«Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке»,
— утверждал Владимир Высоцкий в песне «Письмо из Парижа». Какого рода эти надписи на великом и могучем, гадать не надо. Поколение посетителей первых кооперативных видеосалонов с радостью и весёлым гиканьем встречало эпизод фильма «Полицейская академия», где на телефонной будке было написано кириллицей заветное слово из трёх букв. Казалось бы: чем не предмет для национальной гордости?
Откуда есть пошла лая матерна
Мат, матерный язык, матерная ругань, матерщина – так в русском и родственных ему языках называют бранные слова и выражения для оскорбления или отрицательных оценок людей и явлений. В старину на Руси то, что лингвисты именуют обсценной лексикой (от латинского «obscenus» – распутный, непристойный, безнравственный), называли «лая матерна». Матерный лай, брань, говоря современным языком.
Некоторые языковеды считают, что слово «мат» синонимично слову «голос» (как в идиоме «кричать благим матом»), и находят этому подтверждения в северорусских и белорусских говорах. Однако по мнению большинства учёных, старорусское слово «мат» выводится от «мать» и является сокращением от «матерная брань», «материться», «посылать к матери».
В XIX веке стала популярной версия о монгольском происхождении русской нецензурной брани. Многие и по сей день уверены, что бранные слова занесли на Святую Русь дикие кочевники. Восточные славяне позаимствовали у пришельцев из Великой Степи действительно немало, но вот отдавать ордынцам русский мат никак не следует! Лингвисты считают, что основная обсценная триада в современном русском языке (то есть три самых неприличных слова, связанных с сексуальной сферой человека) имеет очень древнее происхождение – праславянское и даже праиндоевропейское.
В славянском язычестве, по мнению историка языка и культуры Бориса Успенского, мат имел отчётливо выраженную культовую функцию, поэтому матерная лексика была «широко представлена в разного рода обрядах – свадебных, сельскохозяйственных и т. п., – то есть так или иначе связанных с плодородием».
Как известно, наши предки обожествляли землю (почву), усматривали в ней связь с женским началом и называли соответственно: Мать Сыра Земля. Цикл же сельскохозяйственных работ по севу, возделыванию земли, уборке урожая напоминал им процесс зачатия, вынашивания и рождения ребёнка. Ну а земледелие, как известно, занятие не из простых. Тут не только усердие требуется, но и помощь сил небесных: чтобы дождь вовремя землю оросил, чтобы зной да засуха посевы не спалили. Значит, и слова для заклинаний, обращённых к самой природе, требовались особые – заветные и крепкие. Таковые, вероятно, были позаимствованы для магических ритуалов из лексики сексуального характера.
Кстати, наши братья-славяне сербы, когда хотят защититься от града, бросают в небо молот и при этом страшно и громко ругаются. «В славянской (и индоевропейской) мифологии молот выступает как атрибут Бога Громовержца, насылающего грозу и град, – поясняет этот пример Борис Успенский. – Надо полагать, что и матерщина имеет к нему то или иное отношение».
Фото с сайта vrino.net
Весьма бранчивый народ
С течением веков сакральный смысл матерных слов стал исчезать. В берестяных грамотах XII-XIII веков из Новгорода и Старой Руссы срамная лексика употребляется уже в качестве словесной игры и оскорбления. В понимании же первых православных просветителей и проповедников мат однозначно был антихристианским, бесовским явлением. Так, автор «Повести временных лет», описывая обряды восточнославянских племён – радимичей, вятичей и северян – упоминает о «срамословьи» как о неотъемлемой черте именно языческого поведения.
Авторы более поздних письменных памятников (апокрифическая «Беседа трёх святителей», XV век) в поучении о матерных словах задаются вопросом: «Почему православному христианину не подобает матерными словами браниться?» И отвечают на него так: «Понеже Пресвятая Богородица мать Христу Богу, вторая наша мать родная, от нея же мы родихомся и свет познахом. Теретяя [третья] мать земля, от нея же взяты и питаемся и в нея же паки возвратимся». Появление таких морально-учительных текстов, вероятно, было очень актуальным на Руси. Иначе чем объяснить, что в известной «Челобитной» 1636 года нижегородские священники жаловались на свою паству: «Да еще, государь, друг другу лаются позорною лаею, отца и матере блудным позором, […] безстыдною самою нечистотою языки своя и души оскверняют».
Удивлялись разнузданной русской брани и заморские путешественники. Немецкий географ, ориенталист, историк, математик и физик Адам Олеарий в «Описании путешествия голштинского посольства в Московию и Персию» (XVII век) даёт нелицеприятную оценку нравам наших предков: «Они вообще весьма бранчивый народ и наскакивают друг на друга с неистовыми и суровыми словами, точно псы. У них употребительны многие постыдные, гнусные слова и насмешки. Говорят их не только взрослые и старые, но и малые дети, ещё не умеющие назвать ни Бога, ни отца, ни мать. И говорят это родителям дети, а дети родителям».
Далее Адам Олеарий рассказывает, что власть под угрозой кнута воспретила московитам браниться, однако «давно привычная и слишком глубоко укоренившаяся ругань требовала тут и там больше надзора, чем можно было иметь, и доставляла наблюдателям, судьям и палачам столько невыносимой работы, что им надоело как следить за тем, чего они сами не могли исполнить, так и наказывать преступников».
Три с лишним века с тех пор прошло, а проблемы правоприменительной практики в России остались прежними!
А ну, бабы, закрой слух!
Впрочем, были в нашей стране времена, когда матерные слова удалось не то чтобы победить, но вытеснить за пределы общеупотребительного языка. Впервые это произошло во второй половине XVIII века, при Екатерины Великой. Если ещё в петровские времена обсценная лексика свободно бытовала в письмах и даже документах, то с наступлением галантного века в русской истории и культуре, это стало исключено. Скажем, хулиганские стихи Ивана Баркова распространялись исключительно в списках. И на протяжении всего XIX века действовал жёсткий запрет: нецензурные эпиграммы и сатирические стихотворения Пушкина, Лермонтова и других ныне хрестоматийных авторов ими самими не публиковались и вообще обнародованию не подлежали.
Мат, конечно же, никуда не делся – он продолжал жить в речи ремесленников, извозчиков, солдат и прочих людей, занятых тяжёлой мужской работой. Однако в языке как образованного сословия, так и патриархального мещанства и крестьянства непристойная лексика была под запретом. Вырвался на свободу русский мат после революции, когда вместе с крушением старого уклада рухнули и многие табу, сдерживающие моральные факторы.
С укреплением советской государственности мат снова оказался на периферии языка. Как пишет профессор кафедры философии и истории науки Белгородского государственного института искусств и культуры Виктор Римский, «в тридцатые годы происходит его как бы «вторичный запрет» в наукообразной идеологической лексике тоталитарной культуры, но мат выплёскивался из коммунальных квартир на улицы, становился способом коммуникации». Конечно, выплёскивался – как же удержать народную языковую стихию! Но в обществе уже формировалось (пусть и навязанное сверху) осуждающее и даже нетерпимое отношение к тем, кто злоупотреблял солёными словечками, не стесняясь сквернословить при женщинах и детях.
В этом отношении показателен эпизод культового советского фильма «Председатель» с Михаилом Ульяновым в главной роли. У председателя колхоза Егора Трубникова происходит конфликт с односельчанами. В кульминационный момент своей речи он говорит: «А ну, бабы, закрой слух!» и демонстрирует мужикам всё богатство русского трёхэтажного мата. Если найдёте в Сети этот эпизод (а лучше посмотрите весь фильм целиком), вы удивитесь, как кинематографическими средствами передана убедительная сила крепкого мужского слова – при том, что ни одного слова здесь вообще не звучит.
Мат жалко
При полном цензурном запрете матерный язык в советское время существовал как язык интимный, язык для своей компании – в первую очередь в закрытых мужских сообществах. Это могла быть и армейская казарма, и кабинеты высоких партийных деятелей. В «оттепельный» период советской истории матерок стал звучать в среде творческой интеллигенции, о чём сокрушался поэт Евгений Евтушенко: «Интеллигенция поёт блатные песни. Поёт она не песни Красной Пресни…».
В 90-е блатные песни запели уже не в узком кругу, а с эстрады. А русский мат ворвался на страницы книг и периодики, на киноэкраны и театральные подмостки. Рождённое в эти годы народом-языкотворцем слово «беспредел» очень точно характеризует атмосферу социума эпохи: пределов нет, всё позволено. Всё позволялось и на этапе зарождения Рунета, который тогда был исключительно мужским и подчёркнуто брутальным. Никаких котиков, «девочковых» радостей и мамских сюсюканий – только хардкор, обильно приправленный матом.
Но что наблюдается в таком языковом раскрепощении? Мат становится фоновым, употребляется «для связки слов в предложении» и… неизбежно теряет силу, выразительность и своеобразную красоту. Журналист и поэт Ян Шенкман так охарактеризовал это явление: «Мат жалко. Когда он на каждом шагу, в этом нет никакого смысла. Это очень сильное экспрессивное средство. Когда нет табу, нет и никакого удовольствия нарушать их».
Обесцениванием обсценной лексики страстно возмущался известный профессор-литературовед Пётр Николаев, ветеран Великой Отечественной войны: «Вот утверждают, дескать, на войне ребята бросались в атаку, выкрикивали: «За Родину! За Сталина!». Но во время бега невозможно произнести этой фразы – дыхания не хватит. Бежит мальчик семнадцатилетний и знает, что погибнет. После каждой такой атаки во взводе погибала половина. И они выкрикивали мат. Они спасались этим, чтобы не сойти с ума. Есть мат, который священен. Когда идут по улице молодые разгильдяи с бутылками пива, и девчонки рядом ругаются, у меня это вызывает рвотные чувства, потому что я воспринимаю это как оскорбление по отношению к мату, с которым погибали дети России».
Удивительно, но как бы ни детабуизировался матерный язык в современной массовой и с претензией на элитарность культуре, в бытовом общении, мы всё равно ощущаем запретность, «особость» этой лексики. В самом деле, разве сопоставимы русские ругательства с английским shit, немецким Sheisse, французским merde? Если бы умный и циничный Шнур в своих песнях упоминал бы лишь отходы человеческой жизнедеятельности, разве подпевали бы ему на концертах тысячи представителей офисного пролетариата, выплёскивая вместе с ядрёными матами всю агрессию и неудовлетворённость? То же самое, кстати, происходило с нашими предками на представлениях уличных скоморохов в седое средневековье, когда народный любимец Петрушка посредством самых крепких выражений расправлялся с обидчиками простого люда.
Русский мат действительно особенный. По яркой экспрессивности, богатству словообразовательных ресурсов, разнообразию синтаксических конструкций ему нет равных в мире. В нашем языке он подобен острой приправе, которую следует употреблять с великой осторожностью, да и отнюдь не в каждом блюде использовать можно. И хорошо бы оставить матерные слова там, где им самое место – на поле русской брани. А в мирной жизни как‑то обходиться без этого поистине смертельного оружия.
Экспертное мнение
Ну, не бить же их по губам
Школьные учителя долго искали варианты того, как донести до детворы, что мат – это плохо и некрасиво. Как известно, в школьной среде морализаторство и душеспасительные беседы при неправильном выборе интонации могут дать обратный результат. А бить матерщинника по губам (как это практиковалось в не столь давние времена) – непедагогично. И даже противозаконно.
Впрочем, один из прогрессивных белгородских педагогов – учитель физкультуры Александр Гончаров – кажется, нашёл вариант.
«Знаете, чего больше всего боится школьник, который прилюдно использует мат? Он боится показаться слабым. Он думает, что «крепкое» слово делает его «крутым» и сильным. А я просто объясняю ему, что бранная лексика – это удел слабаков. Человек бьёт по гвоздю, но попадает по пальцу – какая у него реакция? Правильно, он матерится, потому что в момент острой боли ощущает свою слабость и не способен себя контролировать. Вот и пацан, который использует мат «для связки слов», тоже выглядит слабаком. Когда ты не можешь найти нормальное слово для выражения своей обиды, боли, восхищения, любви или ненависти – это значит, что ты слабак. И, вы знаете, мне кажется, что девиз «Мат – выбор слабаков» в школьной среде работает. А вот образцово-показательный девиз «Мат – не наш формат» ассоциируется с кампанейщиной и работает плохо».