Николай Афанасьевич знаком постоянным читателям «Белгородских известий». В начале 1942 года он был старшим оперуполномоченным особого отдела 30-й армии на Ржевском направлении. Он готовил и засылал в тыл врага разведчиков.
Мы уже рассказывали историю о контрразведчике Евдокимове и двух его агентах-комсомолках Наталье Бойковой и Александре Хреновой, которые обнаружили вблизи Ржева мощное немецкое орудие, доставлявшее много бед советским частям. Наша авиация уничтожила эту пушку. Но разведчицы с задания не вернулись. И только после войны Николай Евдокимов выяснил их трагическую судьбу и добился того, чтобы парку во Ржеве, где погибли разведчицы, присвоили их имена и поставили там же памятную стелу.
Воспоминания Николая Евдокимова хранятся у его дочери Татьяны Вдовиченко. В них описаны ситуации, которые известны порой лишь узкому кругу бывших контрразведчиков или историкам спецслужб.
К сожалению, Николай Афанасьевич уже ушёл из жизни. Но его дочь Татьяна Николаевна разрешила рассказать несколько эпизодов из воспоминаний отца.
Рация в санитарной сумке
Летом 1943 года, перед началом битвы на Курской дуге, большую группу контрразведчиков Смерш из Смоленска перебросили под Воронеж, где формировался Степной фронт. В их числе оказался и Николай Евдокимов.
Чекисты должны были не дать агентам абвера узнать о формировании нового фронта и его численности. За время подготовки к Курской битве и во время неё наши контрразведчики обезвредили девять крупных разведывательно-диверсионных групп, а затем, используя захваченных радистов и коды, провели с противником радиоигру, дезинформируя вражескую разведку.
В середине мая 1943 года, вспоминал Николай Афанасьевич, в управление контрразведки Степного фронта поступила ориентировка о возможном десанте агентов абвера в район бобрового заповедника Воронежской области.
«В предполагаемый район выдвинулись две группы оперативников. Пару суток мы сидели в засаде, а радисты прослушивали эфир. На третий день удалось запеленговать сигнал радиостанции, – пишет Евдокимов. – Выехали в квадрат и около здания музея-заповедника обнаружили только старика-сторожа. Расспросили. Оказывается, что недавно мимо прошли трое минёров: старший лейтенант, рядовой и девушка с санитарной сумкой. Сторож указал тропу, по которой прошли красноармейцы».
Настигли тройку у близлежащего леса. Двое из них начали отстреливаться, но были убиты контрразведчиками, а девушка сдалась в плен. В её санитарной сумке нашли радиостанцию и коды.
«Не знал я тогда, что в это же время в моём родном селе в Курской области немцы расстреляли почти всех моих родственников. Десятилетнюю сестрёнку Лёлю, бабушку и жену брата с двумя маленькими детьми сожгли в сарае. А двоих детишек постарше оставили умирать ранеными на улице», – с болью вспоминал Николай Афанасьевич.
Подарок Жукова
В ноябре 1942 года, чтобы отвлечь противника от Сталинграда, командование Красной армии предприняло удар на Смоленском направлении. В числе атакующих войск находился и 6-й стрелковый Сталинский добровольческий корпус сибиряков, в котором служил Евдокимов.
Наступление планировалось в полосе торфяных болот. Однако немцы узнали о планах, и войска корпуса, в том числе 17-я стрелковая гвардейская дивизия под командованием генерал-майора Добровольского, попали в окружение. Там же с группой оперативников Смерш оказался и Евдокимов.
«Тонкий лёд бомбёжкой авиации превратили в крошку. Укрыться негде. Те, кто был на льду, оказались по грудь в воде, а кто на суше – прятались в торфяных кучах. Из 40-тысячного корпуса осталось лишь 4 тысячи бойцов», – вспоминал Николай Евдокимов.
Разбираться в штаб фронта приехал представитель Ставки Верховного главнокомандующего Георгий Жуков. Он вызвал к себе генерал-майора Добровольского.
«Непривычно было видеть плачущего генерала. Ему хотя и было всего 32 года, но всё же генерал, – пишет Николай Афанасьевич. – Добровольский прощался со всеми и повторял, что Жуков его расстреляет».
Но молодого генерала не расстреляли. Георгий Жуков приказал ему занять близлежащую деревню Антоновка.
«У нас было всего два пулемёта. Из них-то мы и стали обстреливать немцев. А те, в свою очередь, накрыли нас артиллерией и миномётами. Ничего, в общем, из нашего наступления не получилось», – вспоминал Николай Евдокимов.
Генерал Добровольский обречённо ждал реакции Жукова.
«На вторые сутки к нам прибыл офицер связи из штаба армии и передал Добровольскому вещмешок. В мешке, в большом свёртке, были колбаса, две бутылки коньяка, лимоны и записка: «Генералу Добровольскому» с подписью «Жуков».
Понял генерал армии, что его подчинённый сделал всё возможное. И хотя освободил Добровольского от командования
17-й гвардейской стрелковой дивизией, суду не предал.
Те ещё союзнички
В конце марта 1944 года 27-я армия, в которой служил Евдокимов, заняла румынскую область Батошань, а к сентябрю Румыния капитулировала.
«Непривычная для нас, чекистов, сложилась обстановка. Вроде как и не воюем уже, но тем не менее вокруг много врагов», – пишет Николай Афанасьевич.
Между частями Красной армии, по воспоминаниям Евдокимова, постоянно сновали машины с дипломатическими флажками разных государств, в том числе и США. В них беспрепятственно передвигались агенты абвера. Как впоследствии выяснилось, Управление стратегических служб (так до 1947 года называлось нынешнее ЦРУ) и абвер работали совместно.
«В центре Бухареста есть пруд, в котором любили купаться наши солдаты. Однажды к берегу подъехал чёрный «мерседес» с турецким дипломатическим флажком. Из авто вышел мужчина и стал снимать красноармейцев на кинокамеру. Один из наших чекистов выхватил у него камеру и выбросил в пруд, а самому оператору пригрозил автоматом и заставил ретироваться», – вспоминал Евдокимов.
Через некоторое время наши контрразведчики выехали на грузовике в сторону городка Плоешти. Дорога была пустынная, и не ожидали они, что попадут в засаду:
«Грузовик догнали четыре «мерседеса» с плотно зашторенными окнами и взяли в так называемую коробочку. Нас в кузове было 12 человек, крупнокалиберный трофейный пулемёт, автоматы и несколько гранат. Как только из окон легковушек показались оружейные стволы, мы, не долго думая, расстреляли и закидали гранатами два «мерседеса». Оставшиеся, спасаясь от нашего огня, сумели скрыться».
В горевших в кювете машинах чекисты обнаружили десять трупов и множество документов абвера и Управления стратегических служб США.
«Это немцы вместе с американцами решили поквитаться за то, что наш сотрудник не дал им снять на кинокамеру красноармейцев у пруда. О бое этом, мы, кстати, не стали докладывать начальству. Зачем лишний раз беспокоить командиров?» – пишет Николай Афанасьевич.
В баню
В марте 1942 года, воспользовавшись тем, что начальник отдела контрразведки армии ехал в тыл, Евдокимов с сослуживцем попросились к нему в машину, чтобы добраться до ближайшей бани.
«Я не менял бельё больше шести месяцев. Генерал не отказал, но сроку дал один час. Тогда, кстати, в каждом подворье Калининской области, в огородах, были примитивные баньки», – вспоминал Николай Афанасьевич.
Нашли чекисты одну такую: три камня, сверху чугунок с водой, дверь не закрывается, в досках дыры.
«Разделся, стою босиком на льду и пытаюсь снять гимнас-тёрку. Только вот один воротник в руках остался. Бельё всё сгнило. Пришлось однополчанину помогать. Сдирал он с меня гнилые ошмётки тоненькими полосками».
Не успели бойцы за час вымыться и переодеться. Не дождался их генерал. Пришлось на попутках в часть добираться.
«Думали, что на гауптвахту загремим. Но нет, генерал даже не ругался».
Убийца в схроне
Абвер в своей шпионско-диверсионной деятельности широко использовал западноукраинских националистов-оуновцев. Так, в 1941 году под Смоленском смершевец Евдокимов поймал одного такого «западенца».
«Ночью перед боевым охранением полка появился человек в форме красноармейца и заговорил на немецком. А потом вдруг перешёл на украинский. Дело в том, что в потёмках диверсант этот принял каски солдат нашего охранения за немецкие. Прокололся, в общем. Опомнившись, расплакался и на допросе рассказал, что зовут его Микола Щерба, что он с Западной Украины и агент абвера».
На следующий день, при перевозке в Особый отдел дивизии, оуновец сбежал. Однако через пять лет Евдокимов снова повстречал диверсанта.
«В 1946 году мне пришлось разыскивать убийцу депутата Верховного Совета СССР от Тернопольской области. Под подозрение попал бандеровец по фамилии Щерба, – вспоминал Евдокимов. – На одном из хуторов Козовского района, у своих родственников, в тщательно замаскированном схроне мы и обнаружили убийцу».
На допросе и выяснилось, что им оказался тот самый диверсант абвера Микола Щерба, сбежавший от конвоира в 1941 году. При обыске, кстати, нашли и его фотографию в форме обер-лейтенанта СС с крестами.
Шпион Симонов
В начале войны в тылу Красной армии действовало множество немецких агентурных групп. Не всегда контрразведчикам удавалось вовремя их обезвреживать, и на этом фоне у солдат даже развилась шпиономания:
«В июле 1941 года под усиленной охраной я вёз обезвреженных диверсантов в Особый отдел дивизии. В пути повстречали толпу вооружённых солдат из отступавших разрозненных частей. Они окружили трёх офицеров-политработников и уже готовились поднять их на штыки. Я прекратил самоуправство и выяснил, что двое из них – корреспонденты, а третий – работник политотдела той дивизии, в которую я направлялся».
Этих офицеров Евдокимов забрал с собой.
«В дивизии уже один из корреспондентов сказал, что если бы не особист Евдокимов, то угробили бы солдаты их ни за что ни про что. Позже я узнал, что это был Константин Симонов».
А солдаты, которые задержали Симонова и его друзей, засветили плёнку в фотоаппарате писателя. На всякий случай.
«За четыре года войны не знали мы ни выходных, ни отпусков, ни распорядка дня в обычном понимании. Постоянно в окопах, блиндажах или на марше. Причём нередко ползком под обстрелами и бомбёжками. Мне думается, что в Смоленской, Калининской и Мос-ковской областях не найдётся ни одного квадратного километра, где бы я в 1941-м и 1942-м не ползал на животе. Ко всему ведь привыкли за те страшные четыре года».
Николай Евдокимов.