Концерты проходили в основном там, где Олег работал. Начал с 50 BAR (2007–2010), потом открыл рок-клуб In Rock (2008–2011), после был Chuck Norris (2012–2015). С 2015 года Проскоков работает в баре «Тау».
Гитару Олег взял в руки в 16 лет, а помогло ему её быстро освоить то, что в школе учился играть на баяне. Он играл в группе «Пирамида» и в команде Rыchigy Mashыn 13, которая теперь выступает в столице. Если Проскоков сейчас и появляется на сцене, то практически всегда у микрофона – представить очередной музыкальный коллектив, поговорить с залом или анонсировать ближайшие концерты.
«По 25–28 концертов в месяц»
– Я и сейчас считаю себя больше музыкантом, чем организатором. Будь моя воля, больше времени проводил бы на сцене, чем занимался коммерческими делами. Но поскольку, если хочешь сделать хорошо, делай сам – приходится заниматься организацией.
– За 17 лет появлялись и исчезали многие организаторы концертов. Как тебе, несмотря на постоянные переезды с места на место, удаётся держаться на плаву?
– Очень просто – это дело надо очень сильно любить. Вот единственный фактор, который определяет возможность существования. Просто человек очень часто натыкается на отсутствие коммерческого смысла. Либо когда он молод, то перегорает, или у него начинается быт, работа, семья – это отвлекает и не приносит удовольствия. А я не могу отказать себе в этом удовольствии, потому что это моё, это часть меня. Сильно это люблю, поэтому и делаю. А найти очередное помещение и партнёров – это не вопрос. Сейчас чаще [заведения и музыканты] ищут технических специалистов.
– То есть ты вышел на тот уровень, когда артисты и клубы сами к тебе обращаются?
– Да нет, так было всегда. Я редко сам ищу группы. Говорю именно про коммерческую составляющую, про точки, где я работаю: клубы, которые я сам или с партнёрами арендую. У меня полностью укомплектован музыкальный модуль. Сейчас я двумя «Газелями» могу переехать в любое другое место – и там опять будет рок-н-ролл.
– Помнишь первый концерт, который ты организовал?
– Это был 2000-й. А за год до этого с товарищами сделали «Мега-рок 2000». Там выступали известные музыканты тех лет. Некоторых уже в живых нет, другие не живут в России, третьи поменяли профиль своей работы, а кто-то играет до сих пор. Олег Солодовников сейчас живёт в Израиле, играет в местной группе, Денис Константинов – музыкант, прекрасный звукорежиссёр и блюзовый исполнитель. Тогда он играл в Tobacco Road, а на вокале был Юра Лычёв, он стал священником. Андрей Никитченко – замечательный джазовый исполнитель и гитарист. До сих пор на сцене.
За 17 лет жизнь по людям очень сильно прошлась. Некоторых не пощадила. Андрюха Птица, который пел в группе «Пирамида», в которой я тогда играл на гитаре, погиб шесть лет назад. Несколько месяцев назад из жизни ушёл Макс Попов (бас-гитарист нескольких белгородских коллективов, оператор каналов «Магнит» и «Мир Белогорья» и байкерского клуба «Ночные волки» – прим. авт.). Жизнь идёт, а я всё стою у музыкального пульта и продолжаю делать звук. Так уж Бог дал что ли.
А в 2000-м я в первый раз сделал концерт сам, он был двойным – выступали «Пирамида» и «Жриц Казначей». Замечательный был коллектив, играл весёлый русский рок, который только потом вошёл в моду. Ещё не было «Нашего радио», а эти ребята уже играли то, что сейчас называется брит-попом. А тогда ещё и термина такого не было. Ванька Эрнст сейчас живёт в Германии, а Димка Коренев издаёт газету. Женя Дэс выступает в «Кольце Нибелунга».
А потом пошла просто вереница концертов. Не знаю, сколько я их провёл за эти годы. Тысячи две или три. В том же «Ин роке» делал по 25–28 концертов в месяц. Перестал их считать и даже стал путаться, кто и когда выступает.
– Какой лучший?
– Закрытие «Ин рока» 30 января 2011-го. Три месяца шёл отбор музыкантов. Это было не голосование в Интернете, а бюллетени. Очень серьёзно к этому подошли и выбрали шесть лучших команд города: Ekliptica, «Пять пенсов», Rыchigy Mashыn 13, «Дерево», «Либидо» и Ансамбль имени человеческого фактора. Зал был битком.
«Если играешь хорошо, то любому человеку это будет понятно и приятно»
– С кем из музыкантов приятнее всего работалось?
– Да тут минут 40 вспоминать и ещё час перечислять. Я очень жалею, что ко мне в третий раз не приехал Егор Летов. Он определил какое-то направление моей жизни. «Бригадный подряд» – прекрасные люди. Они уже настолько всё знают, что им уже ни выпендриваться не надо, ни доказывать что-то. Паук – интеллигентнейший человек. Конечно, рисует там свою фриковую тему, но на самом-то деле мозги у него коммерчески работают очень правильно. С «Бухарестом» как-то случайно полстраны проехал. Забил им концерты там, там, и понеслось, спонтанный тур у нас вышел.
– Вернёмся к эволюции. За это время в моду входила разная музыка, как ты с справлялся с переменами вкусов?
– Ты правильно сказал: это была просто мода, даже не мода – небольшие модности. Чуть-чуть то туда молодёжь поведёт, то сюда. Но всегда была, есть и будет в моде хорошая музыка. Хоть ты бард, хоть ты грайндкор, хоть ты блюз играй или хеви-метал – если играешь хорошо, то любому человеку это будет понятно и приятно. И неважно, какая будет мода. Если посреди концерта альтернативщиков на сцену выйдет классный хард-рокер, который на голову выше этих молодых выскочек, то он в корне поменяет ситуацию на этом концерте – люди станут слушать хард-рок. Большинство из них раньше и не знали, что такое бывает.
Всё зависит от музыканта. Есть хорошая аналогия – звукозаписи всего 100 лет, а что было до неё?
Музыка существует тысячи лет. Где же были музыканты? А было так – пришёл на базарную площадь, взял балалайку и рубишь. И буквально через 20 секунд тебе либо по морде дадут, либо денег. И это абсолютно не зависит от стиля или моды. В этом ничего не поменялось. Так и должно быть. Это правильно.
«Нет музыкантов – нет клубов»
– В своё время «Ин рок» был единственным местом в городе, где завтра или послезавтра можно было услышать рок. В Харькове и Воронеже таких мест несколько. Да, потом был «Роксбери», но и он закрылся. Почему в Белгороде нет рок-клуба?
– Не надо сравнивать «Роксбери» и «Ин рок». «Ин рок» был апологетом молодёжной тусовки. Но было очень тяжело его тащить на себе. Вот говоришь про Харьков и Воронеж – там ведь тоже всё завязано на том, что это тусовка, а не музыкальные клубы. То, что на сцене кто-то скачет и извлекает звуки, это не музыка. Там и музыкантов-то было процентов десять от силы. А потом я сделал так, что у меня остались эти десять процентов, а остальные ушли в «Роксбери». Потом они его и угробили.
Понимаешь, на сцене должны быть классные музыканты, коммерческие. Чтобы люди понимали, за что они платят деньги, и не жалели. А «Ин рок» – это я спонсировал три года тусовку. Он был убыточный с самого начала и до конца. Просто я тогда зарабатывал больше.
– Ну всё-таки, почему в Белгороде нет рок-клуба?
– Всё очень просто: нет музыкантов – нет клуба. Тот же Харьков – 2,5 млн человек, мощнейшая консерватория, культура. Через этот город проходит несколько российских и украинских гастрольных троп разных культурных проектов. Это касается не только музыкантов. Это и художники, и ювелиры, и прочие-прочие-прочие.
А что Белгород? Небольшой город, в котором чуть ли не каждый, кто научился играть Цоя, лезет на сцену и считает себя крутым музыкантом.
А почему сейчас мы не можем сделать клуб? Да потому что сейчас из-за закрытия границы мы оказались вдали от этих троп. Мы не сможем обеспечить четыре-пять концертов в неделю. Например, в «Чаке Норрисе» полтора года назад 60 % музыкантов были с Украины. Как только ситуация изменится, мы вернём прежний объём.
«Хватит петь про «ели мясо мужики»
– А что с аудиторией у нас? По моим наблюдениям, количество зрителей на концертах падает. Почему это происходит?
– У молодёжи сместился вектор интересов в сторону Интернета. Сидят себе в планшетах, что-то там пальчиком водят.
– Помню ещё лет десять назад на любой местный концерт приходили толпы народа.
– А в 1996-м ещё хлеще было – было достаточно наклеить две от руки написанных афиши, повесить одну на стадионе на остановке, другую на «Родине» – и в парк на роллердром «Крылья» приходила тысяча человек на белгородские группы. Времена меняются – теперь надо доказывать, что на тебя надо ходить. Это работа и моя, как директора клуба, и артиста – всегда привожу всем в пример историю Бранимира. Два года назад в зале шесть человек, а сейчас – 60, и совсем за другие деньги, а это хороший гонорар. Он поработал над собой, я – над собой.
– Недавние концерты «Князя» и «Кукрыниксов» собрали очень мало зрителей. В чём видишь причину этого?
– Это значит, они не нужны. Реклама была на уровне, афиши и баннеры три месяца висели. В Воронеже 300 человек пришло. Это ж о чём-то да говорит. Всё! Хватит петь про «ели мясо мужики», надо делать что-то новое. Раньше я делал два раза в год концерт памяти Виктора Цоя – в день рождения и в день смерти. Они меня целый год кормили. Летом, в несезон, собиралась масса людей. А потом вышли «Кинопробы», и Цоя продали до конца. Вместо 300 человек стали приходить 40 – никто не хотел больше его слушать, надоел. Также и Горшок (Михаил Горшенёв, экс-солист группы «Король и шут» – прим. ред.) надоест. Надо двигаться вперёд, что-то делать. А если зацепился якорями, то всё.
– Недавно Сергей Шнуров пошутил, что после «Лабутенов» ему можно ничего не делать два года.
– Правильно он сказал. Он отличный артист и менеджер, понятно, что он так делать не будет. Это же Шнур, завтра он запишет что-то ещё. Взять его группу «Ленинград» – это же по сути фрик-шоу. Однотипная односложная музыка, тексты об одном и том же – но энергия как прёт! Эта фишка и зацепила людей. Может, через десять лет и она станет никому не нужной, но сейчас это тренд. Люди, которые это создали, имеют право этим пользоваться. У многих ощущение, что Шнур после концерта идёт бухать. Да нет же! И все это прекрасно давно знают. Он просто делает вид, что такой разбитной дядька, весёлый пьяница. Чёрта с два! Я его в Питере в кабаке видел, так он за весь вечер всего две рюмки водки выпил, в отличие от Барецкого.
– В Белгороде есть такие команды, которые за счёт энергетики могут вытянуть концерт?
– На них и ходят. Например, «Шторм». Или ты имеешь в виду коммерческий успех?
– Ну да, такой Шнур белгородского масштаба.
– Да если б у нас такой был, я б на вертолёте летал. У Колегаева вполне коммерчески успешный проект. На самом деле меня мало кто впечатляет.
Мне понравилась группа Taktik.Po из Бирюча. Их вокалист берёт, и свои эмоции голосом в толпу просто вёдрами кидает. Но я не думаю, что они вдруг резко станут подниматься – для этого надо постоянно выступать.
У нас нет групп, которые хотят это делать. Кто-то вообще у себя в студиях сидит и в носу ковыряется. И в одном городе постоянно выступать смысла нет – надо ездить. Только тогда всё и получится. Да и таких не может быть много таких групп – например, «Кожаный олень» один такой на две страны.
Чемпионат по Smoke on the water
– На концерт какой белгородской группы ты бы пошёл за среднюю цену входа в «Тау»?
– (задумался) Сейчас я бы пошёл на «Скандал». Старая местная группа, где дядьки играют настоящий, тот самый хард-рок, который сейчас никто не играет. Это действительно элитарная музыка. С удовольствием кайфанул бы на их концерте.
– Сейчас в разных заведениях выступают музыканты. На концерт можно сходить в пабы и бары. И обходятся без клуба.
– Чем больше, тем лучше – это создаёт культурный фон. Люди слушают и как-то приобщаются. Причём только сейчас в городе дошло, что живая музыка это не мужик, который под минус поёт «Белый лебедь на пруду», а именно бенд, с барабаном и бас-гитарой.
Но теперь другая крайность – бесконечные кавер-группы, куда ни зайдёшь. Я это называю чемпионатом по Smoke on the water. Это уже немного напрягает.
А что делать с остальным гигантским пластом рок-музыки? Все боятся. Это Белгород, тут всё очень архаично. Приработалась команда – и они будут её звать и звать. Никто не рискует. А надо. Всё это на совести директоров и арт-менеджеров заведений.
– Как думаешь, если это изменится, то когда?
– Это, конечно, изменится, но должно пройти хотя бы поколение. Те, кому сейчас по 15–16 лет, войдут в струю, потому что их родители уже слушали рок. И сейчас это становится уже не стыдно. Если раньше: ты играешь на гитаре – то однозначно наркоман и гомосексуалист. Наконец-то это прошло, и можно с гордостью говорить: «Я музыкант». Эта поменялось в последние 15 лет. Ещё в начале 2000-х никому и в голову не приходило на свадьбу позвать живую музыку, а сейчас такое сплошь и рядом. И пусть это кавер-бенды, но всё-таки это рок.
– Уличные музыканты тебя впечатляют?
– Бывает, но не в Белгороде. У нас этого практически нет. Это ж надо набраться внутренней храбрости, и чтобы полиция ещё не прогнала. В Питере такой случай был. Иду, вижу, как один криво поёт Цоя, другой как попало орёт «Машину времени». А дальше стоит девочка худенькая, 45 кг веса, и играет на скрипке. И вокруг толпа как в зрительном зале. И перед ней открытый кофр, в котором, поверь, мелочи не было. И я тоже стал как вкопанный и слушал, как она играет, пока не закончила. Одна девочка, на одной неподключённой скрипке. Это ж видно, когда харизма, когда энергия идёт. И люди, которые шли по своим делам, остановились и стали её слушать, забыв обо всём. Вот это уровень!
– Чего ты сейчас больше всего хочешь?
– Чтобы какой-нибудь пацан, который придёт на концерт и потом возьмёт в руки гитару, делая свои первые аккорды, не думал о славе. Чтобы хотел сначала стать музыкантом, а потом популярным. Хочу, чтобы было больше музыкантов. На Западе, в Южной Америке, играть начинают ещё в школах. У них там в классе может быть несколько групп, а у нас, если одна на школу есть, то уже хорошо.
Надо развивать культуру. Родители должны заниматься гармоничным воспитанием личности. Чтобы и спорт, и ум, и культура. Почему, если ты спортсмен, то должен слушать только «Лесоповал»? Ну что за чушь!
Надо постепенно рушить этот менталитетный код. И когда это произойдёт, то все будут дружить и всё у нас станет хорошо.
– Ты считаешь себя хорошим звукачом?
– Знаешь, в Белгороде есть много хороших специалистов, но они работают в стол. То есть они сидят дома, что-то там записывают, переписывают, что-то пытаются создать. Они занимаются технической мастурбацией – вместо того чтобы людям это передавать, они оставляют это себе. Вот мне говорят: «Ты делаешь концерты, там хорошо получилось, там не очень». Думаю, в целом мнение обо мне как о звукоинженере всё-таки больше положительное, чем негативное.
Я не люблю называние «звукорежиссёр». Себя называю либо «оператор», либо «инженер». Когда-то Денис Константинов дал книжку «Основы звукорежиссуры». Прочитал, и мне сразу всё стало ясно. А когда ко мне приходят люди: «Я звукорежиссёр такой-то группы» – садится за пульт, а видно же, что он даже этой книжки не прочитал, тычет что-то там, на слух пытается определить – это неправильно. Есть база – это естественные физические процессы: распространение звука, гармоническое сочетание разных инструментов, голосов и всё такое. Это очень долго придётся выслушивать. Почему не сделать так, как в книжке написано? Надо профессионализма добавлять. Поэтому я считаю себя скорее хорошим оператором, чем плохим.
– Ты порой становишься фигурантом «Чёрного списка Белгорода».
– ЧС говорит о том, что ты, во-первых, что-то делаешь. А во-вторых, тебе завидуют. Значит, делаешь правильно.