сельхозвыставки, и мы помогали им отбирать лук в Москву на ВДНХ (Всесоюзную выставку достижений народного хозяйства). Когда сделали несколько связок из самых больших луковиц, я даже удивился – в кучах вроде бы и не было заметно таких огромных.

Несколько раз вместо колхоза оставляли нас работать в Белгороде на консервном комбинате по улице Пугачёва. Работали по целому месяцу разнорабочими и грузчиками: перебирали зелёный горошек, сортировали кабачки, подавали пустые железные и стеклянные банки под яблочное пюре и кабачковую икру, разгружали мешки с сахаром.

Александр Крупенков во время учёбы в пединституте, 1975 г.

Праздники

В студенческие годы с друзьями из института собирались на различные вечеринки в общежитии, которые устраивались по любому поводу и без повода. Иногда ходили на танцы в горсад, но уже не так часто, как до армии. Очень редко, но всё же бывали и в ресторанах: «Центральном» при гостинице с одноимённым названием, «Донце» – на улице Фрунзе, «Южном» – на Вокзальной. Это вечером, а днём после занятий захаживали в «Север» попить пива. Располагался он в восточной части городского парка, по улице Парковой, чуть ниже ДК «Энергомаш».

Религиозные праздники тогда отмечать было не принято. Только два раза ходил я на Пасху в единственный действующий в городе храм – Николо-Иоасафовский собор на кладбище. Приходил поздно, часам к 12 ночи, когда уже шла служба. Народу было очень много и в соборе, и на площадке перед храмом. Посещали храм, как правило, старые люди, но появлялась и молодёжь, в основном юноши. По их поведению было видно, что они никакие не верующие и привело их сюда просто любопытство. Была и милиция, и дружинники с красными повязками, но они никого не трогали, а только со стороны наблюдали за порядком. Мои однокурсники, посещавшие иногда церковь, рассказывали, что бывали здесь на Пасху и Рождество сотрудники КГБ, которые подходили к ним, требовали предъявить документы. Но студенты отвечали, что документов у них с собой нет, на ходу придумывали фамилию, имя, отчество и место работы, и их отпускали, предупредив, чтобы больше здесь не появлялись.

Новый год я и большинство моих знакомых отмечали дома. Это был семейный праздник. Многие студенты, проживавшие в общежитии, тоже в новогодние праздники разъезжались по домам.

Главным праздником в моей молодости был 7 ноября – день Великой Октябрьской социалистической революции, как его тогда называли. Конечно, это был политизированный праздник, но мы, студенты, да и все советские люди, воспринимали его просто как нерабочий день, в который можно отдохнуть и повеселиться. На демонстрацию я всегда ходил с удовольствием. Наша институтская колонна от общежития института шла до улицы Литвинова (сейчас это Белгородский проспект. – БП), где у Дома пионеров (ныне духовная семинария) всегда была задержка колонн, и здесь я присоединялся к своим. Большинство людей шли с красными флажками, воздушными шариками, транспарантами и портретами Брежнева, членов ЦК КПСС и Политбюро. Что там было написано на транспаранте и кто чей портрет нёс – никто на это не обращал внимания. Так было надо – так и делали. Однажды я с одним портретом в руке дошёл почти до площади, а перед площадью ко мне подошёл мой преподаватель и забрал у меня его. Оказывается, к преподавателю подошёл человек в гражданском и потребовал, чтобы этот портрет убрали, так как человека, изображённого на нём, уже вывели из Политбюро.