История холковского крестьянина
Легенда о пещере старца Никиты знакома, пожалуй, каждому, кто хотя бы раз побывал в Холковском мужском монастыре. В 1991 году её рассказал белгородский краевед Анатолий Крупенков в своей книге «Холковские пещеры».
54-летний крестьянин из слободы Холок Новооскольского уезда Никита Бычков, похоронив жену и тяжело переживая утрату, стал задумываться о греховности души и покаянии. Он решил удалиться от мирской суеты и в 1890 году начал копать пещеру у подножия монастырского мелового холма, с юго-восточной стороны.
Когда родной сын Герасим выгнал его из дома, Никита поселился в землянке и жил на подаяния селян. День за днём – 30 долгих лет – отшельник копал, вероятно, желая соединиться с главной монастырской пещерой. Орудовал он киркой и лопатой, а отработанные куски породы выносил в старицу реки Оскол. Умер он в 1920 году, на 98-м метре каторжного труда. До цели – соединения с главной пещерой – оставалось около 40 метров.
Вот и вся легенда. Почему Никита Бычков выбрал для себя такой нелёгкий труд? Почему сын выгнал стареющего отца из дому? Что произошло в этой семье? Как у крестьянина, питавшегося подаяниями, хватило сил 30 лет в одиночку пробивать меловую породу? Ответы на эти вопросы найти сейчас уже невозможно: у событий вековой давности живых свидетелей нет. Остаётся лишь предполагать. В надежде хоть на шаг приблизиться к разгадке, отправляемся в Холки.
Версии и догадки
«Наиболее вероятная версия, на мой взгляд, духовно-аскетическая, – размышляет о Бычкове наместник Свято-Троицкого Холковского мужского монастыря игумен Никодим (Мирошниченко). – Человек через покаяние искал свою дорогу к Богу. И этот пример, безусловно, достоин внимания и уважения».
— Пять лет назад я разговаривала с местным старожилом, 96-летним Степаном Никитичем Коровяковым, – выражает другое мнение экскурсовод Валентина Харитонова. – Он мне так сказал о Бычкове: «Да какой он старец?! В семье неладно было, и, когда жена Никиты умерла, дети ему никак этого простить не могли»… А пещеру чаще всего называют просто Никитской.
— Дети винили Никиту в смерти жены? – сам собой возникает у меня вопрос.
— Да кто ж теперь скажет? – говорит Валентина Сергеевна. – Есть ещё версия, что Бычков искал засыпанный вход в основную пещеру. Но вход в те годы был известен.
Экскурсовод предупредила, что пещера закрыта, потому что находится в аварийном состоянии. Но, видя моё нетерпение, Валентина Харитонова с разрешения отца Никодима согласилась стать проводником в подземелье.
Фото Нелли Калиевой
100 лет спустя
Вход в Никитскую пещеру – синяя дощатая дверь, вбитая в щербатую кирпичную кладку под бетонным козырьком. Надпись мелом: «Входить опасно!» Вход оборудовали в 1990 году стараниями Василия Пономарёва, в то время директора музейного комплекса «Холковский монастырь», и строителей, восстанавливавших основные пещеры.
Войдя с дневного света, я сразу пожалела, что не подумала о фонарике. Но экскурсовод предусмотрительно взяла несколько свечей. Первое, что ощущаешь, пока глаза свыкаются с полумраком, – это прохлада и запах сырости. В самом начале пещеры видна кладка из такого же красного кирпича. С годами она частично обвалилась и отошла от стены так, что в образовавшуюся щель свободно можно просунуть руку.
«Здесь порода другая, – Харитонова подносит свечу ближе к стене, отщипывает от неё небольшой кусочек и разминает в руке. – Это, скорее, суглинок».
Чем глубже мы продвигаемся в пещеру, тем отчётливее проступает мел. Коридор то расширяется, то сужается. Средняя его ширина – около метра, высота – чуть больше двух. В нескольких местах на сырых меловых стенах видны надписи – здесь успели побывать то ли Паша, то ли Даша.
Летучие стражи
Лениво летают комары. Летучие мыши спокойно спят в этот дневной час на стенах.
Время от времени справа и слева встречаем ниши. Одна напоминает комнату – по примеру монашеской кельи, другая вертикальная, вероятно, служила местом для чтения молитвы стоя. Ниша с отверстием, похожим на дымоотвод: видимо, Никита ставил здесь печь. А в этом небольшом углублении, наверное, стояла свеча или молитвослов.
Все ниши обозначены на схеме Никитской пещеры, сделанной несколько лет назад. Есть схема и в упоминаемой уже книжке Крупенкова. Бычков в отличие от холковских монахов рубил пещеру снизу вверх.
Василий Пономарёв, собиравший историю Холковских пещер, приводит воспоминания своей мамы, Ульяны Марковны. Пятилетней девочкой она относила Никите Бычкову узелок с продуктами. Он ставил одно ведро в качестве стола и раскладывал еду, а на другое садился. Говорят, под конец жизни у мужчины свело руки – возможно, это были судороги или частичный паралич.
Примерно на половине 98-метрового пути освещаем потолок: вот она, большая расщелина в потолке – главная причина, по которой посетителям вход в пещеру закрыт. Замыкает коридор кольцевой ход. Скорее всего, отшельник хотел построить крестный ход, как в подземном храме Холковского монастыря. Но ошибся в уровне, и на выходе из кольцевого хода пришлось рубить ступени. Здесь наша экскурсия и заканчивается, как закончилась 98 лет назад жизнь создателя хода.
Иные измерения духа
Всё‑таки не напрасно воронежский историк, спелеолог Виталий Стёпкин назвал такие рукотворные пещеры «тоннелем в иные измерения человеческого духа».
Именно сила духа, пожалуй, самая поразительная загадка легенды о Никитской пещере. Немолодой уже человек, обычный русский крестьянин ищет путь к спасению. Разрывающую душу боль заглушает изнурительным трудом. Но именно эта боль, как ни парадоксально, стала главной его силой. И, конечно, вера – основа живой души. Благословляли ли его на труд настоятели Покровского храма Яков Тимофеев, а затем Вячеслав Васильчиков, неизвестно. Можно лишь предположить, что благословение он получил. Но важнее, на мой взгляд, другое: через раскаяние и страдание Никита Бычков на 84-м году жизни прошёл свой крестный ход.
Похоронен отшельник, как гласит легенда, на местном кладбище. Мне не удалось отыскать его могилу. Бычковых здесь немало, но уже нашей поры. Часто упоминается эта фамилия в метрических книгах Покровской церкви слободы Холок за 1889–1891 годы, хранящихся в Государственном архиве области.
Дважды встретились записи о «государственном крестьянине Никите Яковлевиче Бычкове»: в 1889-м он похоронил дочь Фёклу, а в 1891-м – дочь Иулитту. Тот ли самый это Бычков, утверждать трудно. К 1890 году в слободе было 1,5 тыс. жителей, больше половины из которых – мужчины.
— Лет 12 назад к нам приехал мужчина, представившийся потомком Никиты Бычкова, и стал заявлять права на пещеру, – вспоминает Харитонова. – Но доказательств никаких представить не смог, так ни с чем и уехал. Больше мы его не видели.
— А вообще в Холках живут потомки отшельника?
— У нас здесь половина села Бычковых, и я в том числе по девичьей фамилии, – улыбается Валентина Сергеевна. – Но есть ли родственники, сказать трудно.
По словам наместника монастыря, вопрос о будущем Никитской пещеры пока не решён. Сначала необходимо провести экспертизу её состояния.
Нелля Калиева
Испытано на себе
Не попробуешь – не узнаешь. Мы решили проверить, каково это – пробивать подземный ход в Белой горе. Задача простая: найти меловую стену и врубиться в неё.
Подходящий меловой язык в этот ноябрьский хмурый день мы заметили быстро – рядом с Белгородом, в карьере недалеко от известного всем «Каменотёса». Решив попробовать себя в роли Никиты Бычкова, я взял с собой самые простые инструменты: небольшую новенькую кирку, проверенные стамеску и молоток.
Взобравшись по откосу, прикидываю на белой монолитной стене прямоугольник метр на два и замахиваюсь киркой. Не лучшее меловое орудие – остриё раз за разом оставляет в пласте скромные выемки. В рот и глаза летят разнокалиберные крошки. Акустика мягкая и глухая – мел забирает в себя и силу, и звуки ударов. Отплёвываясь и поминая недобрым словом древнего изобретателя кирки, минут через семь критически осматриваю поковырянный участок в пол квадратных метра. Негусто.
А ладони начинают гореть и через час вздуются волдырями (перчаток у Никиты Бычкова не было, и нам не к лицу). Кидаю кирку под ноги и вооружаюсь стамеской и молотком. Другое дело: полотно стамески легко забивается в стену, и мел откалывается солидными рублеными кусками. Уже минут через пять у подножия стены – горка камней ведра на полтора. Мучить гору дальше смысла нет, считаю: за час я врубился бы в неё сантиметров на пять-семь. Примерно столько Бычков в среднем проходил в день. Но я здесь в охотку, на свежем воздухе, с инструментом из хорошего железа. Да и лет мне не 60, не 70 и не 80.
Попробуем сделать выводы.
Первое. Скорее всего, Никита Бычков пробивал ход преимущественно стамеской или долотом два-три часа в день. С тяжёлой киркой, ломом, кувалдой в тесном проходе было бы просто не развернуться, да и силы они высасывают стремительно. Снова и снова тесать каждый слой, сверху донизу – стоя, пригнувшись, на корточках, на коленях. 30 лет темноты, тишины и сырости.
Второе. Чем дальше углублялся ход, тем неудобнее было работать. С каждым месяцем, годом всё больше времени и сил уходило на переноску грунта и вырубленного мела. Час-два работы стамеской – пять-восемь вёдер меловых камней, которые нужно собрать и вытащить наружу по узким тёмным переходам, скорее всего, наощупь. Ходка за ходкой, десятки, сотни раз, день за днём. А ведь нужно было ещё отдыхать, питаться, болеть. Вероятно, большую часть хода пожилой человек, а потом и старик, вырыл в первые несколько лет – пока позволяли силы.
Третье. Плотность цельного мела – около 2 тыс. кг на кубометр. Умножаем на объём хода – по грубым подсчётам, Бычков вырубил и извлёк из холма около 390 тонн мела. Невероятный труд. Скорее всего, на монастырские галереи ход не вышел бы никогда – здесь нужно не наитие, а точная трёхмерная ориентация по приборам. Возможно, наш герой и сам это понимал, копая не до соединения с монастырём, а до смерти. И спасался здесь от жизни, оставшейся снаружи.
Ярослав Макаров